Мариус настолько проникся словами магов, что уже в день моего возвращения раскошелился на уборщицу и кухарку. Он даже Марии заплатил, чтобы та приносила мне укрепляющие отвары и ежедневно делала перевязку.
В моей маленькой комнатушке быстро становится довольно уютно. Вместе с затхлым запахом из углов исчезает густая паутина, а на соломенном тюфяке появляется свежевыстиранное белье, резко пахнущее дегтярным мылом.
Рядом с простеньким ложем новая кухарка устанавливает широкую табуретку с низкими ножками. Отныне Кира водружает подносы с едой только сюда.
«На полу поднос оставить — что мышей позвать на пир!» — нараспев объясняет добрая женщина.
Хотя аппетита нет, я стараюсь съедать, как минимум половину порции. За время болезни мое тело и так стало аномально тощим. Дальше худеть никак нельзя.
Большую часть времени я провожу в своей крошечной спаленке, но иногда получается заставить себя выйти на свежий воздух. Сквозь кухню, напитанную теперь женской суетой и вкусными ароматами, ковыляю на задний дворик. Засучиваю рукава, снимаю обувь и поудобнее устраиваюсь на кряжистом пне для рубки дров.
Подставляю кожу теплому солнышку, воображаю себя здоровой, сильной — вдруг визуализация вкупе с витамином Д помогут! — и отчаянно стараюсь не думать о Харальде.
Однако теперь, когда я по много часов подряд провожу без сна, эти попытки с треском проваливаются.
Как крепкая заноза, он застрял в голове, и не думать о нем просто не получается.
В моей системе координат невозможно дружить с врагами, а оборотни — естественные враги всем нормальным людям. Я должна содействовать их уничтожению, а не оберегать их тайны.
В академии нас учили, что все перевертыши дикие, необузданные хищники, способные в ипостаси зверя лишь кидаться на все, что движется.
Вот только Харальд оборотень необычный.
Его колоссальная выдержка достойна, если не восхищения, то как минимум уважения. И с моральным компасом у него все в порядке. Он притащил меня, бессознательную, целителям. Понимал прекрасно, что рискует разоблачением, и все равно предпочел спасти меня, а не собственную шкуру.
Как о таком мужчине не думать?
Если бы не был он оборотнем, я бы…
Эх, если бы да кабы…
Что толку фантазировать о несбыточном!
Он оборотень, а значит, для меня под запретом!
Погруженная в невеселые мысли, я так часто вздыхаю, что Кира то и дело отрывается от готовки. Жалеючи гладит по голове покрасневшими, натруженными руками и сочувственно шепчет:
— Ничего, миленькая. Потерпи еще немного. Скоро все заживет. Вот увидишь!
К сожалению, у кухарки есть основание списывать мои вздохи на самочувствие. Мой уровень энергии не выше, чем у сонной мухи, а рана на запястье заживает гораздо медленнее, чем я ожидала.
Мария ежедневно делает мне перевязку и каждый раз поврежденное место обильно кровоточит, несмотря на то, что теперь мы с опекуном живем под одной крышей.
Иногда я даже делаю вид, что мне понадобилось что-то в питейном зале, чтобы пройтись рядом с Мариусом и прикоснуться к его энергетике, однако, на самочувствии его близость никак не сказывается.
Возможно, для моего исцеления необходимо, чтобы опекун был ко мне расположен?
Стараюсь в подобные мысли не углубляться, потому что если это правда, то я обречена сгнить заживо.
Мариус стойко и весьма последовательно меня ненавидит.
Это видно по тому, как старательно мужчина отводит взгляд при моем появлении, как плотно сжимает рот, словно боясь высказать неприглядные мысли.
В конце концов, у меня пропадает всякое желание к нему приближаться. Не хочу скиснуть с ним за кампанию!
Поправиться бы поскорее — и сразу вернусь обратно!
Мелина сообщила, что уже из трех деревень поступили заказы на работу охотника. Клей рвется в бой, но парню осталось не меньше двух недель до полного восстановления.
А я… С нынешними темпами выздоровления, мне и через несколько лет будет рано сражаться с нечистью.
Примерно через три дня моего пребывания в доме опекуна отношение Мариуса чудесным образом меняется. Теперь он первый идет на визуальный контакт. Приносит в комнатушку клюквенный морс. А когда в очередной раз приходит Мария, предлагает сделать перевязку вместо нее.
Если морс я еще принимаю, — было бы у него желание, Мариус мог бы сто раз меня отравить! — то от перевязки я вежливо, но твердо отказываюсь.
Мысль о грубых, мужских прикосновениях к моей ране, приводит в ужас. Хотя…
А что, если я ошибаюсь? Что, если именно опекун должен меня перевязывать, чтобы рана быстрее заживала?
И все же, как ни крути, не могу пересилить свое отторжение.
Только уговорю себя подпустить мужчину к перевязке — и инстинкт самосохранения сразу вопит во весь голос. Оглушает, будто сигнализация на машине.
На пятый день моего пребывания в трактире, Мариус дожидается Марию за дверью моей спаленки и просит у женщины окровавленные бинты, что она уносит с собой после перевязки.
— Я их в специальном лечебном настое полоскаю, — сомневается женщина. — Особым образом. Ты-то небось с обычным мылом стирать собрался?
— Дай мне траву, — гудит голос «дяди». — Объясни, что да как. Я ведь помочь хочу. Чем быстрее Рянка поправится, тем быстрее оборотней поедет изживать. Глядишь — и над нами драконы летать перестанут!
— Так ты ее хочешь из дому побыстрее спровадить что ли? — осуждающе тянет Мария. — Жалко на родную кровиночку деньги тратить?
— Помочь хочу, — упрямо талдычит Мариус. — Что я, не человек что ли? Что у меня, сердца нет?
— Ну ладно… Бери вот, — слышу, как женщина передает окровавленные бинты опекуну. — Я тебе тогда травку принесу, коли приспичило о своей племяннице заботиться. Вскипятишь травку в кастрюльке, и туда же бинты покидаешь. Понял, милок? Ты смотри! Я сразу учую, коли что не так сделаешь!
Слушаю их разговор за дверью, и пытаюсь справиться с нехорошим предчувствием. Убеждаю себя не страдать ерундой.
Если Мариус хочет меня побыстрее спровадить, мне это только на руку! Видимо, он и сам понимает, что для моего исцеления необходимо больше опекунского содействия.
Вот и старается. Не для меня, а для себя.