-Хм, в больницу! А куда ж я Иосифа дену? Вы же его со мной не возьмете? У него же
нет обострения, так?
Черт, как же я забыл? Муж у нее в другой комнате, парализованный после инсульта.
Красивый такой старикан с густой курчавой сединой, крупным носом, черными, чуть
навыкате, умнющими глазами - в инвалидной сидячей коляске. Все понимает, только вот ни
есть сам не может, ни в туалет, ни сказать. Но как же понятно он молчит! Как кричат от
тоски и душевной боли его глаза! В первый свой визит я спросил старушку о детях - лучше б
не спрашивал. Все они в Израиле, и друзья там же, а кто и на кладбище. Пока дети с внуками
были здесь, старик держался, но уехать с ними не захотел: здесь прожил жизнь, воевал, здесь родные могилы - как от всего этого уедешь? Но уехали они - через месяц инсульт, парализовало. И если - а это непременно случится - жена когда-то не доберется до телефона, он вызвать "скорую" не в состоянии, ни даже соседей позвать, будет молча смотреть, как она
умирает, а потом сам следом.
Сейчас бы он, пожалуй, уехал к детям, да где уж! Не то что автобус, вокзал, билет, самолет - да и просто оформиться с документами - от всего этого и здоровый заболеет. А в
больницу его и в самом деле не примут. Ему нужен только уход, и у него, считается, есть
жена. Нет в больнице мест для таких одиноких стариков. Да и вообще им в жизни места нет.
- Ой!
Нормально, ритм пошел, в этот раз обошлось.
- Тройка, освободилась? Крутой переулок, 23, обезбольте. Два промедола.
- Понял, два промедола.
Тоже постоянный пациент. Но уже ненадолго: безнадежный рак. Лучше уж три
тяжелых вызова, чем один такой сверхлегкий: уколол, немного облегчил и прощай до завтра.
Обычно это работа фельдшера, я даже не выхожу из машины, но к этому больному пойду я.
Когда я еще работал в военном госпитале, этот подполковник лежал там с диабетом. Палату
передали мне, я заново провѐл всѐ обследование и диагностировал у него рак головки
поджелудочной железы. Его перевели в онкологию, но оперировать было уже поздно, отпустили помирать домой. Все равно это мой больной, и отправлять к нему одну Аню
неудобно.
- Здравствуйте, Федор Иваныч!
Какое там здравствуйте, с порога видно - финиширует мужик. Худущий, живот
огромный - водянка душит. Мечется.
- Ой, Владим Михалыч! - плачет жена. - Не узнает уже ни меня, ни вас, никого!
- Что это? - хрипит он. - Я же умираю, или вы ослепли, не видите? - напряженно
хрипит, а кажется ему, что кричит. - Я уже умер...
Вдруг взгляд проясняется, фиксируется на мне:
- А-а, тебя я помню, майор...-- Длинный костлявый палец пистолетом уперся в меня, в
глазах полыхает ненависть. - Это ты мне из диабета рак сделал! Ты меня убил, ты...
Глаза опять замутились, бессмысленно смотрят в потолок, голос угасает.
- Аня, набрала? Коли!
- Владим Михалыч, не серчайте на него, он не в себе!
- Я понимаю. До свиданья, Надежда Петровна!
Знакомая картина: в древности гонца, принесшего худую весть, убивали.
Теперь худую весть принес я , и он бы с удовольствием убил меня, если б смог, вон
сколько ненависти в глазах. Вот так и вся страна: жили себе потихоньку, не тужили,приворовывали к нищенской зарплате помаленьку, с несбыточными мечтами о
машине да поездке в Болгарию или Польшу. Вдруг какие - то долбаные интеллигенты -
«дерьмократы» обнаружили, что экономика в стране смертельно больна, система
нежизнеспособна, надо срочно оперировать! Увы, операция, хотя и болезненная, не
помогла, как и этому подполковнику. Тогда все развернулись против "хирургов"-
либералов: Горбачѐва, Яковлева, Собчака:”Это вы Россию погубили, вы!!!»
- Центральная!
- Шеф, взгляните на часы! - взмолилась Аня.