— Вас, ребята, злые люди смущают, — начал священник.
Крестьяне молчат, опять только чмокают, покрякивают да подувают себе в бороды.
— Правда, смущают? — повторил священник.
Опять молчание.
— Да говорите же!
Из толпы послышалось: «Нас, отец Лидор, никто не смущает, а мы как сами по своему рассудку…»
— Ну, а коли вы сами по своему рассудку, расскажите же толком, в чем дело-то?
— Да изништожь ты нам пономаря с кладбища, вот тебе самое твое первое дело. Он опивица, с ним родителям неспокойно, за то они молят Бога нам дождя не давать, и Бог твоего молебна не слушает за то, что опивицу с родителями с нашими схоронил.
Священник пустился разъяснять крестьянам, что хотя покойный пономарь и действительно был пьяница, но что он умер смертью не наглою и не насильственною, что он не самоубийца, и тело его следовало схоронить на общем кладбище, а выкапывать из могил погребенные тела без разрешения начальства нельзя, что за это всем может быть большой ответ. Крестьяне призадумались. В задних рядах сходки что-то вполголоса загомонили. Мало-помалу все стали оборачиваться на этот гомон; через несколько минут вся сходка обернулась к священнику спиною и пядь за пядью отодвигалась от него к средине выгона. Священник сел на порожке у запасного магазина, у которого собиралась сходка, и терпеливо стал ожидать: чем все это кончится? Сходка, погомонивши и помахавши руками, тем же порядком, то есть пядь за пядью, снова подошла к священнику. Весь этот маневр был произведен ею так, что как будто сходка и не отходила, а так, мялась да топотала на месте. В самом деле, вся экскурсия от магазина на выгон и обратно производилась без всякого уговора, так, по общей сметке, но священник очень хорошо понял, что мир не зря отходил на совещание и что его уж теперь прямым путем не свернешь с того, что он порешил себе.
По мере приближения сходки к магазину, у которого сидел в своей широкополой шляпе священник, гомон все помаленьку стихал; а к священнику толпа приблизилась уже в совершенном молчании.
— Ну, что же вы, ребята, порешили? — спросил священник.
Опять начались покрякивания, почесывание бород и тихие возгласы: «Господи ты, Исус Христос!»
— Ну, что ж, молчать, что ли, мы собрались? Ась! Ребята, да говорите, что ли!
— Что говорить-то, батюшка?
— Да что хотите.
— Ублаготвори.
— Как вас ублаготворить-то?
— Изништожь пономаря с кладбища.
— Да что вы в самом деле, оглашенные! Говорю вам, вот что за это будет.
Священник снова привел все резоны, мужики снова все выслушали, и снова началось молчание.
— Ну, как же? — спросил священник.
— Да так же, батюшка, одно слово: ублаготвори, мы тебе всякое удовольствие предоставим; а не хочешь, так и толковать больше нечего.
Так и разошлись.
«Успокоятся», — думал священник, а крестьяне думали другое.
На другое утро священник встал позже обыкновенного, взглянул в окно; на дворе дождь теплый, частый, благодатный льет как из ведра, и по лужам ходят большие пузыри, предвестники, что дождь разошелся и еще долго не устанет.
И в самом деле, проливной дождь не переставал идти двое суток. Насилу на третье утро, к рассвету, немножко развëдрило. В это же утро, на самой зорьке, полусонная батрачка разбудила матушку попадью и, поманив ее за дверь, сказала, что к ним чуть не всем миром нагрянули мужики с церковным сторожем и стоят все на выгонце перед садом и требуют к себе батюшку.
На дворе было еще очень рано; на востоке алела яркая полоса зари, и от мокрой травы поднимался довольно густой пар; все предсказывало вëдро.
Выйдя на крыльцо, священник увидел церковного сторожа и двух крестьян, особенно настаивавших на «изничтожении» пономаря, — на всех их, что говорится, лица не было. Эта депутация не дала священнику сделать ни одного вопроса, и все в один голос заговорили: «Беда, выручай нас, батюшка, отец Лидор, выручай!»
Отец Илиодор так и подпрыгнул: что, говорит, светы, такое?
— Ой, и не спрашивай! Беда неминучая.
— Да что, что такое? — добивался священник.
— Мы ведь тебя не послушались.
— Ну?
— Ну, а могила-то и того…
— Какая могила? Что вы городите?
— Да пономарева-то могила… и того!
— Ну!
— И рассыпалась.
— Да ну!
— Обвалилась; дождем ее, знаешь, полило, она и провалилась.
Священника как варом обдало.
— Да вы это… твари первозданные, вы это что же такое наделали? — спросил он, собравшись с силой.
— Поди ж вот, бачка, Бог попутал.
— Да что вы сделали-то, варвары? Говорите толком, что сделали?
— Что? Знамо, вырыли.
— Пономаря!
— Ну, пономаря же, известно. Как его, бачка, теперь назад вложить, потому мы уж на это согласны?
— А?!
Священник так и присел.