В предсвадебный день дел полно у всех… кроме невесты, то есть жены.
Единственное, что мне пришлось сделать, — это примерить платье в компании швеи, приятной, молодой женщины. Платье идеально садится по фигуре, подчеркивает тонкую талию, кружевными волнами окутывает бедра и спускается до самых щиколоток. Теперь уменьшенную копию меня можно смело ставить на свадебный торт в виде фигурки невесты.
— Прекрасно, — одобрительно выдыхает гостья, осмотрев меня цепким, профессиональным взглядом. — Ни прибавить, ни убавить.
— Как вы… — верчусь перед зеркалом. — Как у вас получилось сшить для меня идеальное платье?
— У моей дочки такая же фигура, госпожа. Лорд Вейзер так и сказал: один в один, только талия у госпожи Арианы будет чуть тоньше — я ее, говорит, двумя руками могу обхватить. И точно все сказал. Я сначала другие наряды вам пошила, а последним — вот это платье.
Вспоминаю вдруг, что собиралась однажды поговорить со швеей про наряды, висящие в шкафу. Узнать, правда ли они были сшиты для меня. Я тогда сомневалась в Харальде, думала, он лукавит. Пошить для меня целый шкаф явно не дешевых нарядов после моего первого визита в замок?
Встреча с этой милой женщиной — еще одно свидетельство его честности.
— С размерами понятно… — тут лукавлю, конечно, хотя с натяжкой допускаю, что у Харальда глаз алмаз… — Но как вы мой вкус угадали? Я ведь, когда себя представляла в свадебном платье, именно о таком мечтала.
— Дело в том, госпожа… — женщина вдруг оценивающе присматривается к вырезу и подрезает невидимую для меня ниточку, — что у меня дар угадывать вкус человека, для которого шью. По крайней мере, еще ни разу не ошиблась.
После ухода швеи, когда платье висит на вешалке, дожидаясь своего часа, пытаюсь придумать себе дело. Слоняюсь по замку, как неприкаянная. Суюсь было на кухню с намерением помочь, но меня оттуда прогоняет Глория: «Отдыхайте, госпожа! Вам энергия вскорости для совсем других дел понадобиться!»
Служанки, что крутятся там же, начинают хихикать, заставляя вспыхнуть от смущения. Приходится поскорее оттуда ретироваться.
Выхожу погулять в сад, желая проветрить голову, но там возятся мужчины. Сколачивают из досок непонятную конструкцию — видимо, для свадебной церемонии. Шум молотков снова гонит меня прочь. Вот же засада…
Немного побродив по замку, наполненному, кажется, целой деревней, возвращаюсь в спальню. Несмотря на открытые окна, сюда почти не доносится строительный шум, поэтому можно лежать в относительной тишине и спокойно пялиться на гобелены, размышляя о будущем, прошлом и настоящем.
Чуть больше года назад я жила совсем в другом мире. Зарабатывала, встречалась с друзьями, думала поступить на психолога, а потом… Судьба дала мне второй шанс и второе тело. Только почему именно это тело, я до сих пор не поняла. На мой взгляд, ничего общего с Арианой Микоф у меня не было.
У меня огненный, непокорный нрав, у нее — судьба жертвы. У меня готовность сложить жизнь ради свободы, у нее… А что у нее?
Внезапно с предельной ясностью понимаю, что я абсолютно не знаю ту девочку, в тело которой попала. И это незнание впервые дергает за нервы, пробуждая острое желание разобраться.
Казалось, весь год я бежала, не задаваясь глубинными вопросами, потому что ресурсов хватало только для борьбы за выживание, здесь и сейчас. А теперь, когда я ступила на островок безопасности, в душе освободилось место для других тем, которые вдруг из третьестепенных превратились в важные.
Жалко, встретиться с Арианой не довелось. Поговорили бы по душам. Впрочем… С ней лично уже не встречусь, а вот с ее мыслями…
Кидаюсь к шкафу, достаю оттуда холстяной мешок-рюкзак с моими вещами. Порывшись немного, достаю помятую тетрадь. Это дневник Арианы, который, вижу с первых случайных строчек, насквозь пропитан знакомой болью.
«Я ненавижу дядю Мариуса. Все лежу ночами и думаю, как его убить…»
Мысленно присвистываю. В этой девочке водилась как сила, так и темперамент. Мышлением жертвы тут не пахнет. Может, мы не такие уж разные?
Устраиваюсь поудобнее на шкуре перед окном и приступаю к чтению.
«Мы с мамой были на ярмарке, когда землетрясение поглотило наш городок. Внезапно мы остались одни, без дома и близких. Хуже всего, мама тоже быстро слегла от внезапной хвори.
Мы обе знали, что ее сломила тоска по отцу. Она хотела мне лучшей участи, но ее обманули.
Маг прочитал типовой опекунский договор, а под подпись подсунул умирающей совсем другой…
Теперь я живу в глухомани.
Я быстро привыкла к местным. В большинстве своем они люди хоть и простые, но неплохие.
Все, кроме моего опекуна, скряги, эгоиста и тирана.
Он заставляет меня работать на износ. К вечеру спина ноет так, что хоть плачь. И ноги не слушаются. Он не дает мне передышки. Только работа, работа, работа. И боль за малейшее непослушание.
Я бы простила ему грубость, отсутствие книг, свою бесконечную усталость и даже боль, к которой почти привыкла.
Но то, что он наплел Грегу про меня всякие гадости — этого не прощу никогда. «Гулящая мне невестой не станет», — так мне сказал мой избранник. «Спасибо, что Мариус вовремя предупредил. Между нами все кончено.»
Вот так, не начавшись, закончилась история нашей любви.
Я плакала, умоляла Грега мне поверить. У меня ведь ни одного мужчины не было, ни одного поцелуя. Я к себе никого не подпускала, все ждала, когда Грег накопит денег и выкупит опекунскую печать, чтобы стать мне мужем. Даже проверить ему предложила, убедиться, что я нетронута.
Зря предложила.
Такого отвращения в его глазах я никогда не видела.
Будто я опарыш, личинка паршивая и дотронуться до меня теперь противно.
Мне, наследнице крови древних друидов, внучке сильнейшего колдуна племени, пришлось пройти через подобное унижение!
Дядя Мариус сказал в тот день, что я ему принадлежу, и чтобы о других мужчинах больше не мечтала. Сказал, что всем в округе рассказал, какая я гадкая и испорченная, и кроме него, никто на меня теперь не посмотрит.
В тот день моя душа умерла.
Но я решила, что умру не одна.
Я ненавижу дядю Мариуса.
Все лежу ночами и думаю, как его убить…
Как перехитрить проклятую печать.
Хотела накормить отравой — донести тарелку не смогла. Разбила по дороге. Пальцы разжались не по моей воле. Просто… разжались.
Подошла с ножом к нему спящему. Всего один удар в шею — и он покойник. Но рука не поднялась. Будто парализовало.
От разочарования я разболелась и слегла.
Так и лежала пластом. Еле дышала.
Встать никак. И умереть никак.
Я бы, может, и окочурилась, но одна, без дяди, уходить не хотела. За него цеплялась своей ненавистью.
А он… Он вдруг стал скисать понемногу.
Я сразу смекнула, что к чему. Когда мои силы на исходе, еще шаг — и смертушка встретит, вот тогда дядя гаснуть начинает вместе со мной. Будто мы одной веревкой повязаны. Будто он меня своей энергией вытягивает обратно в жизнь. Не потому, что хочет спасти, нет, а потому что таково действие печати.
С тех пор мы играем с ним в «кто кого». Я делаю все, чтобы ослабеть и с собой прихватить этого гада.
Почти не ем. Истощаю себя трудом. Падаю в обморок, а потом встаю и, пошатываясь, иду смотреть, как он слабеет вместе со мной.
Только об одном молюсь древним, могущественным предкам, к которым готовлюсь уйти. О справедливости.
Если я умру раньше дяди, пусть придет та, что закончит начатый путь. Пусть отомстит. Пусть она будет сильнее, чем я. Пусть станет счастливой вместо меня. И… Да услышат меня предки!»
Долго сижу на полу, бестолково пялясь на страницы. Пытаюсь переварить прочитанное. Всхлипываю. Кусаю губы. И чувство едкой неприязни к «дяде», что до сих пор отчаянно старалась в себе стереть или хотя бы заглушить, с новой силой пробуждаются в груди.
Наконец, вскакиваю и иду на выход.
Не знаю, как насчет предков, но я тебя точно услышала, Ариана Микоф!