- Тпру-у... Дама есть. Красивая... Длинноногая. Первый муж арап. Второй англичанин...
- Детки?
- Одно. В Кувейте. - Роман слез с тренажера, вытер локтем запотевшее седло. - Дама нуждается в помощи... Силовой.
Синяк на тахте засопел, заерзал, достал электронную записную книжку и, плохо попадая толстым пальцем, стал тыкать кнопочки.
- Давай телефон. Даму беру... Помощь окажу.
Иван на кухне ждал, пока поспеет чайник. В кастрюле кипятились белые трусы. В углу под раковиной, забитой грязной посудой, в стеклянной с одной стороны клетке маялся варан Зяма, размером с кошку. Колька сидела на корточках и дразнила маленького ящера. Варан стоял, прижавшись к стеклу чешуйчатым боком, и нервно подрагивал.
- Папа, Зяма шипит.
Варан в подтверждение ударил хвостом по стеклу. Иван вздрогнул, выключил чайник, помешал деревянной скалкой трусы, насыпал в кружку сахар и залил кипятком.
- Николай, оставь реликт в покое, - пробормотал он. - Твое дело трусы варить.
Активно педагогировать после позорной истории с наркобизнесом Иван стыдился. Помешивая в кружке сахар, он вернулся в комнату.
Роман после велозаезда полуголый лежал на тахте, обмахиваясь журналом.
- Рома... - Иван замер со своей кружкой, подыскивая сравнение. - Ты похож на немолодую бородатую лысеющую одалиску. Такую, знаешь... на любителя. С грудями... Типа - профорг борделя... Кстати, не забудь завтра же подать заяву, что права потерял. А то Синяка тормознут в Германии, проверят права на компьютере - и сидеть тебе, Ромочка, не пересидеть. А скажешь: потерял, и сидеть будет один Синяк.
- Точно, - кивнул Синяк.
Роман отложил журнал и надел рубашку.
- Иван, ты человек худой и бедный, зачем тебе "Кеттлер"? Я же, напротив, человек состоятельный и полный. Отдай его мне.
Ванька опешил, молча пожевал губами, осваивая предложенную логику, уселся за письменный стол и равнодушно произнес:
- Забирай... Вообще-то это подарок... но забирай.
Потом пригнул к столу пружинчатую шею сильной лампы, раскрыл права, выбрал тоненькую кисточку, окунул в горячий сироп, отжал волоски и тихонько потянул прозрачную паутину по фамилии "Бадрецов".
- Каждую бу-уковку надо прописывать... - сладострастно ворожил он, высунув от усердия язык. - Вот та-ак...
Синяк оторвался от кроссворда.
- Жирный, мне гараж на две персоны предлагают. Соединиться не желаешь?
- А могилы тебе на две персоны не предлагают? - усмехнулся Роман, заботливо натягивая чехол на обретенный "Кеттлер".
- Теперь подсушить... - колдовал Иван, покусывая пригнутый языком ко рту ус. Обычно, когда он творил - рисовал или сочинял стихи, то свободной рукой вязал бесконечные крохотные узелки в своей роскошной шевелюре великовозрастного инфанта, которые потом с трудом на ощупь выстригал. Иван обернулся к Синяку. - Фотографию давай.
Синяк засопел недовольно.
- Где я тебе в субботу фотку возьму?
Иван медленно поднял на него глаза, ничего не сказал, повернулся к Роману.
- Рома, будь за старшего. В метро есть моменталка. Проследи, чтоб этот придурок глазки держал открытыми.
Иваново предостережение было не случайным. Веки Синяка были татуированы со времен первой юношеской ходки двумя краткими, но емкими словами: "Не буди".
Роман послушно снялся с тахты.
- Собирайся, чучело, - ласково похлопал он Синяка по плечу.
- И купите чего-нибудь к столу, - вдогонку им крикнул Иван.
Проводив друзей, Иван принес из-под ванны, где погнилей микроклимат, две майонезные баночки с замотанными марлей горлышками. На баночках были наклеены этикетки - "муравьи голодные", "муравьи сытые". Раздвижной рамочкой он выгородил промазанного сиропом "Бадрецова Романа Львовича" со всеми прилегающими подробностями, развязал марлю на голодных муравьях, осторожно вытряхнул цепких мурашей внутрь рамочки и карандашом довыскреб особо прилипчивых.
Муравьи разбрелись по тексту. Не лесные, барственные, с тугими обливными пузиками, а крохотные, псивенькие, мелочевка насекомая. Они учуяли сахар, заерзали, выстраиваясь чередой по сладкому следу, и принялись за работу...
У Ивана оказался вынужденный перерыв. Он со вкусом потянулся, вспоминая о своей судьбе, о том, что жена пьяная в соседней комнате, что они с дочкой не жрамши с утра, и сочинил стих в одну строку, даже не один стих, несколько. "Люблю поесть. Особенно - съестное". "Нет, весь я не умру, и не просите". "О смысле жизни: никакого смысла".
Друзья принесли готовых харчей. Роман, чтобы не отвлекать Ивана, взялся сервировать пол возле тахты на газетах "Экстра-М". Синяк втихаря подсасывал джин прямо из горлышка.
Иван сосредоточенно следил за муравьями, изредка остро заточенным карандашом подгоняя нерадивых.
- Вместе с сиропом и тушь выгрызут и покакают одновременно.
Синяк, булькнув алкоголем, взроптал мокрым голосом:
- Какать, может, не надо?
- Ты чем там, чадушко, хлюпаешь? - обернулся на внеплановый бульк Иван.
- Зачем какать? - недовольно вопросил Синяк.
- Чтоб тушь не расплывалась. Не нагнетай алкоголь загодя. Жирному лучше пособи.
Синяк сделал обманчивое движение - будто с тахты, но Роман придержал его: сиди, не нужен.
Чтобы порыв не был пустопорожним, Синяк прихватил с пола лепесток ветчины.
- Рассказывай, Жирный, - приказал он. - Развлекай.
- У меня во Франции книга вышла, - начал Роман. - Летом поеду...
- Опя-ять он свое, - скорчил рожу Синяк. - Что же вы по-человечески базлать не можете, все про книги!.. Кстати, Жирный, моя крестная психиатром в отсталой школе для дураков работает. Говорит, твоя книга про меня у питомцев настольная...
- Рома, а где же фото? - раздраженным на всякий случай голосом рассеянно спросил Иван. - Фоту сделали?..
Роман протянул ему фотографию.