Он отодвинул штуковину, вторично протянул мне свою мягкую руку и милостиво, как вельможа крепостному крестьянину, изрек:
- Желаю удачи.
Я поблагодарил и помчался в бюро наблюдений к Угинчусу, оттуда с бумажкой "О. К. прошу оформить" поспешил в отдел кадров. Там Осипов увидел меня через загородку, узнал и, не обращая внимания на стоявшую очередь, крикнул;
- Голицын, давайте заявление и документы!
И через каких-нибудь полчаса, заполнив восьмистраничную анкету, я стал участником великой стройки. Осипов дал мне подписать одну, напечатанную типографским способом узкую бумажку с грифом "сов. секретно". Привожу текст приблизительно: "Обязуюсь никогда, никому, даже самым близким родным ничего не рассказывать о данном строительстве. Если же это обязательство нарушу, меня ждет суровое наказание по статье такой-то Уголовного кодекса, как за разглашение важной государственной тайны".
Такую бумажку подписывал каждый поступающий на строительство, она подшивалась к его личному делу.
2.
Прежде чем повести рассказ о своей работе на Канале и о тех, с кем я там встречался, попытаюсь немного разъяснить, что это за система ГУЛАГ, как она была организована и как армии заключенных работали на великих стройках социализма.
Тогда о той системе большинство населения мало что знало, например, родные моей жены одним ухом слышали только о Дмитлаге. А те молодые энтузиасты, кто ехал на стройки добровольно, подписывали грозные бумажки "сов. секретно" и, работая рядом с заключенными (для краткости они назывались зеки), держали языки за зубами.
А зеков набиралось все больше и больше. Сейчас мало кто слышал об одном из самых страшных законов тех времен - о законе от 7 августа 1932 года, его так и называли - "От седьмого-восьмого". За хищение государственной и колхозной собственности даже в самых ничтожных размерах - потрясли мальчишки яблоки во фруктовом, бывшем помещичьем, а ныне колхозном саду, скосили снопик сена, срезали десяток колосков ржи или пшеницы - сажать. А если "преступники" были старше двенадцати лет, то получали десять лет сроку. Таких мальчишек было полным-полно в лагерях.
Легендарный бывший валютчик Френкель, превратившийся в чекиста с четырьмя ромбами, изобрел страшную потогонную систему на Беломорканале. Выработал зек норму на лесоповале, на земляных работах, получай пайку, не выработал - пеняй на самого себя. Фирин, занимавший на Беломорканале одну из руководящих должностей, разработал систему перевоспитания уголовников усердным трудом, так называемую "перековку". За хорошую работу срок сокращался. Это называлось "зачеты". У зеков теплилась надежда: будешь стараться - и скорее освободишься. И на Беломорканале, и в Дмитлаге выпускалась специальная еженедельная газета, которая так и называлась "Перековка". Фирин числился ее редактором. Зеков там называли "каналоармейцами", но в жизни это их наименование не привилось.
Дмитлаг в сравнении с другими лагерями был на привилегированном положении. И спецодежда выдавалась лучшего качества, и баланда варилась питательнее. Таких ужасов, как на Колыме, на Воркуте и в других лагерях, в Дмитлаге, кажется, не было. Зеки не выглядели изможденными доходягами, о каких рассказывают Варлам Шаламов, Анатолий Жигулин и другие бывшие узники. Начальство Канала учитывало, что до Москвы недалеко и всегда может заглянуть кто-либо из высокого руководства.
О том, что на многих других стройках работают зеки, не писали, не говорили. Только о Беломорканале, а позднее о канале Москва - Волга попадались статьи в газетах. Много писали о воспитательной работе среди зеков. Сам Фирин часто бывал в бараках, беседовал, разговаривал блатным языком, знал блатные песни и был у бывших воров весьма популярен. Однажды у него ухитрились украсть револьвер.
Был он человек, разбирающийся в искусстве, хаживал в московские театры, бывал у Максима Горького и вместе с двумя-тремя чекистами приударял за невесткой писателя Надеждой Алексеевной. Обо всем этом рассказывал брату Владимиру Корин. По инициативе Фирина организовывались в лагерях труппы артистов-зеков.
Ну, а меня он пожелал увидеть, наверное, из самого элементарного любопытства.
Воспоминания о Канале должен был бы написать бывший зек. Надрываясь, тянул он тачку с выкопанным грунтом, называемую Марусей, и, считая зачеты, жил надеждой на свободу. Но о таких воспоминаниях я не слышал, поэтому и пишу. А я был вольнонаемным, разговаривать с зеками мне строжайше воспрещалось, обращался я к ним только по делу, с опаской оглядываясь, брал у них письма, чтобы опустить в почтовый ящик.
Каждый отдельный строящийся "объект" - шлюз, насосная станция, отрезок самого канала - окружался колючей проволокой в два ряда, вдоль проволоки через определенное количество метров высились вышки с обозрением во все стороны, там торчали часовые, презрительно называемые "попки", а пространство, окруженное колючей проволокой, называлось "зона"; внутрь можно было войти только через вход - "вахту". Там часовой проверял пропуск, пропускал машины с грузом. Впрочем, грузовые машины в большом количестве появились лишь на последнем году строительства, а до того было много лошадей, запряженных в грабарки. В основном вывозка грунта производилась "пердячим паром", то есть зеками, один брался за две ручки Маруси сзади, другой зацеплял ее крюком спереди. Так и тащили вдвоем в гору, стараясь изо всех сил, чтобы норму выполнить.
Сколько было на Канале зеков? Цифра эта держалась в сверхстрожайшей тайне, лишь немногие вольнонаемные ее знали. Шептались, что сперва их было свыше пятидесяти тысяч, к концу строительства выросло до полутораста тысяч. Только в архивах о тех цифрах можно узнать доподлинно.
В 1987 году по случаю пятидесятилетия окончания строительства некоторые наши газеты и журналы опубликовали очерки. Я их читал и скрежетал от злости. Бойкие борзописцы писали о капитанах теплоходов, о диспетчерах, о других лучших работниках пароходства, писали о первом главном инженере Фидмане и его помощнике Семенове, писали о механизации чуть ли не сплошной, называли количество экскаваторов, других механизмов. Еще раз повторяю: механизация пришла лишь на последнем году строительства, а копали Канал люди, и не просто рабочие, а зеки.
Вот о них-то, о несчастных, ни в одном очерке не было обронено ни одной фразы. А печатались очерки в самый разгар перестройки. Это же кощунство, подлинное глумление над памятью тех, кто на Канале трудился, над памятью тех, чьи кости лежат в земле сырой на его берегах! И пусть мои строки хоть в малой степени приоткроют завесу о судьбе несчастных.
Ну, а раз в юбилейных очерках не упоминалось о зеках, значит, не говорилось и о всем огромном аппарате Дмитлага. О его начальнике Фирине я уже рассказывал. Начальник строительства Коган перед ним выглядел бледной фигурой. В аппарат входили: КВЧ - культурно-воспитательная часть, УРЧ учетно-распределительная часть и многие другие.
Начальниками там были гепеушники, а подчиненные - зеки, называемые "придурками", их отбирали из уголовников. И был страшный Третий отдел, ГПУ в ГПУ, чьи работники тайно следили и за зеками, и за вольнонаемными, вербовали из тех и из других тайных осведомителей-стукачей.
Почему-то в тех очерках почти не упоминается имя выдающегося руководителя, которого называли душою Канала. Главный инженер Сергей Яковлевич Жук никогда не сидел, занимал должность зама еще на Беломорканале и вместе со всем тамошним инженерным составом прибыл в Дмитров, когда малым числом вольнонаемных только-только начиналось строительство. О нем я еще буду рассказывать.
3.
Бюро наблюдений занимало две комнаты в отдельном маленьком белом домике на отлете от управления строительства, на восточном краю Дмитрова, возле села Подлипечья. В этот центр перевезли с Беломора несколько деревянных зданий проектного отдела, клуб, столовую ИТР, построили целый городок двухэтажных деревянных домов и также окруженный колючей проволокой городок зеков - служащих, инженеров, техников и придурков.
Эти зеки были привилегированные, имели пропуска, могли ходить по территории центра, но обязаны были на ночь возвращаться в общие бараки. Многие из них ходили в пиджаках с галстуками, никак и не догадаешься, что они зеки, иные из них занимали ответственные должности. Таков, например, был замнач отдела геологии профессор Соколов, бывший работник Московского геологического комитета, посаженный вместе с моей сестрой Машей. Но ее выпустили, а ему дали десять лет. Однажды он решил рискнуть и поехал в Москву на похороны матери. А в поезде гепеушники всегда бдительно проверяли документы. Соколов думал: он в шляпе, в хорошем пальто - они пройдут мимо. А на обратном пути "засыпался". И пришлось ему две недели днем руководить из своего кабинета, а на ночь отправляться в холодный карцер.
На самом строительстве был официально узаконен десятичасовой рабочий день, выходной раз в декаду. В управлении полагалось сидеть восемь часов, потом три часа перерыв, и опять садись на свое место и вкалывай, пока начальник отдела сам тебя не отпустит. А если работа срочная, он мог отпустить и в полночь, и позднее. Парадокс: в геологическом отделе служащие - члены партии и комсомольцы - отпрашивались у зека профессора Соколова.
Только один вечер перед выходным бывал свободен. Вольнонаемные его очень ценили. У Сергея Сергеевича Баранова на такие вечера собиралась целая компания бывших заключенных, ходили туда мой брат Владимир с женой Еленой и моя сестра Маша. Там выпивали, Елена пела под гитару. И она, и Маша были очень привлекательны, и все мужчины разделялись на две партии - поклонники одной и поклонники другой. Было там очень весело. Я пошел туда только однажды, больше не ходил. Не хотелось покидать Клавдию, сидевшую с маленьким Гогой, да и мои чтения вслух, теперь столь редкие, мы очень любили. И еще была причина: сработал страх - наверняка среди компании Баранова кто-то являлся стукачом.
И я был прав. Арестовали из той компании двух бывших беломорцев, помощника Баранова, сына священника Покровского и авиаконструктора Раевского.
Я получил пропуск на все строящиеся сооружения Канала. В первый же день Угинчус меня послал на шлюз № 3, находившийся близ станции Яхрома.
Была осень 1935 года, грязь стояла везде жуткая, но мне выдали сапоги и короткий полушубок - полуперденчик. То я видел строительство только из окна вагона, а теперь прошел в зону и впервые лицом к лицу столкнулся с массой зеков. По грязи в дождь и в ветер они тянули тачки-Маруси, лица у всех были серые, напряженные от натуги, ко всему безразличные. А я щеголял в новом полушубке и в новых сапогах.
Побежал лейтенант, размахивая руками, крича:
- Расходись, расходись в стороны.
Я так и обомлел. По грязи вышагивала группа военных в голубых с красными околышами фуражках, впереди шел высокий, худощавый, без знаков отличия, сзади - несколько толстых, у каждого в петлицах плащей краснело по четыре, по три, по два ромба. Между прочим, на Канале начальство считали по количеству сидевших на их петлицах ромбов, говорили - столько-то ромбов приперло.
Я так и обомлел, узнав по фотографиям, по огромному пятиметровому портрету над третьим шлюзом: сам Ягода!
У Серова есть картина: впереди размашисто шагает высокий царь Петр, а сзади, толкая друг друга, спешат толстые вельможи. Мне представилось в точности такое же зрелище - повелитель впереди, сзади не менее тридцати ромбов. И был его огненный взгляд гневен, как у Петра. Я уставился на всесильного вершителя судеб миллионов и вдруг услышал голос:
- Здравствуйте, Голицын!
Я оглянулся. В толпе советских вельмож трусил по грязи Фирин. Он меня первый узнал, я приставил руку к своей кепке. Процессия прошла в трех шагах от меня, я мог следовать дальше.
Забегая вперед, расскажу: когда весной 1937 года строительство Канала заканчивалось, моя сестра Маша на той же станции Яхрома увидела в трех шагах от себя самого Сталина с большой свитой. Они перешагивали через железнодорожные пути. Ее поразил темный цвет его лица и что он был совсем коротышка. С какими вождями он шел, она не обратила внимания и смотрела только на него.
С того знаменательного дня, со дня приезда великого вождя на Канал, началась совершенно головокружительная карьера начальника работ Яхромского района молодого инженера А. Н. Комаровского. Сталин явился туда внезапно, начальника района Афанасьева не было, объяснения давал Комаровский. После осмотра шлюза № 3 Сталин позвал Комаровского в свою машину, поехали на шлюз № 4 во Влахернскую, ему так понравился толковый инженер, что он его рекомендовал повысить в должности. После войны Комаровский ведал всем строительством НКВД, окончил жизнь замминистра обороны.
4.
1935 год был первым годом после отмены карточек, так осложнявших жизнь всем гражданам нашей страны и жизнь моих родителей и брата с семьей. Сталин бросил крылатый лозунг, тут же подхваченный газетами: "Жить стало лучше, жить стало веселее". А на самом деле арестовывали куда больше народу, нежели раньше.
А следующий, 1936 год известен новой конституцией с гарантией всевозможных свобод, а на самом деле мало что изменившей в жизни людей. Лишенцам вернули избирательные права. Отец мой больше не подавал заявлений о восстановлении, но анкетный вопрос "лишались ли вы или ваши родственники избирательных прав, где и когда?" исчез много спустя после войны. И дети продолжали отвечать за "грехи" родителей.
Много ли человеку нужно? Клавдия и я были счастливы в отдельном маленьком домике на улице Семенюка, недалеко от квартиры родителей. Она ходила в "канальский", недостуный для обыкновенных граждан продовольственный магазин, нам привезли мелко наколотые дрова, ежедневно старик-зек доставлял нам воду
Клавдия почувствовала себя беременной. Боже, какой поток негодующих уговоров всех пятерых ее сестер низринулся на нее! Доводы казались обоснованными:
- У вас ни кола ни двора, заработок мужа мизерный, как вы собираетесь дальше жить? Сейчас же делай аборт!
А мы с Клавдией как люди верующие отвечали:
- Не хотим убивать своего ребенка. Будет у нас второй сын...
В бюро наблюдений мне поручили следить, как ведут себя строящиеся бетонные и земляные сооружения на участке Канала от станции Яхрома до станции Икша. Раз в месяц с помощью сверхточного (прецизионного) нивелира я определял, на сколько миллиметров данное бетонное сооружение дает осадку. На этом участке строились четыре шлюза, четыре насосные станции, одна земляная плотина и несколько мелких сооружений. Для наблюдений - не появляются ли на стенах сооружений трещины, не просачивается ли где вода - отобрали четверых зеков, особо добросовестных. А кому можно вполне доверять? Здравый смысл подсказывал: бывшим священникам и бывшим комсомольцам. Так в моем подчинении оказались трое батюшек и один секретарь комсомольской организации. Батюшки с виду никак не отличались от прочих зеков, ходили в такой же спецовке, также бритые, с коротко стриженными головами. С ними у меня отношения никак не завязывались, они меня явно опасались. Все трое очень старались, они знали, что при малейшем просчете их вновь вернут на общие работы. Я с ними встречался раза два в неделю, отбирал у них записи в блокнотах, выдавал новые блокноты, иногда один из них вел меня показывать какой-либо изъян в сооружении. А четвертый наблюдатель по фамилии Корюковец был раньше секретарем комсомольской организации в одном из сельских районов Украины. Я с ним крепко подружился; за что он получил пять лет - не помню. Он вел наблюдения на шлюзе № 5, который находился в двух километрах к северу от станции Икша.