— Может, и утешится, — задумчиво произношу. — Но ты на всякий случай будь готов к варианту, в котором твой брат выберет всю жизнь страдать и мучить других.
Харальд бросает на меня долгий, тяжелый взгляд. Наверно, осуждает, что не поддерживаю в нем искорку надежды. Или что человека сужу, хотя едва с ним знакома.
Я вздыхаю и едва заметно пожимаю плечами.
Что ни говори, детство и юность, проведенный рядом мамой, страдающей от зависимости, не добавляли мне оптимизма. Но если уж выбирать между реализмом и розовыми очками, я предпочитаю реализм.
В розовых очках долго не протянешь.
Итак. Я наелась, напилась, Харальд вроде тоже. Кажется, разговор по душам мы только что плавно закончили, поэтому благодарю за прекрасное угощение и достаю из вместительного кармана компактный томик про оборотней. Собираюсь уже приступить к чтению с самых первых строчек, как вдруг мой союзник предупреждающе поднимает ладонь и хмурится.
Смотрит куда-то вдаль, будто прислушивается, и задумчиво бормочет:
— Что-то не так в деревне.
Не проходит и минуты, как со стороны замка раздаются крики. За густо растущими кустами и деревьями не видно, кто кричит, однако голос звонкий, девичий, и с каждой секундой он становится все ближе. К нам бежит какая-то перепуганная девчушка!
Не сговариваясь, мы вскакиваем с подушек и бросаемся в ее сторону. Несмотря на то, что среди боевых магов, я была почти самой быстрой, мужчина легко меня обходит и первым подбегает к девушке, почти подростку, вспотевшей и покрасневшей от бега.
— Хозяин… Господин Вейзер… Беда… — пыхтит бедняжка, согнувшись с три погибели. — Снова убили! Сына мельника… Юного Перша… Я нашла первая… И сразу к вам… Как вы велели… Только по пути мамке его сказала и все…
— Спасибо Таи! Проводишь нас к телу?
— Как пожелаете, хозяин, — подобострастно кивает девчушка, успевшая на слове «нас» облить меня колкой неприязнью. Впрочем, она быстро берет себя в руки и, то переходя на бег, то на быструю ходьбу, ведет нас куда-то по широкой тропе. Мы спешим за ней, и я вопреки желанию подмечаю обожающие взгляды, что она кидает на своего господина.
С таким выражением, наверно, только в церкви смотрят на иконы. Бедная влюбленная девочка!
Или все-таки не бедная?
Может, у них с господином разделенная любовь?
То, как Вейзер поедал меня глазами в спальне, говорит только том, что он находит меня привлекательной. Но ведь можно многих считать привлекательными. Такие взгляды — они не о чем.
Встряхнув головой, пытаюсь заставить себя сфокусироваться на деле. Тем более, судя по всему, мы уже приближаемся к месту преступления.
По крепкому мосточку минуем обмельчавшую речку, скорее даже ручей, и взбираемся на высокий холм, заросший чалой травой. Сразу за ним виднеются бревенчатые дома, окруженные золотистыми полями.
В отдалении, на краю деревни, располагается белая церквушка, от которой доносится негромкий колокольный звон.
Убийство здесь — всеобщая беда. Побросав все дела, и стар и млад высыпает из домов, огородов, полей на главную проселочную дорогу. Селяне охают, стонут, кричат, плачут…
Они мне чужие, все эти люди, но их сопричастность к трагедии, казалось бы, одной семьи делает их родными. В таком месте, где нет равнодушных, где горе одного переживается всеми, я бы, пожалуй, не отказалась поселиться!
— Поднажмем! — бросает мне Харальд. — А то следы затопчут.
С рысцы мы переходим на такой стремительный галоп, что девчушка за нами едва поспевает.
Наконец, значительно перегнав всех местных жителей, мы оказываемся у совсем небольшого пруда, по краям заросшего высоким рогозом. Воздух здесь наполнен запахом тины и удушающе приторным ароматом цветов.
— Вот он! Вот он, хозяин! — кричит Таи, тыча пальцем в сторону правого берега, однако Харальд уже видит жертву, и стремглав несется к ней, вынуждая хлюпать за ним по влажной земле.
Когда мы оказываемся метрах в двадцати от тела, едва заметного в прибрежной растительности, Харальд останавливается и поворачивается к девочке:
— Таира, проследи, чтобы к нам никто не приближался!
— Как скажете, хозяин, — сговорчиво кивает она, не забыв мазнуть по мне враждебным взглядом.
Похоже, этой дурочке не по душе, что хозяин опять включает не ее, а меня в свое «нам».
Тут же становится стыдно, что я подмечаю чью-то дурацкую ревность рядом с чужой смертью.
Ешкин кот, да пусть она хоть каждый день смотрит на меня волком! Моя задача — поймать оборотня и его обезвредить!
Злость на себя помогает сфокусироваться на деле.
Голова и плечи убитого погружены в воду, а остальная часть истерзанного тела звездочкой раскинута на берегу.
Мы немного не доходим до обутых в сапоги ног. Харальд перекрывает мне ход рукой, будто шлагбаумом.
Указывает на влажную поверхность земли, и спрашивает:
— Что ты здесь видишь, Ари?
Внимательно осматриваюсь.
— Поблизости от пруда поверхность влажная, поэтому все следы отпечаталась, как на бумаге. Вот следы жертвы, — машу в сторону отпечатков, цепочкой идущих от пруда к деревне. — А вот следы крупной кошки. То ли барс, то ли…
— Это барс, — нетерпеливо обрывает меня Харальд. — Дальше?
— Из обратных следов только волчьи, — я говорю «волчьи», но они раза в два крупнее отпечатков среднестатистического волка. — Странно. Кошки плавать не умеют. Куда делся барс и откуда взялся волк? Хм…
— Твой вывод?
— Значит, не барс?
— Это следы барса… Неужели ты не замечаешь очевидного?
— Оборотень универсал! — вскрикиваю. — Он убил паренька, будучи барсом, а потом обратился в волка…
— Именно, — мрачно заключает Харальд. — Ты догадалась о главном, умница моя!
— Предыдущие убийства прошли по такой же схеме? Две разных цепочки следов?
— Да.
— Удалось отследить, куда ведут следы?
— Они теряются в лесу. Мы ведь даже не знаем, есть у этого оборотня только две звериных ипостаси или их больше.
— Я уже давно хочу тебя спросить. Как погибли предыдущие охотники на нечисть?
— Одного в лесу разорвал оборотень. Другой угорел в запертой снаружи деревенской бане.
— Значит, убийца свой? Деревенский? — в ужасе заключаю.
— Именно. И прячется он просто мастерски.