Ей крикнули:
- Зина, прыгай! Девушка не шелохнулась.
- Да прыгай же ты!
Она безнадежно махнула рукой.
Только тут товарищи вспомнили, что бесстрашная разведчица, участница многих смелых операций в тылах гитлеровских войск совершенно не умела плавать.
Михаил Фомин подбежал к Романовой и поднял ее на руки.
- Ребята, держите! - выкрикнул он и бросил Зину за борт.
Сильные руки удержали ее от погружения. Матросы окружили в воде девушку и, поддерживая ее, поплыли в сторону.
До подхода катеров более выносливые моряки помогали товарищам, отыскивали слабых и раненых, подтягивали их к плавающим ящикам и обломкам корабельных надстроек. Дружба, взаимовыручка на этот раз спасли жизнь многим морским пехотинцам.
Обо всем этом мне рассказали уже в госпитале.
Врачи осмотрели мои раны. Левая нога была перебита в колене. Правая - в трех местах в ступне. Началась газовая гангрена. Серьезные опасения вызывали также сильные ожоги рук и лица.
- С левой ногой придется расстаться, - покачал головой румынский полковник медицинской службы, помогавший советским врачам. Он превосходно говорил по-русски, и только форма свидетельствовала о принадлежности этого хирурга не к нашей армии.
В приемном покое с нетерпением ждали результатов обследования мои боевые друзья Герои Советского Союза Кирилл Дибров и Николай Кириллов. Узнав о предстоящей ампутации, они всполошились.
- Не представляю себе Николая Васильевича Старшинова без ноги, - все еще не верил в возможность ампутации Дибров. - Ему еще воевать надо.
Дибров и Кириллов добились свидания со мной.
- Ничего не попишешь, - мрачно констатировал я в ответ на их вопросительные взгляды. - Стану, ребята, инвалидом.
- Не спешите с выводами, Николай Васильевич, - совсем не по-военному пытался успокоить меня лейтенант Кириллов. - С минуты на минуту прибудет наш флагманский хирург майор Сарафьян. Он уже вылетел в Констанцу на специальном самолете.
Однако и майор медицинской службы ничего обнадеживающего сказать не мог. Передал привет от командующего Черноморским флотом Филиппа Сергеевича Октябрьского и члена Военного совета флота Ильи Ильича Азарова. Потом еще раз осмотрел раны и в категорической форме заявил:
- Хотите вы того или нет, а одну ногу на войне придется оставить.
- Как же без ноги?
- Вы, дорогой мой, и посложнее испытания видели, - вставил только что прибывший в Констанцу начальник санитарного отдела Черноморского флота генерал-майор медслужбы Квасенко. - Как бы там ни было, а к операции надо готовиться. С газовой гангреной не шутят.
Всю ночь я не мог уснуть. Несколько раз к постели подходил неотлучно дежуривший в палате матрос Павел Потеря.
- Не спите? - спрашивал он.
- Нет.
- Надо спать.
- Постараюсь.
Утром я ответил врачам:
- К операции готов.
Лежа на операционном столе, я вспоминал своих боевых друзей, погибших при торпедировании тральщика "Взрыв". Замечательные были люди, превосходные воины! Это заместитель командира батальона по политической части капитан Ершов, парторг старший лейтенант Тетеревенке, начальник финансовой части старший лейтенант Шаров, помощник начальника штаба лейтенант Морозов и многие, многие очень хорошие люди, которые все делали для победы, но теперь не смогут увидеть ее торжество.
После моего ранения командование батальоном временно принял командир 1-й стрелковой роты старший лейтенант Воробьев. Он, конечно, справится с делом. Справятся и другие. Но каково мне без ноги!
Операция прошла успешно.
Пока я лежал в констанцском госпитале, меня часто навещали товарищи. Тут я встретился и с вновь назначенным на освобожденную мною должность майором Антоном Александровичем Бондаренко. Он прославился еще в боях за Одессу и Севастополь. Мне было приятно, что такой отважный человек стал преемником замечательных традиций личного состава нашего орденоносного батальона морской пехоты. Хоть война и подходит со всей очевидностью к концу, как знать, не придется ли нашим ребятам еще крепко сцепиться с огрызающимся врагом? Что ж, если надо, они не посрамят чести советской морской пехоты.
Однажды в тихое солнечное утро в палату робко вошла девушка-сержант Зинаида Романова.
- Что так несмело? - поманил я ее к себе. - Да и вид у тебя вроде необычный. Какая еще радость нагрянула?
О том, что известие может быть только радостным, свидетельствовало сияющее личико миловидного сержанта. Маленького росточка, щупленькая на вид, Зина Романова была отважной разведчицей, выносливым бойцом. Всегда шустрая и задиристая, она на этот раз почему-то отличалась не свойственной ей робостью.
- Ну, выкладывай, - нарочито строго сказал я.
- Можно неофициально? - покраснела девушка.
- Что за вопрос? Мы ведь не в строю.
- Понимаете, - запинаясь, начала она, - пришла к вам, как к отцу... Раньше, говорят, благословение брали. Вот и я... одним словом, выхожу замуж.
- И кто же твой суженый?
- Лейтенант Панин. Вы его не знаете, он к нам с пополнением прибыл. Знаете, он такой...
- Коли так, - остановил я девушку, - давай сюда своего лейтенанта. Пусть представится, как положено, по всей форме.
... Свадьбу играли весело. Она стала как бы первой весточкой близкого мира, заставила людей вспомнить о том, что есть у них дела и кроме войны.
В просторный зал батальонного клуба меня принесли на носилках.
Герои Озерейки, Станички, Новороссийска называли меня не по званию, а отцом, по имени и отчеству.
Смотрю на знакомые лица ребят. Смотрю и радуюсь. Вот старший матрос Капитон Плакунов о чем-то увлеченно беседует со старшиной Алешичевым. Борис Беньковский просит Павла Потерю рассказать о своем легендарном "максиме", из которого красногвардейцы стреляли при штурме Зимнего.
- А что я могу рассказать? - улыбается отважный пулеметчик. - Пусть мертвые фрицы своим потомкам рассказывают.
Зина знакомит жениха с Галиной Ворониной и Валей Пшеничной. Какие они сегодня все красивые. Раньше как-то не замечал. И нежные... Неужели это та самая Валя, которая в боях за Керчь подала заявление в партию? Прямо-таки не верится.
- Горько! - раздается голос Николая Кириллова.