Покалечило Пашку в короткой схватке на дороге. В его танк всадили штуку из
гранатомета, а когда он выбирался, пуля угодила в поясничный отдел позвоночника. И вот -
полчеловека. До пояса - чернокудрый красавец, здоровяк и, как говорили в нашей десантной
бригаде, "половой разбойник". Ниже пояса - кисель, труп, кое-как заправленный в штаны.
Жена Пашку бросила, как только узнала о его ранении. Ну, это, положим, понятно, ей
здоровенный кобель нужен, Пашка же теперь в сексуальном смысле абсолютный ноль. А
ведь был ас!
Но удрала она по-скотски: забрала все шмотки, деньги, и остался он в старом
танковом комбинезоне - в чем привезли из госпиталя. Да еще наши военные чиновники
поиздевались над беднягой : где-то по дороге затерялись документы, что ранен в бою, так
что не знали, как ему платить: то ли как инвалиду войны, то ли инвалиду армии, а то и
вовсе жертве несчастного случая - и не платили вовсе, без малого год тянулась эта канитель.
Спасибо командиру полка: велел офицерской столовой кормить Пашку бесплатно, да
офицеры с получки скидывались по червонцу-другому на сигареты, на водку товарищу, на
пиджачишко да штаны.
И вспомнился вдруг тот кабульский подполковник, который принимал у меня Лешку
Смоляка: был бы, дескать, это мой друг, я б ему помог упокоиться и не ведать прелестей
инвалидной жизни.
Лешка, помнится, мечтал завести семью, детишек, да все никак не мог найти
достойную избранницу: парень он, как и Пашка, был броский, девки к нему липли, и не
нашлось ни одной, которая б устояла дольше второго свидания. А он искал именно такую...
Пашка молодец, не раскис, каким весельчаком был, таким и остался.
Никто, ни одна живая душа не слышала Пашкиных жалоб и стонов. Но ведь я-то врач, я-то знаю! И где болит, и как, все знаю. И ослепительная улыбка при расширенных до
предела зрачках меня не обманет, так-то вот...
А главное, я целый - он калека, и не дает мне покоя этот "твардовский" комплекс.
Помните? Ну, там, где "все же, все же, все же".
Словом, надрались мы с Пашкой так, что и от воскресной рыбалки пришлось
отказаться. И проснулся поздно, и с такой похмелюги садиться на мотоцикл...
С похмелья меня почему-то тянет на стихи. Да-да, не удивляйтесь, прямо прет из меня
какая-то рифмованная дребедень, неудержимая, как блевотина: Ничего не случилось,
просто слякоть и дождь,
Нас окутала всех промозглая осень,
Это сырость и плесень,
И холодная дрожь,
Это боль
От мучительно ясных вопросов.
Ничего не случилось...
Может, в том и беда?
Почему этот мир,
Погрустневший, как осень,
Не взорвался в отчаянье,
А молчит, как всегда,
Когда наших убитых
В самолеты уносят?
И в расползшейся глине
Вязнет мокрый сапог,
Вязнут мысли и чувства,
Вязнут лучшие годы.
Почему среди тысяч