Главная изюминка плана заключалась в его полнейшей нелепости. Конечно, ничья кровь не должна была пролиться ни при каких обстоятельствах. Для инсценировки шутейного покушения на премьер-министра Акива намеревался воспользоваться пугачом, купленным в детской игрушечной лавке. Он специально сохранил квитанцию из магазина: она предназначалась для усиления комического эффекта во время неизбежного последущего суда. Там, на суде, перед телекамерами и микрофонами всех мировых агентств он и изложит человечеству свое спасительное кредо. Сразу всем, миллиардам людей. Кто-нибудь да услышит. Даже те, которые сначала сочтут его сумасшедшим, что-нибудь да запомнят. Главное — заронить зерно, бросить клич, произнести заветное слово.
Вопрос заключался лишь в том, как подняться на эту высокую трибуну? Понятно, что охрана ни за что не позволит Акиве приблизиться к Бруку на расстояние, достаточное для того, чтобы клоунада сошла за покушение. Но даже если и произойдет такое чудо — нет никакой гарантии, что его не пристрелят на месте, как только он полезет в карман за своим пугачом. А это никак не входило в Акивины планы: до трибуны он обязан был добраться живым и здоровым. Иначе вся затея утрачивала смысл.
И тут, как всегда, на помощь пришли слова. Акива ни на секунду не сомневался относительно сути кампании, развернутой в прессе и на радио. Конечно, никакого таинственного заговора, по поводу которого Шайя ежедневно интервьюировал политиков и офицеров полиции, не существовало и в помине. Просто кто-то решил запустить этот спин перед выборами в чисто пропагандистских целях. Старый манипулятивный трюк, рассчитанный на особо тупых кукол. Но для Акивиного плана этот неизвестный «кто-то», наивно полагающий себя кукловодом, мог сослужить немалую службу. В самом деле, разве не пошла бы ему на пользу затеянная Акивой инсценировка? По логике вещей, он должен был бы обеими руками ухватиться за случайно подвернувшегося «психа». В выигрыше могли остаться оба: «кукловод» получал сильный пропагандистский козырь, Акива — желанную трибуну.
Таким образом, задача существенно упрощалась: требовалось всего лишь найти дорогу к могущественному союзнику — «кукловоду», а уж тот позаботится обо всем остальном! Эту часть операции Акива провел блестяще. Сначала он в течение недели, особо не скрываясь, тенью ходил за Шайей, а затем, наконец, подошел к нему в баре «Йокнапатофа». Встревоженный непонятной слежкой, Шайя не мог не выслушать его с должным вниманием. Поэтому Акива изложил свои мысли почти без помех, хотя и в несколько упрощенном, «сказочном» варианте. Ему не пришлось слишком притворяться и лгать — пьяный дурак, как и требовалось, принял его за психа. А для того, чтобы убедить Шайю, что перед ним не просто псих, но еще и опасный, Акива просто продемонстрировал рукоятку пистолета.
Бен-Амоц среагировал сразу, немедленно, как и положено марионетке в руках настоящего кукловода! По ошалевшему взгляду перепуганного журналиста было ясно, что он начнет звонить своему начальству, едва выйдя из бара. Существовала, впрочем, некоторая опасность, что Шайя не станет тревожить своего главного заказчика, а просто вызовет полицию. Так бы оно и произошло, если бы на месте Шайи оказался обычный человек. Но в том-то и дело, что журналист знал истинную цену кампании. Он разворачивал ее сам, а потому должен был ощущать определенную ответственность теперь, когда эта кампания вызвала к жизни ненормального психа с пистолетом. А поскольку эту ответственность он делил не с кем-нибудь, а с заказчиком, то и звонок напрашивался отнюдь не в полицию.
Пьянчуга на нетвердых ногах выбрался из бара, а Акива остался за столиком в ожидании контакта. Ждать ему пришлось дольше, чем он предполагал. Видимо, прежде чем позвонить, несчастная марионетка долго проблевывалась на бульваре. Или подсели батарейки в телефоне, и пришлось звонить из дома. Так или иначе, но «заказчик» вошел в бар лишь через сорок с лишним минут. Вопреки опасениям Акивы, он оказался улыбчивым кругленьким человечком, ласковым и предупредительным. Имени своего он не назвал, да Акива и не спрашивал; зато разговаривать в баре отказался и предложил взамен прогуляться вдоль моря. Там-то, под нежный аккомпанемент ночной волны Акива и повторил своему новому знакомому упрощенную версию плана по установлению всеобщего счастья. Ту же самую, которая сегодня уже была развернута перед пьяными Шайными глазами. Про хорошие и дурные сказки, ставшие былью и про игру на опережение.
В отличие от Шайи, кругленький внимал Акиве с глубоким сочувствием и, можно даже сказать, участием. Вовремя подсказывал нужные слова, к месту вставлял удивленно-восторженные восклицания, делал большие глаза, улыбался и кивал, кивал, кивал. Выслушав все до конца, он рассыпался длиннющей хвалебной тирадой, которая содержала множество слов, понятных каждое по отдельности, но абсолютно бессмысленных в совокупности. Оглушив таким образом Акиву, кругленький с чувством пожал ему руку, записал телефон и укатился в ночь, пообещав подумать. А недоумевающий Акива остался на берегу бороться со все возрастающим разочарованием. Кругленький походил скорее на продавца мороженого в детском парке. Неужели так мог выглядеть долгожданный заказчик?
К удивлению и радости Акивы оказалось, что да, мог. Кругленький позвонил уже на следующий день и назначил встречу на прежнем месте у моря. На этот раз разговор выглядел намного конкретнее, хотя улыбок и чудовищно пустых бессмысленных фраз тоже хватало. Сухой же остаток заключался в том, что кругленький великодушно соглашался принять предложение Акивы и помочь в организации инсценировки. Не переставая напоминать о полнейшей секретности, он даже назначил день и час: мнимое покушение должно было произойти по окончании большого предвыборного митинга, при максимальном стечении народа.
— Вам ведь нужен оглушительный резонанс, не так ли? — говорил он, умильно улыбаясь.
— Не только мне, я полагаю… — проницательно щурился Акива. — Вы наверняка тоже не откажетесь от громкого дела.
В ответ кругленький лишь забавно разводил руками и беспомощно усмехался: мол, ничего от тебя не скроешь… да и зачем скрывать? Карты лежали на столе рубашками вниз. Заговорщики расстались, чрезвычайно довольные друг другом. Последние инструкции и пропуск Акива должен был получить непосредственно перед митингом.
Время тянулось издевательски медленно, с усилием проворачивая тяжелые колеса минут на больших часах в углу площади. Секундная стрелка будто насмехалась, играя с Акивой в детскую игру «замри-отомри» наоборот: двигалась, когда он смотрел на нее и замирала, стоило только отвернуться. Он заходил в киоски и пиццерии, брал что-то под названием «неважно что», но есть не мог, а когда, просидев за столиком целую вечность, выбирался наружу, то выяснялось, что прошло всего восемь минут и тридцать две с половиной секунды. Тогда Акива начал бормотать стихи, и это помогло: сердце перестало ныть, а во рту снова появилась слюна. В который уже раз слова пришли к нему на помощь. Подумав об этом, он успокоился окончательно.
К назначенному месту Акива даже опоздал на несколько минут. Проход под сцену был огорожен несколькими слоями полицейских заслонов. Рядом, вперемежку с зеваками, топталась жиденькая группа приглашенных. Акива узнал знаменитого скульптора, писателя — властителя дум, еще нескольких интеллектуалов помельче и снова пришел в нешуточное волнение. Подоспевший кругленький без лишних слов выдернул его из толпы и, с легкостью минуя кордоны, провел внутрь, на полутемную автостоянку, воняющую кошачьей мочой. От прежней его умильной вальяжности осталась лишь улыбка, но и в той сквозила нешуточная озабоченность. Судя по всему, кругленький был тут одним из главных распорядителей, если не самым главным. Таща за собой Акиву, он одновременно раздавал указания, принимал рапорты и наводил справки по телефону. Наконец, резко остановившись, кругленький затолкал Акиву в какую-то особенно вонючую и темную нишу и энергично зашептал в самое ухо.
— Сделаешь все в точности, как я говорю, понял? Никакой самодеятельности, не то все сорвется. У охраны реакция автоматическая — пристрелят, даже глазом моргнуть не успеешь. Сядешь вон там на скамью и сиди, не маячь… если спросят кто ты — вот пропуск. Скоро подъедут машины. Ты сидишь, не дергаешься. Потом станут выступать, один за другим. Ты — сидишь. Понял? Повтори!
— Сижу…
— Точно. Премьер выступает последним. Потом спускается сюда и идет к машине. Машины будут окружены пятью охранниками. Все в пиджаках, но один из них, с твоей стороны — в желто-синей куртке. Ты ждешь, пока Брук зайдет за охрану. Там он остановится. Это сигнал для тебя. Тут ты встаешь и дальше все делаешь очень быстро, бегом. В круг вбегаешь через того, желто-синего. Он предупрежден и пропустит тебя внутрь. Повтори.
— Пять охранников… когда остановится около машин… вбегаю через желто-синего…
— Молодец. Стрелять начнешь, когда окажешься в метре от Брука. Сразу, как минуешь желто-синего. Это важно. Чтобы потом было ясно, что ты не просто псих, который палит куда попало. Чтоб знали, что ты имеешь определенную цель.
— Да, это важно…
— Ну и славно… — кругленький оглянулся и ловко вложил что-то тяжелое в карман Акивиных джинсов. — Стрелять будешь из этого. Ровно три выстрела. Не меньше.
Акива оторопел.
— Зачем? Как это?.. — он сунул руку в карман. Пальцы уткнулись в рифленую рукоятку. — Нет, так мы не договаривались. Я буду стрелять из своего пугача. Из игрушечного пистолета. Я купил его в лавке. У меня даже квитанция есть. Вот… смотрите…
— Тише, тише… — зашипел кругленький, впервые за все время стерев с лица улыбку. — Спрячь свою бумажку, идио…
Он с видимым усилием овладел собой и продолжил уже прежней деловой скороговоркой.
— Ты пойми, чудак-человек: иначе нельзя. В пистолете, который я тебе даю — холостые патроны. Холостые! Так что бояться нечего. Это во-первых. А во-вторых, с твоим пугачом тебя сразу пристрелят. Сразу! Потому что знает о тебе только один — тот, что в куртке. А остальные не знают, так что больше полутора секунд ты не проживешь. Поэтому я тебе, умнику, и даю другой пистолет. Это пистолет охраны, у него на стволе светящаяся полоса, для опознания. Охрана увидит полосу, и это даст тебе еще две секунды. Вернее, не тебе даже, а нашему желто-синему. Он успеет тебя повалить, и тогда ты окажешься в безопасности. Твое дело — жать на спусковой крючок. Ровно три выстрела. Ну? Теперь понял? Повтори!
— В безопасности… — растерянно повторил Акива. — Да, я понял. Вы правы, извините…
— Ничего, дружище, ничего… — кругленький вытер со лба пот. — Значит, договорились. Иди на свою скамейку и жди. А у меня дел по горло. Главное, запомни: скамейка, речь, остановка у машины, вбегаешь через желто-синего, стреляешь с метра, три выстрела, тебя валят на землю, ты в безопасности, а дело в шляпе. Повтори.
Акива повторил. Старые друзья — слова, как всегда, подействовали успокаивающе, но тем не менее, он продолжал чувствовать какое-то неудобство. Что-то чужое, неприятное и беспардонное, как острый локоть в тесной толпе, некстати воткнувшийся прямо в печень. Или даже хуже того: знакомый и устойчивый мир — мир слов — вдруг покачнулся и поплыл пред глазами Акивы куда-то вбок, вбок, подобный тяжелому театральному занавесу. Это было бы еще не так страшно, если бы за ним обнаружились всего лишь другие слова, пусть плохие, пусть угрожающие — любые… главное, чтобы они оставались словами. Но весь ужас заключался именно в том, что за качнувшимся пологом мелькнуло что-то абсолютно иное, принципиально не описываемое словами, а потому ужасное в своей бесформенной, бессловесной невыразимости. Акива потряс головой, пытаясь взять себя в руки. Занавес еще раз качнулся и встал на место. Кругленький смотрел на него с беспокойством.
— Ты уж не передумал ли, часом? А то давай все отменим, пока не поздно. Я тебя выведу и забудем обо всем. Верни пистолет.
— Нет-нет… — сказал Акива со всей возможной решительностью. — Все в порядке. Не волнуйтесь. Я сделаю все, как надо. Скамейка, остановка, желто-синий, с метра, три выстрела, я в безопасности.
Кругленький кивнул, похлопал его по плечу и убежал, на ходу приклеивая к лицу умильную улыбку. Акива устроился на скамейке. Далее все шло в точности по намеченному сценарию. Сначала над головой гремела музыка, перемежаемая натужным конферансом Шайи Бен-Амоца. Затем подъехали лимузины, тут же окруженные неподвижными топтунами из внутреннего ограждения. Потом пошли речи. Акива слушал не вслушиваясь. Разве могли помочь ему в его нынешнем состоянии плоские слова площадных речей? Он бормотал стихи и ждал условного момента. Вот Брук вышел из своего лимузина и поднялся наверх… вот он завершил свое выступление и показался на лестнице… вот он спустился и, немного задержавшись на общение с группой прихлебателей, вошел в круг внутреннего оцепления.
Пора. Ощущая крупную дрожь в коленях, Акива встал, опустил руку в карман, к пистолету… и в этот момент кто-то схватил его за локоть. Он резко обернулся… Рядом стоял Шайя, изумленно выпучив на него налитые коньяком глаза.
— Пусти! — Акива попытался выдернуть локоть, но тщетно.
— Это ты? — проговорил Шайя, постепенно осознавая значение происходящего и соответственно повышая голос. — Все-таки пробрался? Ты, гадкий псих… ты хоть понимаешь, что ты затеял?..
Акива оглянулся. На них начинали обращать внимание; какой-то человек в костюме уже направлялся в их сторону решительной походкой.
«Все кончено, — подумал он. — Надо же, как глупо…»
Странно, но эта мысль наполнила его восторгом.
— Все кончено! — весело сказал Акива, подмигивая Шайе.
— Кончено?!. - уже во всю глотку заорал Шайя. — Ах ты сука! Держите его, гада!
Топтун уже тянул свои к ним свои мощные волосатые рычаги… вот сейчас он схватит Акиву за плечи, оторвет от земли и тут же снова бросит на землю, но уже плашмя; усядется сверху жестким мускулистым задом, щелкнет наручниками… «Я в безопасности…» Акива на секунду прикрыл глаза и тут же почувствовал себя свободным от мертвой Шайной хватки. Что такое?
— Спокойнее, господин Бен-Амоц… — прогудел рядом голос охранника. — Дебоширить не надо…
— Идиот! — это уже Шайя. — Отпусти меня! Его! Хватайте его!..
Акива открыл глаза и осмотрелся в полном недоумении. Топтун ломал руки вовсе не ему, а его разоблачителю! Сам же Акива продолжал стоять, как стоял, возле своей скамейки, с правой рукой, сжимающей рифленую рукоятку в кармане джинсов. Он ведь куда-то собирался, не так ли? Куда? Его блуждающий взгляд уткнулся в группу людей около лимузинов, в квадратную фигуру в желто-синей спортивной куртке… ах да… конечно…
Акива делает глубокий вдох и устремляется вперед, на бегу вытаскивая пистолет. Сзади что-то истошно вопит этот придурок Шайя.
«Наконец-то…» — Ромка делает несколько быстрых шагов в сторону, чтобы не задело. Черт его знает этого психа, куда он в итоге попадет… Разрывная пуля — неприятная вещь, даже если заденет самым краешком. Кнабель считает выстрелы: раз… два… все, теперь можно не бояться… теперь главное — быстрота. Три…
«Наконец-то… — думает Голем, начиная стрелять. — С таким скорострельным оружием он должен был сделать свои три выстрела в два раза быстрее. Хотя, что взять с непрофессионала…»
«Наконец-то… — думает старый Амнон Брук, вслушиваясь в себя. — Вот все и кончилось… но когда же будет боль? А… вот и она… не могли без этого…»
Он смотрит на стремительно приближающуюся землю и более всего на свете ему хочется вдохнуть, сделать всего один только вдох… разве это так много? Еще только один… один… как жаль умирать на выдохе… как жаль…
«Наконец-то!..» — на счет три Акива оборачивается к желто-синему, инстинктивно заслоняя рукой голову. Он свое дело сделал, теперь очередь охранника… сейчас он навалится сзади, собьет, больно приложит к асфальту. А кстати, почему упал старик? От холостых выстрелов не падают… уж не инфаркт ли? То-то будет невезение…