Я остался в гардеробной один, между тем притяжение Наи-лы ослабло. Мысль о том, что сына рэкетируют в школе, закрепила меня на том месте, где во мне взыграл гнев. Видимо, чем больше эмоций я испытываю, тем прочнее занимаю пространство. Недурно задумано.
Я отвлекся от образа Люсьена и перенесся на Женевскую улицу, к витрине турагентства. И сразу понял, почему я здесь. Наила вешает в витрине рекламные объявления о чартерных маршрутах на февраль, а снаружи, у платана, утопая в снежной каше, стоит и неотрывно смотрит на нее тот самый молодой полицейский, который этой ночью мучился из-за меня бессонницей, Неужели он ее узнал? Это было бы странно - я не заметил, чтобы он особенно приглядывался там, в трейлере, к моей незаконченной картине. Если только в тот короткий промежуток, когда я, так сказать, потерял сознание. Может быть, это была своего рода защитная реакция? Бегство от опасности, которую я почуял, но которой не захотел посмотреть в лицо?
Полицейский бросает окурок в водосток и затаптывает - под ногой хрустит ледок. Затем одергивает на себе тесноватую форму и толкает дверь.
Рыжая девица у фикуса поднимает на него глаза. Наила продолжает возиться со своими "заманчивыми поездками по сниженным ценам". Молодой человек представляется: Пей-роль Гийом, помощник полицейского, и подходит к Наиле:
- Можно вас на пару слов, мадемуазель?
Наила оборачивается с Мартиникой в зубах, кивает, прикрепляет афишку скотчем и показывает ему на кресло напротив своего места.
- Деловая поездка или отпуск?
Она старается говорить любезно-оживленным тоном, но голос звучит глуховато.
- Я пришел по поводу Жака Лормо, - в лоб огорошивает ее Пейроль Гийом, решительно не умеющий долго держать в себе то, что не дает ему покоя. - Вы были близко знакомы с ним?
Наила бледнеет. Это не очень заметно - она и так плохо выглядит. Но я вижу: на виске у нее забилась маленькая жилка, как всегда в минуты страха или гнева.
- А в чем дело?
- Он умер.
- Да, я знаю. Прочитала утром в газете...
- Вы ведь, кажется, ему позировали?
Опасный тип. Наила с каменным видом отпирается: она знала меня только в лицо, слышала, что я занимаюсь живописью... и вдруг она взвивается, увидев, что рыжая толстуха застыла с прижатой к уху телефонной трубкой и, якобы дожидаясь, пока ее соединят, буквально впивает каждое слово:
- Но с какой стати вы меня расспрашиваете?
- Просто из любопытства, мадемуазель. Я пришел неофициально. Причина смерти месье Лормо установлена - разрыв аневризма аорты, - и следствие закрыто. Просто мне понравился ваш портрет, который он писал. Я проходил мимо и узнал вас. Вот и все. Извините за беспокойство.
Он встает, надевает кепи и выходит на улицу под приятный перезвон колокольчика. Наила провожает его глазами, пока он переходит через улицу, и утыкается в какой-то каталог, не глядя на толстуху. Та положила трубку и смотрит на нее с безмолвным сочувствием.
Конечно, я понимаю и не сержусь на Наилу за то, что она отрицала наши отношения. Но все же можно было соблюсти хоть какое-то правдоподобие. Любопытство юного сыщика еще больше распалилось, и в глазах его, когда он уходил, появилось что-то такое, что внушает мне опасение.
Пока я отсутствовал, меня уложили в гроб. Ничего неожиданного, но все же я был поражен. Бюньяры последний раз подштукатуривают меня. Тело со всех сторон окружают волны шелковых складок - похоже на коробку с праздничным набором цукатов, Жан-Ми торгует такими под Рождество.
- При таких барышах вполне могли бы взять для него "Версаль".
- "Трианон" полегче.
Низенький, подумав, делает мне пробор на другую сторону. Длинный, поправляя мою улыбочку, продолжает:
- Бабник был еще тот.
- Да-а?
- Знаешь девчонку из турагентства "Хавас", ну, эту черномазую герлу? Вот он с ней развлекался.
- Да ты что?!
- Спроси у Жасенты, она с ней вместе в бассейн ходит.
- Ах ты сукин сын! - возмущается низенький и напрочь Убирает пробор. - И это называется - она ни с кем не гуляла! А ты уверен, что твоя Жасента не заливает?
- Не веришь, спроси у Каро. Да все ее подружки в курсе. У них ведь так - все друг дружке выкладывают.
Хорошенькое дело. Думаешь, что никто на свете ничего не знает, а оказывается, ты на самом виду. Мне, в общем-то, плевать на злые языки этих гробовщиков, но как-то не хочется присутствовать, когда будут привинчивать крышку.
- Ха! Погляди-ка, что у него в кармане.
- Оставь, родственники иногда нарочно вкладывают.
- Телка что надо, а? Все при ней... Это когда же было?.. Фу-ты нуты, Мисс Альбервиль!
- Думаешь, она подложила карточку, чтоб он ее на том свете только такой и вспоминал?
И так далее... Похоже, они завелись надолго, так что лучше отключиться. Пока они крутят фотографию Фабьены, ныр-ну-ка я в нее. И попробую погрузиться так глубоко, как не осмеливался раньше. Страшно хочется узнать, как она жила до того, как мы встретились; увидеть ее совсем маленькой, потом подростком на рынке с тележкой, потом начинающей фотомоделью, разделить с ней одинокие годы, которые она прожила без меня, - однако я выныриваю в театральном зале казино, среди смокингов и вечерних платьев.
- О наши богини, гордые, нежные, блистательные, загадочные, неизменно прелестные и грациозные, чья красота не уступает уму, сегодня в моем лице город Экс-ле-Бен рад приветствовать вас в Савойском дворце, который был сооружен Шарлем Гарнье в 1849 году и превратился на один день в храм красоты, в котором воссияет, подобно пеннорожденной Венере, избранная нами верховная жрица-весталка, иначе говоря, "Мисс Савойя-86" (аплодисменты), будущая посланница нашего благодатного солнечного края на национальном конкурсе, где она, несомненно, затмит всех! Да здравствует Мисс Франция! Да здравствует Франция! - выкрикивает, стоя на сцене перед опущенным занавесом, месье Рюмийо, помощник мэра по культуре, председатель Зрелищного комитета. Под крики "браво" он приветствует парижского представителя, присланного наблюдать за ходом отборочного тура, и, воздев руки, пятится за кулисы, затем выскакивает оттуда на цыпочках и уносит микрофон на ножке. Занавес поднимается, и начинается парад претенденток.
Фабьена выступает под номером 21. Размеренным шагом, сияя улыбкой и глядя куда-то вдаль, она проходит в ряду других первый круг и предстает перед жюри, изящно помахивая картонкой с нарисованными цифрами. Жан-Ми, сидящий во втором ряду судей, узнает ее и принимается отчаянно жестикулировать, повернувшись ко мне. Рюмийо негодующе вращает глазами, я же, не понимая, что хочет сказать мой приятель, продолжаю рассматривать красавиц одну за другой, мысленно оценивая их шансы, а заодно и свои - которую удастся подцепить? Три часа назад мне дала отставку хорошенькая Анжелика Бораневски, наследница шинного завода "Бора-Пнэ", и в казино я пришел с Одилью - неизменной спутницей в переходные периоды. Наряженная как на свадьбу, она сидела в красном кресле, держа на сжатых коленях коробочку пастилок для горла. Никто из молодых людей никогда не звал ее после вечеринки зайти в кафе и выпить на дорожку, поэтому она из самолюбия говорила всем, что у нее начинается ларингит, и уходила самой первой и одна. Вот и теперь, меж тем как претендентки с безупречной улыбкой прогуливались по сцене, она уже начала поглядывать на часы. Мое внимание и надежды сконцентрировались на номере 39, брюнетке с вулканической грудью, кошачьей повадкой и короткой стрижкой каре. Она заняла пятнадцатое место. В претендентке номер 21 я поначалу ничего примечательного не заметил.
Однако, когда кортеж под гладиаторский марш уходил со сцены, меня привлекло что-то необычное в ее походке. Фабьена нервничала и держалась изо всех сил. В столкновении с парусником она повредила себе лодыжку и, когда сходила со сцены, начинала прихрамывать. Ее родители сидели в зале, разодетые в нафталиновые костюмы, и успели сообщить ближайшим двум рядам:
- Это наша дочь.
Фабьена глотала стыд, старалась думать только о короне, которую она получит вечером из рук респектабельных судей. Может, она и не самая красивая, но в ней есть некая тайная сила, которую она уже испробовала на председателе Рюмийо, когда он, показывая девушкам на репетиции, где чье место, заодно заигрывал с ними.
Переодеваясь в битком набитой раздевалке, где все чуть не дрались из-за зеркал, она улыбалась. Только что, во время испытания на общее развитие, она неожиданно серьезно заявила в микрофон, что хочет посвятить свой титул "Мисс Савойя", если получит его, афганскому народу, притесняемому советскими оккупантами и "в эту минуту" ведущему с ними героическую борьбу. Это выражение солидарности, наверное, помогло ей наверстать пол-очка, упущенных в туре "длинное платье высокие каблуки".
Раздаются первые звуки мелодии из "Кармен", пестрая стая участниц устремляется на сцену, и на минуту я заражаюсь от Фабьены радостной энергией, уверенностью в себе, в том, что сейчас, через сорок пять минут, когда ей на голову возложат венок, в руку дадут скипетр, через плечо наденут ленту и завалят подарками от местных коммерсантов (бесплатная реклама перед телекамерами), начнется новая жизнь. Сейчас она, на зависть более богатым, красивым и образованным соперницам, поднимется выше всех - на верхнюю ступеньку подиума, откликаясь на призыв: "Мисс Савойя-86 - Фабьена Понше!"
Но увы, номер 14 голосом Мирей Матье выразительно выкрикнул пожелание, чтобы прекратилось кровопролитие на оккупированных территориях, потому что "в мире нет ничего ужаснее, чем забитый камнями ребенок, особенно если эти камни швыряли другие дети". Неистовые аплодисменты разбили мечту Фабьены вдребезги. Ее заткнули за пояс. Номер 17, поднапрягшись, сымпровизировала экологическую речь об опасности эксплуатации АЭС в Крей-Мальвиле. Учитывая, что в жюри входили два инженера из Госэнерго, это была не самая удачная идея. В конечном счете Афганистан потянул на второе место. Корона победительницы досталась пухленькой милашке, такое решение снимало с женатых членов жюри подозрение в предвзятости и избавляло от ночных упреков жен.
Я нашел отца около фонтана перед казино, на автостоянке. Он стоял в сизом облаке от выхлопа множества отъезжающих машин, руки в карманах, и громко возмущался выбором своих коллег по жюри. Хорошо же будет выглядеть Савойя на зимних Олимпийских играх с этой своей Мисс, у которой такой плоский зад и южный акцент! Когда можно было выбрать восхитительную блондинку, и к тому же уроженку Аль-бервиля! Никогда раньше я не видел его таким разгоряченным. Едва в дверях артистического выхода показалась Фабьена в габардиновом пальто, как он устремился прямо к ней:
- Луи Лормо - я был в жюри и голосовал за вас, это просто возмутительно! Вы в сто раз лучше!
- Вы очень любезны, - бесцветным голосом отвечала
Фабьена.
- Позвольте представить - мой сын Жак.