Алексеевны отчего не покривляться, можно и белорусского акцента подмешать:
- Натали Ляксеуна! Мабыць, досыць? Я ужо стамиуся, а мине всю смену баранка
крутить! Натали Лексевна, дарагой...
- Гвазава, проба сомнительная, делаем внутривенную!
- Натали Лексевна, я кров проливать буду? Ты мине дырка колоть будыш? Пожалста, коли только плати, кали ласка! За одын грамм кров - сто грамм спирт! И яшчэ двести за
дырка! С тибе литр!
Наконец-то до нее до ходит, что Бесик - в который раз! - разыграл ее. Лицо ее идет
пятнами, она всердцах бьет штемпелем по путевке, словно это не путевка, а лукавая
Бесикова рожа.
Бенсик колобком выкатывается из диспетчерской, подмигивает мне и вразвалочку
идет к машине. Концерт окончен.
Что ночь грядущая готовит? Ее мой взор напрасно ловит...
Алла принимает ящик с медикаментами, смотрит на меня. Смена началась...
- Троечка, 11-ый переулок Шмидта, 54, У женщины болит голова, вызывал муж,очень пьяный...
В нашем маленьком белорусском городке есть улица Шмидта и двенадцать
переулков его имени. Никто, включая горисполком, не знает, о каком Шмидте идет
речь: то ли легендарный черноморский лейтенант Петр Шмидт, то ли ученый
полярник Отто Юльевич Шмидт? Да это и неважно: никто из них никогда здесь не был
и никакого отношения к городу не имеет.
- Возле нужного нам дома стоит милицейская машина.Ого! Дело в том, что
причины головной боли бывают разные: грипп, мигрень, высокое давление. А так же
топор, молоток, полено... В данном случае это кочерга. Короткий осмотр убеждает:женщина мертва. Глубокое проникающее ранение в голову с переломом височной
кости. Спокойно-усталое выражение лица, никаких следов борьбы. Похоже, убита во
сне. Ей 68 лет, выглядит на все восемьдесят, седые нечѐсаные волосы вокруг
морщинистого лица без малейших признаков макияжа. Да она и слов-то таких не знает
небось...Рядом сидит молоденький лейтенант-участковый, он уже вызвал уголовный
розыск, а сам просто из любопытства допрашивает мужа, до сих пор не отрезвевшего,грязного старика в лохмотьях.
- За что же ты убил еѐ, дед?
- Да не хотел я! Только поучить маленько! А то сижу вот тута, она дрыхнет,устала, видите ли! А сама, сука, на пенсии - с чего это ей притомиться бы? И как-то
враз понял,блин! Я же еѐ уже лет двадцать, как ни-ни, не трахаю то есть. Так, значит,кто-то другой трахает! А то с чего бы ей уставать-то?! Значит, она меня уже двадцать
лет обманывает! Ну и врезал ей ...
Собрался было продолжить свои записки, уже настроился на лирическую волну, бумагу достал, новый стержень в ручку вставил, а тут вдруг Пашка Клюев приперся из
самого Краснодара, выпить ему захотелось. Вроде как на Кубани не с кем или нечего, вон за
две тысячи верст ко мне.
А я не расположен, меня к бумаге тянет, накопилось под самую завязку, чувствую: не
выплеснусь на бумагу - завтра буду кусаться, а кусаться мне не положено, мне положено
улыбаться.
Только ж это Пашка, ему не откажешь. Я ему жизнью обязан: он меня из горящей
бээмдэшки вытащил и бесчувственного тащил на горбу под огнем. И вот он я, живой и
невредимый, а Пашка калека. Правда, его покалечило не в тот раз, а много позже, я уже был
на другом конце Афганистана, в Имам-Сахибе. Но все равно, я вроде как в чем-то виноват
перед ним.
Он вваливается, как всегда, без предупреждения и вносит в мой опустевший
холостяцкий дом веселую сумятицу и бардак.