Мужчина наконец поворачивается. Скулы напряжены, на лице ни кровинки. Не удосужив меня взглядом, он произносит заклинание. Дожидается открытия портала и тут же отводит глаза, будто не желая смотреть на мой уход. Больше не произносит ни слова.
Горечь ядовитой желчью разливается под ребрами.
И это все прощание?
На глаза наворачиваются слезы, всхлип тоже удержать не получается.
Бросаю прощальный взгляд на оборотня, заставляю себя шагнуть сквозь овал в кабинет ректора, и дыра за моей спиной сразу затягивается. Будто ставит жирную точку там, где должна стоять запятая.
Машинально отмечаю, как преобразился кабинет. Наполнился уютным светом настенных ламп, вместо портретов, принадлежащих Стархаду, появились морские пейзажи. Зацепившись взглядом за один из них, вспоминаю про хозяина кабинета, только когда раздается негромкое покашливание.
Поспешно к нему поворачиваюсь и немного скомканно здороваюсь.
— Ариана, рад вас видеть! А мы наслышаны о недавних подвигах! Еще один оборотень универсал пал от рук отважной выпускницы. Итого, четвертый на вашем счету. Приплюсуете сюда пятого — и войдете в учебники! Вы определенно идете на рекорд! Обычно мы ожидаем от своих выпускников трехгодичную отработку, но вы, Ариана, за несколько недель показали лучший результат, чем другие добиваются за три года.
Лучший результате? Войду в учебники?
От его слов кровь приливает к щекам.
Так стыдно, что хочется провалиться под пол, пока ректор продолжает лить мед мне в уши:
— Поэтому к вашему хм… слегка преждевременному замужеству весь преподавательский состав отнесся с большим пониманием. У нас нет к вам никаких претензий, Ариана. Вы гордость нашего заведения.
Круглощекое лицо Леандра так и светится радушием.
— Желаете чай? Ну? Что же я держу вас на ногах? Садитесь, рассказывайте! — он указывает на свободное кресло, расположенное напротив его стола. — Как семейная жизнь? Как здоровье мужа?
— Мужа больше нет… — лепечу растерянно, присаживаясь в кресло. — Я теперь вдова. Ринхар был убит оборотнем несколько дней назад…
— Это огромное горе и я вам соболезную, — перебивает меня ректор. — Но я имел в виду, как здоровье вашего нынешнего мужа?
— Э… — тут немного напрягаюсь и принимаюсь отчаянно массировать виски, чтобы утихомирить нарастающий, болезненный гул.
Как-то неправильно он обо мне думает. Еще и недели не прошло со смерти предыдущего мужа, а, по его версии, я уже выскочила замуж?
Бред!
— Я не замужем.
— Прекрасно вас понимаю. Настолько нестандартную ситуацию мало кто желал бы обнародовать. Однако, как вы уже поняли, я в курсе, — ректор поднимается с кресла, достает из ящика стола желтоватую бумагу, сильно напоминающую подписанное мной заявление о приеме и сует мне в ладонь для прочтения.
Я слышала краем уха от однокурсников, что графы в подобных документах заполняются автоматически с помощью магии, как только в жизни респондента что-то меняется.
Сейчас у меня в голове столько мыслей одновременно, что я не в состоянии сфокусироваться. Мой взгляд бестолково скользит с одной надписи на другую.
Ректор замечает мою прострацию и тычет в правый нижний угол, в графу: «семейное положение», где черным по белому значится: «Ариана Вейзер (в девичестве Микоф) — замужем за Харальдом Вейзером».
Оторопело таращусь на странные буквы.
Ничего не понимаю.
Ректор, заговорщицки улыбаясь, произносит:
— Ариана, от меня вы можете не скрывать. По своей должности мне приходится быть в курсе основополагающих перемен в вашей жизни.
— Но я же не выходила замуж за Харальда! — талдычу упрямо, а ректор не менее упрямо гнет свое:
— Ну так вы и за первого Вейзера не выходили, насколько мне известно. Опекунская печать автоматически перешла ближайшему холостому родственнику вашего почившего супруга… Итак, рассказывайте! Как здоровье вашего нынешнего…
Невежливо его обрываю глупым вопросом:
— А он знает, что я его жена?
— Разумеется, — кивает ректор, беспокойно заерзав с кресле.
Ему, похоже, от моей реакции уже не по себе. Однако я не останавливаюсь на достигнутом, изумляя его еще больше очередным вопросом:
— Почему тогда я не знала, что он мой муж?
— Как не знала… Вот же написано, — ректор снова тычет в магическое заявление, где мелким зелено-неоновым шрифтом значится: «Супружеские узы консумированы и окончательно закреплены»
Я в ужасе пялюсь на бумагу, едва удерживаясь от желания ее разорвать на мелкие кусочки. То есть получается, эта магическая шпионка отслеживает, когда и с кем у меня интим? А это вообще законно — собирать столь конфиденциальную информацию?!
Сердито чеканю:
— Простите, господин ректор, но вы не ответили на мой вопрос. Почему Харальд знал, что он мой муж, а я об этом узнаю только сейчас?
— Видите ли… — вдруг смущается Ленандр. — Это зависит от изначальных настроек. Обычно в опекунский контракт закладываются более разнозначные права. Вам, Ариана, крупно не повезло с первым опекуном и магом, закрепившим печать.
Сцепив пальцы, пытаюсь переварить информацию, что встала поперек горла жестким комом.
Подумать только!
Мы провели целую ночь вместе, — первую брачную ночь, как оказалось! — говорили обо всем на свете, а о такой «пустяковой» детали, как скрепленные супружеский узы, Харальд умолчал!
Как это понимать?
Посчитал, что мне, его собственности, не полагается знать о статусе жены?
Чертов диктатор!
— Господин ректор, могу ли я жить и работать у вас?
Мужчина заметно напрягается.
— Лорд Вейзер связался со мной и предупредил, что вы, вероятно, изъявите желание вернуться на работу…
В груди все замирает, потому что уже предвижу окончание этого предложения: «Ваш муж велел гнать вас взашей и мы не вправе ему отказать!» Поэтому когда до ушей долетают совсем другие слова, мне кажется, я ослышалась.
— …И он письменно подтвердил свое согласие на ваше возвращение, — вот, взгляните! — ректор теперь тычет в правый верхний угол на моем заявлении, где ровным, четким почерком выведена подпись под фразой, отпустившей меня на волю.
Сижу и барахтаюсь в буквах, перечитывая их снова и снова.
Он мог удержать меня силой, но не стал.
Мог ограничить передвижение опекунской магией, но не захотел.
Мог удержать от работы на правах мужа, но отказался и от этой удавки.
Он дал мне полную свободу.
Под монотонный голос ректора, что-то объясняющего про специально подготовленный для меня домик, я медленно смакую эту мысль.
Мой муж дал мне свободу.
Поступился ради моего счастья своим собственническим инстинктом… или точнее инстинктом защищать свою жену.
Ёшкин кот. Это многое меняет.
Затем перед глазами предстает сцена в кухне. Воспоминание о пальцах Таиры на руке моего мужа отрезвляют получше ушата холодной воды.
Дарованная мне свобода меняет многое.
Но не все.