Написал и отнес в "Новый мир". Повесть скоренько поставили в десятый номер 1988 года. Я удивился и даже слегка обиделся легкости, с которой решился вопрос о публикации. А впрочем, чего обижаться: на дворе свобода, блин, перестройка, благодать! Живи - не хочу!
Сверстанный номер журнала Главлит не завизировал. А без визы Главлита типография не имеет права напечатать даже спичечную этикетку, не говоря уж о конфетном фантике.
Журнал решил: недоразумение. Ну, ладно, запретили "Архипелаг ГУЛАГ". Все понятно: автор - враг, предатель, изменщик и клеветник, и от его нобелевской речи тоже проку мало. "Чернобыльскую тетрадь" Григория Медведева забодали тоже из лучших побуждений: как бы панику от разлетевшейся по белу свету радиации на читателя не нагнать. Все правильно. Как по нотам. Но "Стройбат"-то чем не угодил? Выдуманная история двадцатилетней давности: зачуханный строительный батальон, солдаты и автомата в глаза не видали. Боевое оружие - кайло да лопата. Ну, еще и мастерок, конечно.
Ан, нет... не все так просто.
Главлит, а полным чином - Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР, - вернул верстку "Стройбата", строго предупредив, что без визы военной цензуры рассматривать повесть не будет. Чтоб, значит, не тревожили понапрасну.
- Очень хорошо, - потирая руки, успокоил меня заместитель главного редактора Феодосий Константинович Видрашку. - Сейчас быстренько отошлем в военную цензуру, и все будет в порядке. Поставим в двенадцатый номер.
- Не надо в военную цензуру! - завопил я, бухаясь на колени. - Христом Богом прошу, не надо!..
Главный редактор - кстати, единственный беспартийный среди "толстых" главных - поморщился:
- Тихо... Пусть читают, раз неймется...
- Вот именно, - подъелдыкнул зам и повернулся ко мне. - Вы на машине, вот и свезите. Кропоткинская, девятнадцать.
- Поезжайте, - кивнул главный редактор.
Собственными руками я засунул верстку "Стройбата" в узкую, нестрашную щель деревянного почтового ящика с надписью поперек от руки: "Для материалов". Ящик охранял прыщавый солдатик со штыком. В его взгляде была усмешка: "Куда суешь, козел?"
И началось.
Генеральный штаб
Вооруженных Сил СССР,
Главная Военная цензура,
15 сентября 1988 года, No 382/145.
103160, Москва, К-160.
Главному редактору Залыгину С.П.
Копия: начальнику Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР тов. Болдыреву В.А.
В повести С.Каледина "Стройбат" показано исключительно низкое политико-моральное состояние личного состава воинской части Советской Армии.
Такая же оценка ее содержанию дана и в заключении Главного политического управления СА и ВМФ.
В связи с тем, что упомянутые сведения подпадают под существующие цензурные ограничения, по нашему мнению, повесть опубликована быть не может.
ВРИО главного военного цензора
Генерального штаба полковник Сысоев.
- Ну, что ж теперь поделаешь? - печально развел руками зам, кисло улыбнувшись. - Только и остается: садитесь и переделывайте ваш стройбат в дисбат. Тогда они еще разок взглянут.
- Дисбат?! Это же военная тюрьма! Я там не был.
- Ну тогда прям не знаю... А чего вы так расстраиваетесь?! Вы еще такой молодой...
И опять нехорошо улыбнулся.
Ладно, думаю, не буду расстраиваться. Я еще такой молодой. Но и дела не брошу. Уж больно бесславно получается: придавили и потекло. Раз ввязался, порезвлюсь.
Звоню в военную цензуру.
- Автор запрещенной повести "Стройбат" беспокоит. Хотелось бы поговорить с руководством.
- А чего говорить, все сказано. Мы письмо направили главному редактору.
- Дело в том, что у меня тут... предынфарктное состояние. А также мысль о самоубийстве...
На том конце телефона замешкались, донесся раздраженный голос: "Траванется, чего доброго, нам отвечать..." и:
- Соединяю с главным военным цензором генерал-майором Филимоновым Сергеем Алексеевичем.
Я икнул, перекашлял голос, настроил память на запоминание.
- Генерал Филимонов слушает.
Я: Здравствуйте, Сергей Алексеевич. Это Каледин, прозаик. Хотел бы получить кое-какие дополнения к заключению полковника Сысоева относительно моей повести.
Филимонов: А какие вы хотите разъяснения?
Я: Ну, чтобы вы поподробнее объяснили, что считается низким политико-моральным состоянием личного состава воинской части.
Филимонов: Если с нашей стороны, то я могу сказать, что является то, что вы за целую часть даете политико-моральное состояние. У вас там большинство оказалось почему-то в этой части собраны все подсудимые... Мы же должны на факты опираться... а такого не должно... Мы ведь и к строителям обращались. У вас там всё в обобщенном виде, такая картина представляется, она ставит под сомнение...
Я (прерывая): Сергей Алексеевич, а ведь под сомнение поставил не только я, но и недавнее решение политбюро...
Филимонов (прерывая): Не будем так, не будем так... нас никто не уполномочил, и вы, наверное, не владеете за всех. По нашему перечню, если речь идет о частном случае, если там один, ну два человека, можно показать. Когда же мы начинаем на факте двух-трех человек делать обобщение... Нет, художественная сторона у вас там есть, присутствует, и вы это выливаете, хотя они и строительные.
Я: Главный редактор журнала предоставил цензуре и Главному политуправлению полный карт-бланш...
Филимонов: Кого?
Я: Предложил дать рецензию, отзыв, комментарий - что угодно в том же номере, где и повесть...
Филимонов: Мы с вами ни к чему не придем...
Я: Значит, вы считаете, что мы с вами не найдем общего языка?