Однако такое устройство моей маленькой квартиры дало фантастическую возможность заводить весьма приятные знакомства с красивыми молодыми девушками-домработницами. Проводя недели подряд за уборкой-глажкой-готовкой и заботами о чьих-то плачущих детях, они были сыты этим по горло. И вот однажды вечером, сидя дома и потягивая виски из бутылки, я выработал стратегию правильного использования моего жилища. Я начал ходить в бары, где болталось много таких девушек — шведок, норвежек, датчанок и голландок. Очень быстро я понял, что многие из них были бы совсем не против принять горячую ванну в романтичной обстановке. Однажды ночью я предложил одной датчанке пользоваться ванной в моей квартире всякий раз, когда она захочет помыться. Я не объяснил, что моя квартира площадью только 100 квадратных футов, а ванна — в середине комнаты. Несколько дней спустя она постучала в дверь и, войдя, несколько удивилась. Посмотрев на меня с улыбкой, она попросила, чтобы я наполнил ванну, и приготовилась её принять. Я спокойно сидел на кровати, читая книгу, пока она мылась, а о том, что было дальше, я умолчу. Правда, эта уловка срабатывала не со всеми девушками. Иногда, увидев ванну посередине комнаты, они тотчас уходили, ругаясь на своём родном языке.
Мой рабочий день начинался с того, что я брал полный мешок почты и вываливал его себе на стол, а затем открывал и сортировал каждое почтовое отправление по адресам: отдел IT, отдел продаж, отдел персонала и администрация. Эта рутинная работа занимала приблизительно час. После сортировки почты можно было сделать первый перерыв, и я спускался в подвал, где работала Колетт, одна из моих хороших друзей в компании. Её я называл «тарелочная леди», поскольку её работа была в том, чтобы раскладывать пищу по тарелкам в столовой для персонала, расположенной в темном подвале. Я ей нравился, что выражалось в огромных сэндвичах, которые она мне готовила. Если Колетт была чем-нибудь занята, когда я приходил, то делала перерыв, и мы обычно беседовали на ее любимую тему, о лотерее. Она каждую неделю проигрывала в неё сотни франков в абсолютной уверенности, что в конечном счете выиграет миллионы. Чтобы её не обидеть, я изо всех сил старался казаться заинтересованным, когда она объясняла, как различные методы и расчёты приведут её к победе. Кроме разговоров о лотерее, много времени я тратил также на отправление телексных сообщений, составление диаграмм продаж и перевод. Работая для Ильфы Бертельсон, занимающей важный пост в компании, я много узнал о том, как управляют компанией среднего размера. С наступлением ленча вся деятельность компании на полтора часа прекращалась. В столовой у нас был выбор из трех закусок, трех блюд посерьёзнее и сыра или десерта. Большинство сотрудников употребляло при этом и графин красного вина. После ленча работа возобновлялась до шести вечера.
Раз или два в неделю сотрудники организовывали то, что французы называют pot. Когда у кого-то было что отпраздновать, он или она приглашал всех выпить что-нибудь в столовой. За несколько дней до этого в коридорах развешивались объявления, чтобы пришло как можно больше народу. Повод для выпивки мог быть любым: рождение ребёнка, выход на пенсию, женитьба и так далее, и ограничивался только воображением. Это длилось примерно час, а пили обычно шампанское и виски. Отдел по работе с персоналом обсуждал, что можно сделать, чтобы ограничить число таких празднований, поскольку они, естественно, плохо влияли на производительность труда. Я не был перегружен работой и участвовал в каждом таком празднике.
Однажды вечером Бернар и его друг, студент геологии, организовали вечеринку в катакомбах Парижа. Нас со Скоттом он поставил в известность, что мы проведём там ночь с приблизительно двадцатью геологами, и попросил взять с собой еду, питьё и хорошее настроение. Что, мы и вправду пойдём в катакомбы? Со школы я знал о катакомбах Рима. Ещё я знал, что в парижские катакомбы водят на экскурсию туристов, но понятия не имел, что в этих туннелях под городом можно устроить вечеринку на целую ночь. Мы договорились встретиться около станции метро Денфер Рошеро в пятницу вечером. Каждому было сказано принести свечи и какую-нибудь жёсткую кепку или шапку. Без такой экипировки наши макушки были бы здорово обработаны шероховатыми низкими потолками. Это походило на приключение.
Мы со Скоттом и Бернаром запаслись едой для вечеринки. Скотт испек пирожных с орехами, а я сварил гороховый суп, как его готовят в Сконе. Мы прихватили ещё пива для первого, кто найдёт в катакомбах скелет. Когда мы в собрались в условленном месте, я был несколько разочарован малым количеством женщин; из этих двадцати завсегдатаев вечеринок их было только шесть. Наш проводник и гид, Жан-Жак, был одет в шлем с яркой газовой лампой на нём, чтобы не заблудиться в подземном лабиринте. Была у него и карта парижских подземелий, без которой наша вечеринка тоже не могла состояться. Увидев меня, он засмеялся и сообщил мне, что мой рост, 6 футов 6 дюймов, не очень подходит для посещения катакомб.
В строю ползущих через узкий тоннель гостей вечеринки я был последним. После того, как мы проползли футов десять, я встал и зажёг свечу. Предполагая, что могу увидеть нечто ужасное, я был готов к худшему. Правда, первым, что я заметил, было написанное на стене число 1803. Я постарался вспомнить, что произошло в 1803 году, но в моей памяти таких исторических фактов не нашлось. Местом нашего назначения в этот вечер была большая пещера, которую Жан-Жак обнаружил в один из предыдущих походов. Пламя свечи освещало грубые каменные стены, пока я продвигался через темноту. Одним из особо памятных событий моей юности была поездка на «Поезде призраков» в Садах Тиволи в Копенгагене, и сейчас, в узких туннелях под Парижем, я был очень рад, что благодаря этому имею некоторый опыт восприятия подобного ужаса. Атмосфера была, мягко говоря, жуткой. Жан-Жак то и дело останавливался, чтобы свериться с компасом. Я никогда не пойму, как он сумел найти путь через этот лабиринт. Иногда мы проходили рядом с какими-то дырами, похожими на пещеры, где были наросты известняка футов пять высотой. По пути мы остановились в двух таких дырах, чтобы промочить горло большим глотком холодного пива. Однажды моя свеча потухла, и я потерял контакт с остальной частью группы. Если бы Скотт не заметил, что меня нет, я, вероятно, и сейчас оставался бы под Парижем. Одна из француженок объявила, что нам осталось спотыкаться еще пять минут, прежде чем мы наконец-то доберёмся до пещеры для вечеринок. Я был очень счастлив услышать это, потому что моя спина частенько жаловалась. Неудивительно; я был в согнутом положении больше двух часов.
Мы наконец достигли места нашего назначения. Пещера была 60 футов длиной и 30 футов шириной. Грубые стены были покрыты изображениями скелетов, нарисованными фосфоресцирующими красками. В этой оригинальной пещере парижские студенты-геологи обычно праздновали конец сессии. Одна из женщин расставила свечи, другая достала еду из наших рюкзаков. Я начал угощать всех моим гороховым супом из Сконе и одновременно предложил каждому стакан холодного пунша, сладкого шведского ликёра. Пока я рассказывал историю аrtsoppa, горохового супа, который в провинции Сконе традиционно едят каждый четверг, начались первые протесты.
«Тьфу! Что это за отвратительная бурда?»
С гороховым супом произошёл полный провал. Французы не оценили шведскую кухню, и мне пришлось съесть два литра супа одному. Надо было вместо этого угостить их surstrоmming (кислой забродившей селёдкой), злобно думал я.
Против пунша никто не протестовал.
Мы сидели на полу в кругу, слушали Haendel, ели и пили, а потом танцевали в ближайших галереях. Французы отказались танцевать под любую другую музыку, кроме классического рок-н-ролла пятидесятых, даже в катакомбах.
Мы веселились под Парижем почти всю ночь. Было приблизительно три часа утра, когда мы наконец отправились назад, на поверхность. Я понятия не имел, куда мы шли, но шли мы долго. Три часа спустя я первым поднимался по 60-футовой лестнице, которая, как сказал Жан-Жак, вела через чугунную крышку на тротуар в центре города. Мне было сказано подождать на верху лестницы и не открывать тяжелую крышку, пока все не приготовятся. Это было необходимо, чтобы выйти быстро и осторожно. Крышка оказалась тяжелее, чем ожидалось, и пришлось попросить парня, стоявшего за мной, помочь. Мы толкали изо всех сил и наконец сумели сдвинуть её достаточно, чтобы можно было пролезть. Наверху всё выглядело тихо и мирно.
Мы с парнем, помогавшим мне поднимать крышку, возвратились на родную землю. Как только мы оказались на тротуаре, я заметил на расстоянии 150 футов от нас полицейский фургон. Я немедленно предупредил остальных, которые пока что были под землёй, о приближающейся опасности. Мой наземный друг предложил бежать, и, к сожалению, я согласился. Мы вскочили, побежали со всех ног и почти сразу услышали характерный звук сирены, сопровождаемый визгом шин. Полицейский автомобиль заскользил юзом по перекрёстку, загородив нам путь, и из него выпрыгнули четыре крепких полицейских. Они хотели знать, где мы были до того, как попали под землю, и я ответил, что мы просто возвращаемся домой с вечеринки. Мой правдивый ответ был воспринят как неудачная ложь. Тем временем Жан-Жак и остальные, простояв больше пяти минут на лестнице и услышав полицейскую сирену, слегка заволновались и решили тоже подняться через отверстие на тротуар. Невероятно, но они побежали к нам, а не наоборот; я почти потерял их, когда увидел, что они бегут к нам с такой скоростью, как только могут. К этому времени полицейский как раз надевал на меня наручники. При виде восемнадцати человек, бегущих к нему, другой полицейский выхватил револьвер. Это заставило всех быстро остановиться. Бернар, бежавший впереди, поднял руки вверх, чтобы, чего доброго, не началась стрельба. Всех обыскали и подвергли короткому допросу. Старший полицейский, мужчина лет пятидесяти, думал, что мы говорим правду, и наше наказание состояло только в том, что нам велели вернуть крышку люка на место и больше не лазить в катакомбы.
Позже я узнал, почему полиция реагировала так воинственно. Мы, оказывается, вылезли из-под земли на улицу в шесть утра точно перед Societe Generale, одним из самых больших банков Парижа, да ещё и с рюкзаками на плечах. А в ту пору ещё свежа была память о случае в Лионе, тоже в начале 80-х, где банда полностью обчистила хранилище крупного банка. Однажды в субботу вечером они влезли туда через отверстие, просверленное из какого-то подземелья. Прежде чем исчезнуть, они прямо на месте отпраздновали удавшийся субботний вечер вином, сыром и хлебом.
Конец нашей вечеринки был захватывающим, но оружие в руке полицейского меня испугало. Французские полицейские по крайней мере столь же воинственны, как их американские коллеги. Позже я прочитал несколько книг о катакомбах Парижа и узнал некоторые интересные факты. Катакомбы первоначально не служили кладбищем; это были карьеры, где добывался песчаник для строительства многих красивых зданий города. В 1871 году шеф полиции Парижа решил, что самые старые могилы с переполненных кладбищ города надо убрать, и все древние скелеты были брошены под землю, в эти карьеры. Вот как парижские подземелья стали местом погребения.
Вскоре после возвращения в Париж из Франкфурта мы начали планировать наш следующий BASE-прыжок. Место было выбрано единодушно: башня Монпарнас. Скотт уже однажды испытал свободное падение с этого здания, и мы решили, что если у одного из нас есть такой опыт, хоть и почти смертельный, было бы хорошо его использовать.
Башня Монпарнас была построена во время президентства Жоржа Помпиду. Это 56 этажей из бетона и стекла. Его название взято из греческой мифологии, где гора Парнас (Mont Рarnasse по-французски) — дом Аполлона, бога солнца. Ресторан и бар расположены на 56-м этаже; это — популярное среди туристов место из-за удивительно красивого вида оттуда, с которым в состоянии поспорить только башня Эйфеля.
Прекрасным воскресным днем в начале марта 1984 года мы поднялись на лифте на смотровую площадку башни, чтобы поближе посмотреть на место нашего будущего прыжка. Мы хотели осмотреть высокое ограждение площадки, установленное, чтобы желающие покончить с собой не смогли здесь этого сделать. Лифт чрезвычайно быстр: 40 секунд, и вы на самом верху здания высотой 693 фута. Первым, что мы заметили, были несколько одетых в форму охранников, проверивших наши билеты, как только мы вышли из лифта. Скотт сказал, что если мы с парашютами пройдём через охрану, то добраться до смотровой площадки уже ничто не помешает. По обычному распорядку охранники появлялись на ней два раза в час, чтобы поглядеть, не намерен ли кто прыгнуть с башни. Они говорят, что таким образом покончили с собой более 200 человек.
Скотт указал место, откуда он прыгал. Преодолеть защитную решётку было бы непросто. Она оказалась восемь футов высотой, к тому же с четырёхдюймовыми острыми наконечниками. Чтобы перелезть через неё, понадобилась бы веревка. Приближался туристский сезон, и во время нашего прыжка площадка будет переполнена любопытными туристами, так что некоторое время мы развлекались идеями насчёт того, как заработать денег, продавая билеты всем, кто захочет на нас посмотреть. Скотт в шутку предложил заключить сделку с руководством башни и прыгать в течение туристского сезона по два раза в день, повесив плакат: «Смотрите, как трое обычных парижан прыгают с небоскреба! Каждый день, всего 100 франков!»
За следующие две недели мы возвращались на площадку еще три раза. Однажды принесли с собой большой чемодан, чтобы посмотреть на реакцию охранников. Мы собирались впоследствии пронести в таких чемоданах парашюты. Охранники, как мы и надеялись, остались совершенно равнодушны.
Бернар, Скотт и я потратили много вечеров, планируя наши прыжки. Мы пришли к выводу, что среди туристов, глазеющих на город с башни Монпарнас, трое парней с большими чемоданами будут выглядеть подозрительно, и поэтому разработали детальный план действий. (Мы уже забыли правило «Будь проще, дурачок», которому решили следовать в Браунсбахе, и нам снова предстояло пострадать от этого).
Скотт должен был одеться как американский турист: большие мешковатые джинсы, некрасивая футболка, рюкзак и непременный фотоаппарат на груди. Бернару переодеваться не требовалось, потому что ему надо было выглядеть как французский студент, то есть так, как он всегда и одевался: джинсы, кожаная куртка и кроссовки. Сам я собирался замаскироваться под молодого бизнесмена: темный костюм, белая рубашка, полосатый галстук и сверкающие черные башмаки. Кто заподозрил бы хорошо одетого молодого человека в желании броситься со здания? Никто.
Маскировки эти были частью наших психологических приготовлений к прыжку и немного помогли успокоить нервы, потому что давали возможность подумать ещё о чём-то, помимо охранников и непосредственно прыжка.
Кроме одежды, мы решили прибегнуть к помощи девушек, чтобы они сопровождали нас и могли отвлечь охранников, если те всё-таки обратят на нас внимание. Тогда девушки должны были бы заигрывать со стражами порядка и во время нашего прыжка. Как далеко зайдёт это заигрывание, было уже делом каждой девушки. Они также должны были забрать веревку, которую мы оставим на площадке.
Мы предусматривали худший случай, когда после прыжка охранники захотят задержать нас, если не арестовать, и поэтому подробно обсудили возможные планы быстрого исчезновения. Скотт предложил оставить для этого у подножия здания машину, но мы не согласились. Нам троим с распущенными парашютами будет слишком трудно быстро втиснуться в маленький «Рено» Бернара, особенно если нас станут преследовать. Лучшим выбором казалось метро. Если прыгать примерно в шесть вечера, то там будет полно народу, и мы сможем легко исчезнуть в толпе. Но даже если нас и арестуют после прыжка, единственным последствием будет штраф. Французские законы не запрещают прыгать со зданий или совершать самоубийство, прыгая с башни Монпарнас. Они запрещают только перелезать через ту защитную решётку на площадке. Однако рискнуть явно стоило.
Сейчас я смотрел на башню не так, как шестью месяцами ранее. То, что когда-то было просто высотным зданием, стало теперь пугающим существом, которое я должен был победить. Каждый раз, глядя на его вершину, я, казалось, слышал, как оно ворчит: «Ты, маленькое ничтожество! Прыгни с меня, и это будет последним, что ты сделаешь в этой жизни. Можешь думать, что это легко и просто, но это лишь иллюзия. Я позабочусь, чтобы ты никогда больше не увидел света».
Чтобы избежать такой участи, нужно было изучить моего противника настолько, насколько это возможно. Поэтому дважды я ходил на площадку один, без Скотта и Бернара. Это было чрезвычайно важно. Я должен был испытать страх самостоятельно. Есть большая разница, делать ли это в компании хороших друзей или одному. Когда ты не один, постоянные разговоры отвлекают от мрачных мыслей и придают уверенности в себе; в одиночестве же для поддержки у тебя есть только ты сам. Стоя на площадке, я подумал, какое захватывающее представление мы приготовили для туристов, которые приехали, чтобы всего-то поглазеть на город с высоты. 18 франков, которые они заплатят за билет, ещё и дадут им возможность увидеть прыжок троих парней с края крыши в 693 футах над землей. Очень умеренная цена за такое зрелище.
В ходе нашей дальнейшей подготовки предметом обсуждения стали пластиковые сумки. У Бернара и меня не было рюкзаков, как у Скотта, а в больших чемоданах, как мы теперь понимали, будет тяжеловато нести парашюты на площадку. Мы нуждались в чем-то легком и удобном, чтобы скрыть их от посторонних взглядов. Бернару пришли на ум эти сумки, и мы начали искать что-нибудь подходящее. Это оказалось нелегкой задачей, но однажды Скотт позвонил мне на работу и сказал, что нашел прекрасную пластиковую сумку Fnac. Fnac — французская сеть магазинов, которая продает аудиозаписи, книги и снаряжение для фотографов. Сумка была из прочной пластмассы, прямоугольной формы и с двумя крепкими ручками. Я пошел в Fnac и купил четыре таких сумки на случай, если одна из них сломается при испытаниях.
Если бы кто-нибудь видел, как мы готовились к прыжку в квартире Скотта, то решил бы, что мы планировали террористическую атаку. Мы обсуждали, как обойти охрану, кто будет привязывать веревку, чтобы перебраться через решётку, и что делать, если охрана поймёт, что мы замыслили. Это сделало нашу подготовку весьма захватывающей.
До прыжка оставалась приблизительно неделя, когда я связался с девушкой по имени Арин, наполовину мексиканкой, наполовину американкой, с которой познакомился в баре, и попросил помочь. После того, как я объяснил, какова ее роль в нашем приключении, она охотно согласилась сделать так, что охранники не помешают нам прыгнуть. Ещё она сказала, что имеет опыт в фотографии, и это было как нельзя лучше, поскольку мы очень хотели бы иметь снимки наших прыжков. Скотт попросил двух девушек из Лунда, Марию и Элену, помочь ему и Бернару. Мы договорились, чтобы они были у входа в башню 22 марта в 17.30.
Одним из немногих дел, которые ещё оставалось сделать, было бросить жребий, в каком порядке нам прыгать. Мы собрались у Скотта, чтобы сделать это, а потом насладиться хорошим ужином.
До прыжка оставалась ещё неделя, а я уже волновался. Нечто нереальное медленно становилось действительностью. Башня пугала меня. Я действительно хочу прыгнуть со здания в центре Парижа? А если я приземлюсь на проезжей части и меня собьёт машина, или после раскрытия парашюта я врежусь в окно?
Поскольку Скотт уже прыгал с башни, мы решили, что первый номер уже был, и надо тянуть номера два, три и четыре.
Мы открыли бутылку «Джек Дэниэлс», и я налил каждому по стакану, в то время как Скотт писал цифры на бумажках. Я всем сердцем надеялся, что не вытяну номер 4 и не буду опять последним. Одно дело — наш предыдущий прыжок с моста, где вокруг лес, тихо, спокойно… И совсем другое — стоять в полном одиночестве на крыше небоскрёба в центре шумного людского муравейника и ждать. Скотт положил свёрнутые листки бумаги в кастрюлю и перемешал их. Каждый из нас взял по одному, и я поспешно развернул свой.
— Я прыгаю вторым, — сказал Скотт.
На моём листке был номер 4. Я был ужасно разочарован.
Мне опять придётся прыгать последним! Первым был Бернар. Они со Скоттом не могли удержаться от смеха, когда поняли, что я снова проиграл.
— Это не смешно! — закричал я. — Один раз — ладно, но не два раза подряд. По-честному, один из вас должен поменяться местами со мной.
Это было легче сказать, чем сделать. Бернар был очень рад прыгать первым и отказался меняться. Скотт же определенно не собирался быть последним и прокомментировал ситуацию так:
— Йефто, раз уж тебе опять выпадает прыгать последним, то и продолжай. Однажды это может тебе здорово помочь.
В конце концов я успокоился, чему отчасти помог приготовленный Скоттом восхитительный ужин. Остальную часть вечера мы провели в баре, слушая американскую группу, игравшую блюз. Беседовали о чем угодно, кроме прыжка. Было очень приятно расслабиться, выбросив из головы беспокойные мысли.
Мы решили уложить парашюты на рынке недалеко от квартиры Скотта, как мы делали и перед прыжком с Кохертальбрюкке. Рынок был открыт утром каждый четверг и субботу. На день раньше открытия там появились несколько пузатых мужчин, которые быстро и точно установили металлические каркасы шести с половиной футов высотой. Затем их покрыли брезентом, чтобы защитить товары от дождя и солнца. Когда примерно в два часа дня торговля закончилась, та же команда толстяков вернулась и убрала каркасы.
Я без ума от авокадо. Молодой человек из Калифорнии продавал на этом рынке самые большие и вкусные авокадо, которые я когда-нибудь пробовал. Ещё я повадился ходить в рыбный ряд, чтобы купить дюжину устриц на завтрак. Тогда я как будто вкушал свежесть океана, и с каждым таким завтраком мое настроение улучшалось. Мясо я покупал редко, потому как холодильника в моём жилище не было.
Мы укладывали наши парашюты в субботу днем после закрытия рынка. Снова я разложил Клаудию на твердом асфальте. По-моему, она была взволнована, что скоро снова полетит. Мы выяснили, что камню требуется семь секунд, чтобы пролететь 693 фута от вершины башни до земли. Четыре из этих семи секунд мы проведём в свободном падении, и три у нас останется на раскрытие. Не так уж много. Страшно делать что-то, от чего твоя жизнь зависит настолько, что нет абсолютно никакого времени на исправление возможной ошибки: семь смехотворно коротких секунд между жизнью и смертью.
Башня Монпарнас как будто наблюдала над нами, когда мы укладывались. Взглянув не неё, возвышавшуюся в миле к юго-западу от рынка, я сказал: «Ну что, мой маленький домик? Вот увидишь, победа будет за мной! У тебя нет шансов».
С севера на нас смотрела красивая и величественная башня Эйфеля. Мы думали и о прыжке с неё, но пришли к выводу, что для BASE-прыжков башня Монпарнас лучше. Башня Эйфеля конусообразная. Нужно отделиться и падать просто идеально, чтобы не удариться о расходящиеся книзу стальные лучи. Нам вовсе не хотелось проверять, получится это у нас или нет. Я, разумеется, не хочу сказать, что прыгать с башни Монпарнас безопасно. Риск переломать все кости есть всегда. Важно сравнить эти риски и выбрать менее опасное.
Закончив укладку, мы разошлись по нашим квартирам. Никто из нас той ночью не спал хорошо. Бернар бодрствовал полночи, раздумывая, надо ли ему написать завещание. Скотт размышлял, что он сделает, если один из нас убьётся. Я думал, что, если мне суждено разбиться, я предпочел бы умереть быстро. Испытываешь странное ощущение, чувствуя близость смерти, когда скоро произойдёт что-то очень опасное. Мои мысли было спокойны и холодны, когда я думал о том, чего большинство людей боится: о смерти. Но только все это очень утомляло, потому что, представляя себя в разных ситуациях, возможных во время прыжка, я думал о смерти несчётное число раз, и иногда такие мысли не покидали меня несколько дней.
В день прыжка я, как обычно, встал в семь и пошёл на работу. Но толку от меня там было немного. Ильфа Бертельсон спросила, не заболел ли я, но я не мог сказать ей, в чём дело. Всё равно она узнала бы на следующий день. За всё рабочее время я не смог сделать ничего существенного. После нескольких минут попыток, скажем, выяснить, каковы недельные продажи компьютеров, мои мысли возвращались к прыжку.
Парень из Камбоджи по имени Рэнси заметил, что я необычно пассивен и задумчив. Рэнси отвечал в «Фаси» за почту. Он был маленького роста, очень худым и темнокожим. Во время вьетнамской войны он летал на DC-3 американских ВВС, перевозя оружие к линии фронта. Три раза он был сбит, но всегда успешно выздоравливал. О DC-3 Рэнси часто говорил с восхищением. Когда в 1975 году его родители были убиты Красными кхмерами, Рэнси с женой сбежали через Таиланд во Францию. Мы часто разговаривали. Я рассказывал ему о парашютном спорте, а он мне — о разных случаях из жизни боевого лётчика. Мы уважали и хорошо понимали друг друга. Думаю, мы одинаково любили приключения. В «Фаси» Рэнси был единственным человеком, который знал, что мы собирались прыгать с башни. Я пригласил его приехать и посмотреть.