В субботу я проснулся слишком рано — всё-таки не каждый день мальчики узнают, что их ждет скорая смерть. В принципе, я удивлялся, что вообще смог заснуть вечером, но за это можно было поблагодарить молодой организм и Аллу. Кажется, перед пробуждением мне снился какой-то тупой кошмар, но он забылся сразу, как только я открыл глаза.
Я посмотрел на мирно посапывающую Аллу, тихонько выбрался из-под одеяла и отправился на кухню. Телевизор в это время суток был самой бесполезной вещью в домашнем хозяйстве, а включать магнитофон и слушать что-то из того скудного набора попсы, что был в нашей фонотеке, мне не хотелось. Поэтому я просто сидел за кухонным столом и думал.
Очевидно, что Валентин ожидает от меня совершенно определенных действий. И ещё более очевидно, что далеко убежать от той деревни после убийства Горбачева я не успею — если там действительно есть охрана, она уж как-нибудь сумеет поднять тревогу, а сеть постов ГАИ на западе от Москвы достаточно густая. Отстреливаться от погони из винтовки, одновременно крутя руль и выбирая, куда ехать? Есть более простые способы покончить с собой.
В том, что после поимки и суда меня расстреляют, я не сомневался. Сейчас СССР, конечно, был государством травоядным — но только если сравнивать его с СССР тридцатилетней или сорокалетней давности. Я когда-то видел статистику смертных приговоров — в восьмидесятые такой приговор выносили паре сотен преступников в год, причем часто за вполне себе экономическое «хищение социалистической собственности». Кажется, совсем недавно, год или два назад, тут расстреляли какую-то женщину, которая заведовала кафе в одном из черноморских курортов — она неведомым образом через своё заведение умудрилась стать чуть ли не долларовой миллионершей. И это за простые хищения, пусть и в крупном размере. Убийство одного из членов Политбюро тут вряд ли простят, и это как раз тот случай, когда неотвратимость наказания — не пустой звук. Менты носом землю рыть будут, но найдут преступника. [1]
Валентин, наверное, смог бы меня прикрыть — если бы захотел. Но я почему-то предполагал, что он не захочет — слишком уж всё было обставлено в стиле фильмов про Джеймса Бонда. Внезапный арест, не менее внезапная поездка в черту на рога, где вдруг обнаружилась дача будущего неоднозначного Генсека… случайно подвернувшаяся отцова машина, которую Валентин и не думал продавать, и которая после стольких лет не покрылась ни плесенью, ни ржавчиной и спокойно завелась. И совершенно случайно оказавшаяся в багажнике этой машины изготовленная к стрельбе снайперская винтовка.
Я не исключал, что в одном из карманов пиджака Валентин бережно хранит заявление в соответствующие органы, которому даст ход сразу, как только та самая Галя позвонит ему, чтобы сообщить о том, что клиент прибыл на точку. А в том заявлении всё будет так, как надо — мол, обманул проклятый попаданец, угнал машину, украл ружье, надо его срочно поймать, пока он ничего плохого не совершил. Я не исключал и того, что они с Михаилом Сергеевичем, который не Горбачёв, очень злобно улыбались, когда придумали, как одновременно избавиться сразу от парочки неудобных персонажей.
Им, в принципе, даже не нужно опасаться, что на допросах я раскрою какие-то тайны или признаюсь, что знаю, что будет в будущем. Скорее всего, люди Валентина прикончат меня прямо при задержании, ведь я вооружен и очень опасен, а рисковать жизнями сотрудников КГБ или милиции нельзя, они ведь и пострадать могут. Ну а мертвые попаданцы молчат и тайн не выдают — как и любые другие мертвые люди.
Правда, я не собирался безропотно тащиться туда, куда меня так активно подталкивают. В конце концов, это могла быть и элементарная проверка — до этого мне удалось не стать убийцей, но, возможно, дело в несчастливом стечении обстоятельств? И если случай будет на моей стороне, а я получу все необходимые средства — достаточно этого будет, чтобы ступить на опасную почву настоящего смертоубийства? Возможно, старик с Валентином и сами хотели каких-то гарантий — мало ли что придет в голову человеку, который большую часть сознательной жизни прожил при страшном капитализме, а при упоминании коммунистических идеалов лишь скептически улыбался.
***
Но все эти переживания не помешали мне выполнить один из пунктов когда-то намеченного плана, хотя сейчас я действовал как биоробот, который видит бессмысленность всего сущего, но не может противиться однажды прошитой в его мозгах программе. Поэтому около восьми часов утра я тихо собрался и отправился в Сокольники, чтобы хоть немного продвинуться по пути ремонта совершенно ненужного мне мопеда.
Тамошний магазин, посвященный велосипедам и мото-технике, открывался в девять, но вокруг уже толпилось некоторое количество страждущих, среди которых нашлись и те, кто был мне нужен. Пара случайных разговоров ни о чем, несколько наводящих вопросов — и меня познакомили с человеком, к которому надо было обращаться по уменьшительно-ласкательному имени Костик. «Покровские ворота» вышли относительно недавно, в прошлом году, и этот товарищ действительно был немного похож на героя Меньшикова — правда, был старше того студента чуть ли не вдвое.
Но Костик оказался человеком деловым, а, главное, знающим. В мопедах он разбирался очень неплохо — во всяком случае, на словах, — и пообещал мне через неделю притащить сюда вилку и переднее колесо от пятой «Верховины»; цена вопроса была божеской, из чего я сделал вывод, что нужные запчасти ребята тупо пиздят прямо с завода. А вот с поршнем он смог помочь мне прямо здесь и сейчас.
Мы зашли во двор ближайшего дома, спустились в подвал, где в весьма приличного размера клетушке на деревянных полках лежали груды запчастей ко всему, что движется и не движется, но может это делать. Одна из полок была отведена под небольшого размера поршни — как раз для моторчиков всяких мопедов и мелких мотоциклов. Костик разрешил мне полазить по этому богатству со штангенциркулем и, кажется, был впечатлен моим рассказом о том, что заводские размеры поршней и цилиндров имеют весьма серьезные допуски. Он даже позволил мне проделать ту же операцию с лежащими рядом цилиндрами — и взял за всё лишь десятку, добавив кольца и несколько нужных уплотнителей от душевной широты.
Новоприобретенное богатство я отнес в гараж и проверил посадочные места — советские заводы изредка их произвольно меняли по непонятному принципу, так что запчасть могла не подходить к механизму с той же самой номенклатурой. Но тут теория вероятности сработала в мою сторону; оставалось только собрать движок и немного отрегулировать люфты в коробке передач. Ну а на следующих выходных я надеялся произвести окончательный ремонт этого чуда враждебной техники и поразить обитателей гаражного кооператива ровным рычанием свежеотремонтированного моторчика.
Если, конечно, меня не убьют во время или сразу после покушения на жизнь товарища Горбачева.
***
— Как думаешь, зачем нас сегодня позвали?
Когда я добрался до дома, Алла уже проснулась и пыталась приготовить завтрак — похожий на тот, что обычно делал я. Но она была настоящим гуманитарием, не понимающих самых элементарных принципов готовки — и мои неоднократные объяснения своих действий, кажется, пропадали даром. Пришлось усаживать её за стол и заниматься готовкой самому. Заодно я похвастался своими покупками и позвал её вместе с магнитофоном составить мне компанию в гараже в воскресенье — я всё ещё надеялся, что у нас будет это воскресенье, и что оно будет обычным, ничем не примечательным днём.
Две «пятерки» по двум экзаменам настроили меня на благодушный лад. В понедельник меня ждала физика; я уже не попал на консультацию — она была в пятницу, но всё равно рассчитывал на приличную оценку. В прошлой жизни, кажется, я легко получил «хорошо» — и собирался повторить этот подвиг снова.
Названия предметов, которые сдавала Алла, вводили меня в ступор — я в упор не мог понять, что может означать формулировка про «рецептивные и продуктивные виды речевой деятельности», хотя Алла и попыталась мне это объяснить. Но, видимо, лингвистика точно не была моим сильным местом, несмотря на то, что в определенных кругах я мог считаться полиглотом.
— Да бог их знает, — я пожал плечами. — Отказываться в любом случае неудобно, они для нас очень много сделали, да и не по-человечески это… покатаемся, вкусно покушаем, выпьем приличного вина… для субботы очень неплохое времяпрепровождение. Ты лучше позвони своему Диме — вдруг сможем с ним пересечься по дороге? Дело к нему есть, на сто миллионов.
— Диме? — удивилась Алла. — А что за дело?
— Я же тебе рассказывал, что меня в комитет комсомола хотят двинуть… вот это первое комсомольское задание — хотят концерт у нас организовать. «Кино», скорее всего, пригласить не разрешат, хотя мне те ребята понравились, но вдруг у Димы есть ещё кто на примете?
— О, это классная идея! Позвоню, конечно.
Она подскочила и унеслась в прихожую, оставив недоеденный тост, на который я немедленно наложил лапу.
***
Встречаться Врубель отказался — у него были какие-то дела, в которые я не стал вникать, — но согласился переговорить со мной по телефону.
— Привет, — поздоровался я. — Дим, тут такое дело — Наш комсомол хочет под конец сессии организовать что-то типа небольшого рок-концерта. Лучше всего одну группу и чтобы она не слишком сомнительной была… ну, ты понимаешь. Обычная музыка, обычные тексты. Сразу предупрежу — «Машину» они не примут. Я бы им «Кино» подсунул, если бы у ребят полный состав был, но в нынешнем виде их завернут за непрофессионализм.
Про запрет на продукцию ленинградского рок-клуба я решил не упоминать.
В трубке на какое-то время повисло молчание.
— М-да, задачку ты задал… — наконец сказал он. — А там как, бесплатно выступать?
— Это в понедельник будет понятно, — ответил я. — Или позже, бюрократия же… но предварительно я их предупредил, что бесплатный сыр водится только в мышеловках. Так что какие-то ставки по договорам ребята, думаю, получат.
— Если за ставку, то попроще будет, — чуть более радостным голосом сказал Врубель. — Знаешь, есть одни ребята, образовались в прошлом году, но уже опытные, играют хорошо, песни сами пишут и состав у них полный. Недавно магнитоальбом записали…
— Что за группа и что за альбом? — уточнил я.
— Альбом «Рок-чемодан» называется, — в трубке раздался смешок. — Но не бойся, там действительно рок.
— Да я и не боюсь… — вернее, этого не боюсь, а вот другого очень опасаюсь. — А что за команда?
— «Гулливер», — Врубель засопел, видимо, приготовившись давать мне отповедь по поводу несерьезного названия. — Там Лёшка Айдоницкий и Серега Галанин… они с Женькой в одной группе раньше играли, но потом разбежались. [2]
— С каким Женькой?
— Да из «Браво» же, вы на их концерт ходили. Поет там девчонка, а он…
— Постой-постой… Хавтан… а как фамилия второго — Галанин? Я правильно услышал?
— Да, точно так. Галанин, Серёга.
Я никогда не слышал про группу «Гулливер» и вряд ли был знаком с их творчеством. Но Галанина я знал — всё наше поколение знало. Во время перестройки они на пару с Сукачевым создадут «Бригаду С» и будут выдавать неплохой хулиганский рок-н-ролл; правда, чуть позже испортятся, как и все рокеры советского времени. Сукачев, кажется, будет тащить эту «Бригаду» очень долго, а Галанин создаст группу имени себя, «СерьГа», в которой споет свой чуть ли не единственный хит — «А что мне надо? Да просто свет в оконце!».
В общем, я перестал волноваться по поводу этого «Гулливера». Скорее всего, они тоже поют что-то глубокомысленно-роковое без всякого политического подтекста, как многие представители русского рока этого времени. В принципе, поначалу я собирался выпросить у Врубеля какую-нибудь кавер-группу, которая развлечет студентов западными хитами, но и такой вариант был вполне приемлем.
— Дим, думаю, они подойдут, — сказал я. — Нужны текстовки песен, которые они будут петь — штук десять хватит… а альбом я поищу в звукозаписи. Как он называется — «Рок-чемодан»?
— Да, так… — подтвердил Врубель. — Но лучше не в звукозаписи, а в киосках у трех вокзалов, там они точно должны быть. Насчет текстов — сделаем, попрошу знакомых подготовить, требования известны, так что оформим всё по высшему разряду. Завтра вечером уже можно будет забрать.
На этом мы и порешили.
***
Врубель, похоже, редко заглядывал в звукозаписи — в знакомой мне комнатке на Соколе «Гулливер» имелся. Правда, тратится на импортную пленку я не стал — не ради русского рока, — так что их музыку я слушал с советской «МК». «Романтик» ради такого случая я потащил с собой, а место для прослушивания мы с Аллой нашли в небольшом скверике рядом с церковью за станцией метро — там было относительно тихо, шум от Ленинградки туда пока не добивал, а никаких служб у монахов сегодня, кажется, не было.
В принципе, «Гулливер» был тем, что нужно комсомольцам для их отчета. Наверное, какие-то песни они исключат из концертного плейлиста как сомнительные с идеологической точки зрения, но не обязательно, потому что в целом группа ничего особого не делала. У них, правда, была тяжеловатая гитара, но в основном именуемый музыкой шум создавали популярные сейчас синтезаторы и какие-то приглушенные ударные. Если убрать из уравнения гитару, этих поклонников Джонатана Свифта будет не отличить от «Ласкового мая» или «Миража» более позднего времени. Впрочем, влезать в продюсирование этой команды я не собирался — разберутся как-нибудь и без меня. Главное, чтобы райкомовские тетушки не возмутились продвигаемым мною непотребством — я про «Гулливера» действительно ничего не знал, а они могли, например, уже сотворить какую-либо жуткую для комсомольцев крамолу.
Но я надеялся на лучшее.
— Пусть цветет зимой и летом наш веселый хеви-метал… — пробормотал я и повернулся к Алле, которая слушала «Гулливера» очень внимательно: — И как тебе?
— Знаешь, кажется, я была на их концерте… в прошлом году, зимой, — она смешно наморщила лобик. — Да, точно была, с Иркой, они в Долгопрудном выступали, мы туда часа два добирались. А потом ещё и обратно. По мне — нормально… громковато, наверное, но тогда нам понравилось.
— Зрители тоже напивались?
— Нет, там строго с этим было… хотя все выпили… мы тоже тогда с Иркой бутылку напополам распили в туалете и ещё одну девчонку угостили. Поэтому и танцевали, как угорелые.
Я представил, как будут танцевать под весьма бодрый рок выпившие заборостроители, и подумал, что будет хорошо, если после этих плясок меня не распнут в райкоме рядом с бюстом Ленина и переходящим красным знаменем.
Те две женщины-комсомолки выглядели вполне способными на такой поступок.
***
Если не считать того, что я слегка не выспался, то сегодня был определенно удачный день. Все мои начинания заканчивались успешно, и я всерьез рассчитывал, что и визит к старику завершится на хорошей ноте. В конце концов, не будут же они прямо при Алле требовать, чтобы я срочно отправился в ту деревню у реки и застрелил одного из ведущих политиков страны? Или всё-таки могут?
У меня не было ответа на этот вопрос. Даже приглашение нашей пары на встречу могло иметь двойное дно — по идее, я им нужен был один, Алла будет только мешать откровенному разговору о будущем. Я их предупреждал о том, что она не в курсе моей истинной природы, а также упоминал, что хочу, чтобы так оставалось и дальше. Уж не знаю, насколько они прислушиваются к моим пожеланиям, но пока что старик с Валентином не практиковали ничего, что шло бы вразрез с моими интересами. Если, конечно, не считать снайперского ружья в багажнике рабочей «Победы». Но и в этом деле мне нужна была определенность, которой я вряд ли дождусь, если рядом со мной будет сидеть Алла.
Был ещё самый хреновый вариант из всех хреновых вариантов — на даче старика нас ждет засада, которая скрутит несчастную девушку, запрет её в подвале, а мне выкатят условия: либо я в течение двадцати четырех часов делаю то, что нужно, либо буду молча наблюдать, как от моей невесты отрезают кусок за куском.
Впрочем, это была моя фантазия — в прошлые выходные мы с Аллой находились в полной власти того же Валентина, которому достаточно было не выпускать нас из тех мемориальных камер. К тому же за нами по-прежнему приглядывали ребята этого непонятного подполковника госбезопасности, которые могли бы провернуть похищение в любой момент. Но нет — они дали нам погулять на свободе всю эту неделю, подготовиться и сдать экзамены. Они вообще вели себя так, словно совершенно не опасались нашего побега.
Но мы и не сбежали, а сидели на месте, как привязанные.
В общем, меня раздирали сомнения и противоречия во всех версиях будущих событий, которые я придумал и продумал до самых мелочей. Ну а втайне я надеялся, что ничего не будет, а сегодня будет только полусладкое вино и вкусные закуски.
На этой мысли я решительно нажал на кнопку звонка дачи Михаила Сергеевича Смиртюкова, до которой мы добрались без пяти минут назначенное время.
[1] Егора подводит память — Берта Бородкина с 1974-й по 1982-й год была управляющей Геленджикским трестом ресторанов и столовых Главкурорта министерства торговли РСФСР, то есть курировала всю торговлю этого курортного местечка. Наворовать успела прилично — было доказано хищение около миллиона рублей. Арестовали её в 1982-м, суд завершился в апреле 1984-го, а расстреляли её в 1985-м. Впрочем, есть версия, что приговор так и не был приведен в исполнение, но куда она делась — неизвестно. Возможно, Бородкина тихо померла в тюрьме — в середине 80-х ей было около шестидесяти лет, а расстрел обычно меняли на 15 лет строго режима.
[2] На самом деле напарником Галанина был Алексей Аедоницкий — сын советского композитора Павла Аедоницкого. А вообще вся эта банда вышла из института иностранных языков имени Тореза, где учились Галанин, Хавтан и вот этот Аедоницкий. Поначалу они играли мажорный рок-н-ролл, потом перешли на собственный репертуар (группа называлась «Редкая птица»), а когда Хавтан занялся «Браво», двое оставшихся создали «Гулливера». После распада этой группы в 1986-м Аедоницкий так нигде больше и не играл, но с его творчеством знакомы все телезрители — инструментальные заставки его авторства звучат во многих передачах.