За последние месяцы, проведенные в новом мире, мне ужасно не хватало кофе. Поначалу я с робкой надеждой приглядывалась к меню в академии, а между делом расспрашивала про черный напиток однокурсников, прибывших из разных концов страны.
К сожалению, через пол года учебы мне пришлось признать, что моя жизнь отныне будет протекать без кофеина.
Поэтому неожиданное угощение Харальда заставляет сердце ухать от эйфории, а вкусовые сосочки стонать от предвкушения.
Первым делом выпиваю всю чашку до последнего глоточка. Стараюсь не залпом, а смакуя каждый глоточек. В меру крепкий, ароматный, бодрящий — идеальный черный кофе!
Если ко вкусу любимого напитка добавить насыщенный запах роз, столик, заставленный яствами, подползающую к нам приятную прохладу и привлекательного мужчину поблизости, к этому вечеру нельзя ничего ни добавить, ни убавить.
Почти свидание… Деловое.
— Спасибо! Обожаю кофе! — с сожалением ставлю пустую чашку на деревянный столик. — Где ты достал кофейные зерна?
— На юге Саурии, — объясняет Вейзер, поднося мне блюда с пирожками. — Там он зовется пинхвонитом, но твое название мне нравится больше. Значит, коф-фе… — Харальд с непривычной тягучестью произносит «ф». — Где ты пробовала коф-фе, Ари? Тоже в Саурии?
— Удивительная страна, эта Саурия. Это же там женщин толпами выдают замуж за одного мужчину? — уточняю, снимая с блюда пирожок. — У меня была однокурсница, у которой двоюродный брат переехал в Саурию. Так вот он рассказывала об огромном выкупе за каждую невесту. Количество жен определяет статус мужчины…
— Я это знаю, охотница, — перебивает меня собеседник. — Я знаю о Саурии все, что знаешь ты, и даже больше.
Хм. Перебил. Тон спустил на несколько градусов. Назвал «охотницей».
Формальное обращение Харальда — как щелчок мне по носу. Он перестал так меня именовать с нашей третьей встречи.
Наверно, злится, что я ускользнула от ответа на вопрос про кофе. Видит, что скрытничаю, и ему это не нравится.
Пока пережевываю пирожок с мясом, размышляю о своей тайне. Я ведь никому до сих пор не рассказывала о своем происхождении.
Заикнулась пару раз своим однокурсникам про параллельные миры, но они посмотрели на меня, как на чокнутую. Думаю, лишь из уважения к моей огненной магии не покрутили пальцем у виска.
Возможно, в этом мире есть другие попаданки, но широкой общественности о них ничего не известно.
А сейчас Харальд, сам того не подозревая, загнал меня в угол своим вопросом. Может, рискнуть? Намекнуть ему, откуда я?
Нет. Пожалуй, пока воздержусь.
Доверие должно быть обоюдным, а у него слишком много секретов.
Закончив с пирожком, обещаю:
— Когда ты расскажешь мне, почему твой брат не горит и почему твое рычание понимает лучше моих слов, я расскажу тебе, где раньше пила кофе.
Харальд мрачнеет, хмурится, но кивает:
— Справедливо… — вдруг он резко мотает головой. — Нет. К бесам! Ничего справедливого тут нет! Глупо скрывать, я хочу узнать тебя, Ари! Кто ты? Откуда? Что любишь? О чем мечтаешь? Ты не похожа на других магов в академии. Вроде бы ты, как все, но другой такой нет. Если у тебя есть тайны, я не буду их трогать. Но тогда расскажи хотя бы то, что согласна.
Неожиданное признание мужчины меня и радует, и настораживает. Я действительно последние месяцы пыталась слиться с толпой. Но при этом чувствовала себя белой вороной, новичком, делающим первые шаги в мире, в котором другие давно освоилось.
Харальд как будто подглядел мои эмоции, самую суть. Когда тебя настолько тонко чувствуют, это приятно… и страшно немного.
Лихорадочно раздумываю, какие факты из моей биографии не будут противоречить биографии Арианы Микоф.
Как же непросто сравнивать две жизни, когда так мало знаешь о прежней хозяйке тела!
У меня в комнате до сих пор пылится нетронутым ее дневник, и сейчас я проклинаю свое легкомыслие, из-за которого тянула с прочтением этого полезного документа.
Вздыхаю, сминая в пальцах очередной пирожок и признаюсь:
— Ну… Я не знаю, каково это иметь брата или сестру, зато хорошо знаю, как полагаться лишь на себя. У меня есть, конечно, родня, но она мне не поддержка. Дядя тянул из меня все соки. Пользовался печатью опекуна, только чтобы брать. Мне кажется, он меня ненавидит, а за что, не пойму.
— Ты его ненавидишь? — тихо спрашивает Харальд.
— Разве можно ненавидеть медведя или гадюку? — пожимаю плечами. — Я знаю, насколько он опасен, и пытаюсь избежать укуса.
— От гадюки не ждешь ничего хорошего. А от родного человека ждешь тепла и понимания. Когда их нет, становится больно. И горько.
Я могла бы признаться, что от дяди никогда не ждала тепла, потому что с первой секунды нашего знакомства он проявил звериную сущность. Но что-то опять удерживает меня от откровенности, и я плавно перевожу стрелку:
— А ты? Тоже ждешь от брата тепла и понимания? Или больше не ждешь?
Харальд направляет задумчивый взгляд в сторону замка. Пару секунд молчит. Потом решительно заявляет:
— Жду.
— Разве у тебя есть основания ждать и надеться?
В моем понимании младший Вейзер имеет четко выраженный паттерн абьюзера. Думаю, так сказали бы о нем все психологи, на которых я была раньше подписана в соц сетях. С подобными нарциссами по-доброму обходиться бессмысленно.
Только четкие рамки. Границы. И дистанция. Чем дальше, тем лучше.
— Наша мать умерла при родах, — медленно произносит Харальд. — Ринхар всю жизнь винил себя в ее кончине. Несколько лет назад оборотень убил отца. После его гибели мне пришлось вернуться из путешествий и взять на себя управление имением. Для Ринхара я блудный брат, кого не было дома в момент смерти отца. Ему пришлось одному омывать истерзанное, остывшее тело и укладывать его в семейный склеп. Он не может мне этого простить. Бунтует против моего старшинства. Покушается на все, что я люблю. Ничего. Думаю, я смогу заполнить дыру в его сердце, и он утешится. Как я однажды.