С 27 июня город стал наполняться войсками и обстановка на глазах менялась. Поток беженцев не прекратился, но поредел. Военных оказавшихся в тылу подвергали фильтрации и отправляли в части, которые прибыли для обороны Полоцка. На улицах появились патрули, и грабежи и налеты моментально прекратились. Появилась маленькая надежда, пусть не на скорую победу, но хоть не на поражение. Сводки сов информбюро, которые транслировались из уличных динамиков, большого позитива не вызывали. Катя только молча соглашалась с собеседниками обсуждающими военно-политическую обстановку в стране, хотя знала, чем все это закончится. Несколько ночей подряд Катю замечали одиноко стоящей у окна. О чем она думала, смотря на ночной город? Наверное, о своем будущем. Что случится со страной, она знала, но, что ждет впереди ее? Оставшись в Полоцке, она если не подписала себе смертный приговор, то значительно убавила шансы на выживание. Теперь она с тоской вспоминала своих родителей, комнату в московской квартире. Как все было хорошо! Зачем она согласилась на эту поездку? Лучше бы в Крым махнула. И все этот гад, Виктор! Продавец желаний! А она наивная дура и согласилась испытать себя. Испытала? Катя с какой-то внутренней жалостью посмотрела на свои руки. На ладонях появились мозоли, кожа стала сухой. От маникюра не осталась и следа. И ради чего все это?
— Сестра! — послышалось из палаты. Еремина вздохнула и пошла на зов. Перевязки, гной, кровь, прием раненных бойцов и постоянные крики от боли. Все это превратилось в одну карусель. Вышла подышать на улицу, а тут Беридзе стоит, курит. Не удержалась и подошла.
— Не угостите даму сигареткой?
Такая просьба оказалась для мужчины неожиданной. Он протянул ей открытую пачку «Беломора». Пусть хоть и папироса, но все равно поможет снять стресс. Закурили. Зураб снова начал свои подкаты, но продолжить ему помешал Коваль. Григорий постоянно появлялся из-ниоткуда, как только Катя оставалась наедине с Беридзе. Следил он за ней что ли?
— Вот вы где?
— А нас кто-то ищет? — недовольно поинтересовался грузин.
— Главврач всех собирает, — сообщил Григорий.
— Какая причина такого большого сбора?
— Корреспондент фронтовой газеты приехал. Пишет заметку о госпитале. Хотел общую фотографию сделать.
— Ну, если фото! Пойдемте, Катенька сфотографируемся, — галантно предложил Зураб. Возле главного входа уже собирался весь медицинский персонал. Зураба потащили к себе молоденькие медсестры. Наверное они еще не получали заветной шоколадки, а может им и понравилось сладенькое, как знать?
— Григорий Семенович, идите к нам, — пригласила военврача Наденька.
— Спасибо. Я здесь, возле Софьи Егоровны устроюсь, — отказался передвигаться Коваль, заняв место за Ереминой. Львовна успела фыркнуть по поводу того, что на снимок попадали не только кадровые сотрудники госпиталя, но и вновь поступившие, которые работают без году неделя. Сказано было естественно в адрес Кати.
— Может мне уйти? — повернула она голову к Григорию Семеновичу, и посмотрела на него снизу вверх.
— Не слушайте Маргариту Львовну. Вы такая — же, как и мы и заслуживаете, права находиться здесь, — успокоил он Екатерину и для моральной поддержки положил свои руки ей на плечи. Судя по тому, как долговоенврач не убирал их с плеча Кати, она действительно нуждалась в серьезной поддержке. После того, как корреспондент запечатлел персонал на фото, все стали расходиться по рабочим местам. Хирург перехватил Катюшу за руку. У Ереминой создавалось впечатление, что Григорию Семеновичу нравится прикасаться к ней. Когда же он предложит шоколадку? Фу, как пошло она подумала о Ковале! Кате стало стыдно от своих шальных мыслей.
— Софья Егоровна сказала мне, что у вас не сложились отношения с некоторыми сестрами? — начал издалека военврач. Софья Егоровна! Мысленно передразнила его Екатерина. Какой официоз! А ведь в быту он называл ее просто Соня. Их связывала работа в операционной. Софья помогала Ковалю проводить операции.
— Некоторым девочкам не нравится, что я из Москвы, а может и еще что-то, — обтекаемо ответила Еремина.
— Хочу вам открыть небольшую тайну, — заговорчески склонился к девушке врач.
— Я сам полоцкий и у меня недалеко отсюда живет мама.
Катя с удивлением посмотрела на собеседника. Это было для нее новостью.
— Не знаю, как это будет выглядеть, но я хотел предложить вам пожить у моей мамы. Ну, чтобы избежать всех этих шероховатостей с персоналом. Не надо будет искать дежурную кровать, и выслушивать высказывания в свой адрес. Отдежурите свою смену и переночуете у мамы. Она будет только рада новому человеку.
Катюша даже ошалела от такого предложения. Это покруче, чем шоколадка! Коваль переплюнул даже самого Зураба. Она сразу же хотела решительно ему отказать, но посмотрев на смущенное лицо военврача передумала. Почему бы и нет? Жизнь одна, и судя по всему жить, осталось не так уж и долго. Наденька наверняка будет больше всех рада такому ее выбору. Вон она, как зыркает в сторону Гриши. Наверняка имеет какие-то виды на Коваля? Что для женщины милее всего? Правильно! Досадить подруге.
Катя состроила невинное личико.
— А я не буду стеснять вашу маму?
— Что вы! — поверив в позитивный ответ, обрадовался врач.
— Она будет рада принять москвичку. Сегодня вечером я заберу вас, и пойдем знакомиться с мамой, — повеселел доктор. Освободился он поздно. Пока шли по темным улочкам рассказал немного о себе. Перед тем, как переступить порог дома девушка занервничала. Стало как-то неловко, вроде как на смотрины идут. Анна Владимировна тоже не ожидала, что придет сын, да еще с такой очаровательной девушкой. Такие эпитеты Кате пришлись по душе. Не то, что Львовна говорила, ни рожи, ни кожи! Хозяйка принялась суетиться по дому, чтобы достойно встретить гостей. Когда услыхала от сына, что он хочет временно поселить девушку у матери, захлопотала пуще прежнего. Григорию уже тридцать и он о женитьбе и не заикался, а тут сам привел девицу в дом. Это что-то да значило! Выставила на стол все, чем была богата, даже бутылку водки, что держала на особый случай. По-видимому, такой и настал. Она сильно уставала, а тут еще и спиртное. Мило посидели. Катя отвечала на вопросы Анны Владимировны, которая старалась побольше узнать о возможной невестке. Причем в своих ответах Катя ни сколько не врала, рассказывая о своих родителях и о себе. Разве, что не называла время, в котором они жили. Не осилив и бутылки, она уже начинала клевать носом.
— Мама, гостье пора ложиться спать. У нее завтра утренняя смена, — напомнил сынок. Женщина приготовила кровать, с большими подушками.
— Вот и хорошо, я, пожалуй, пойду, — заявил военврач.
— Куда? — всплеснула руками хозяйка.
— Мне бы тоже поспать не мешало. Я себе в кабинете место для ночлега устроил. У нас сама видишь, негде.
Дом и впрямь был небольшой. Спальня хозяйки, маленькая кухонька и горница, которая служила и местом для ночлега и приема гостей. Кроме кровати здесь стоял и диван, который вполне мог служить местом для сна, но военврач не хотел стеснять Катю, своим присутствием в одной комнате с ней. Зураб таким аспектом и не заморачивался бы, если даже, не наоборот.
— Так диван же есть! — не поняла его маневра мать. Кате стало стыдно. Выгнать хозяина из дома, чтобы определить здесь гостью, каково?
— Григорий Семенович, Гриша, оставайтесь. Место действительно есть. Да и куда ночью идти? Комендантский час уже, — присоединилась к позиции матери и Еремина. Ласково произнесенное имя Катей, на мужчину подействовало сильнее, чем уговоры матери. Пока Григорий курил, девушка разделась и нырнула под одеяло. Подпружиненная кровать, чистая простынь, и мягкая подушка сделали свое дело. Когда Григорий вернулся, москвичка уже безмятежно спала. Разбудило ее нежное прикосновение к плечу.
— Катя, пора вставать, — стоял возле кровати военврач.
— Умывальник на улице. Я свежей воды набрал.
Еремина вскочила, оделась, заправила постель и пулей вылетела во двор. Гриша ждал ее возле умывальника с полотенцем и расческой в руках. Она активно плескала водой себе на физиономию, фыркая от удовольствия. Коваль с умилением наблюдал за гостьей. Вытерев лицо приготовленным полотенцем, девушка принялась приводить в порядок волосы.
— Что вы так смотрите? — не удержалась санитарка от вопроса, заметив, что хозяин продолжает ее рассматривать.
— Вы меня смущаете.
— Вы красивая, Катя, — слегка покраснел Коваль.
— Да, бросьте Григорий Семенович, вот Надя, действительно красивая, а я «гадкий утенок», так Львовна говорит, — не удержалась Катя, чтобы не прыснуть порцию яда, хотя укорять Григория не было за что.
— «Гадкий утенок», которому суждено превратиться в прекрасного лебедя. Маргарита Львовна бывает иногда права. Насчет Надежды, вы тоже не далеки от истины. Она действительно красивая, но в свой дом я пригласил не ее, а вас, — без всякой иронии ответил Григорий.
— Значит это предложение неспроста? Вы не просто пожалели меня, а планировали нечто большее? — строго посмотрела на него девица. Мужчина стушевался, поняв, что сболтнул лишнего.
— Я пошутил, — попытался смехом скрыть свой явный прокол военврач.
— Идемте пить чай, — предложил мужчина. Что тут подумать? Влюбился не иначе доктор? А ведь были претендентки и получше. Почему именно в нее? Она и значительно младше, чем другие медсестры. Лейтенант в ЗАГС тащил, теперь и доктор потащит. Ребята они конечно не плохие, но у нее не возникало подобных чувств. Она никого здесь не любила, но позволяла любить себя. Ухаживать Григорий Семенович начал со стихов. У Беридзе, там без особых прелюдий. Шоколадка, ночное дежурство, постель и в очередь. Повезет, то снова по той же схеме. Нет, придется подождать, когда не станет конкуренток. Здесь более романтично, стихи Есенина. Хорошо хоть не Маяковского. Пролетариат такую поэзию любит. Есенин больше к пережиткам буржуазии подходит. Классовое самосознание никто не отменял. Романтик, однако, этот Коваль.
На территорию госпиталя вошли вместе, слава Богу, что, не взявшись за руки. Надька на втором этаже чуть лбом стекло не выдавила, так их высматривала. Естественно такой пассаж со стороны москвички не прошел даром. Надежда, даже не хотелось называть ее по отчеству, скорее всего, реально была влюблена в Григория Семеновича. Но любовь была безответной, а тут появилась она и растревожила былую рану. Коалиция против Ереминой сложилась стойкая и основу ее составляла Львовна и Надежда, остальные, так, по случаю. Месть за оскорбленную любовь пришла от Наденьки через «мегеру».
— Иди, поухаживай за летчиком. «Утку» из-под него вынеси, — распорядилась Маргарита Львовна. Увидев приближающуюся к нему девушку, тяжелораненный пилот стал возмущаться.
— Зачем молоденькую-то? Постарше не нашлось?
— Пусть привыкает, — довольно промолвила старшая медсестра. Катя даже не возмущалась, прекрасно понимая, чего хочет добиться Маргарита. Летчик покраснел от стыда.
— Не переживайте так, — спокойно сказала она откидывая край одеяла. Она забрала судно, вытерла мокрым бинтиком промежность пилота. Он лежал, отвернувшись в сторону и ужасно сопел. У мужчины была ампутирована нога.
— Это моя работа. Ничего страшного, — успокаивала Катя не то раненого, не то себя саму.
— Все будет хорошо.
— Ничего уже не будет, — процедил сквозь зубы военный.
— Кому я теперь такой нужен? Не летать, не ползать.
— Зачем вы так? Люди и с одной ногой живут. Хотите, я вам стихи почитаю? — предложила она, заметив томик поэзии у соседа на тумбочке.
— Почитай милая, — оживились рядом лежащие бойцы. Катя открыла страничку наугад и принялась читать стихотворения неизвестного ей поэта. От ее чистого, нежного голоска, похожего на звенящий весенний ручеек, все заслушались на миг, забыв о боли и о том, что идет война. Офицер авиации смотрел на санитарку и плакал, осознавая, что ждет его калеку дальше. Еремина закончила и собиралась уходить, когда офицер схватил ее за руку.
— А ты бы стала жить с таким калекой как я? — задал он ей вопрос.
— Если бы любила, то да, — не моргнув ответила москвичка.
— Если бы любила, — удрученно повторил летчик. Наверное, насчет любви его второй половинки, у него, как раз и возникали сомнения. Катюша взяла в руки судно и пошла к выходу. Уже на улице она услышала выстрел и женский крик. Екатерина даже не стала размышлять над тем, чтобы это могло быть. Она это просто знала. Руки как-то безвольно опустились. Главный врач кричал на работников госпиталя, оставивших у военного его личное оружие, но Катя не слушала этих криков, а смотрела, как тело пилота выносят на окровавленной простыне из палаты. Какой-то тяжелый ком образовался у нее внутри. Его не выплюнуть и не проглотить. Сейчас, чтобы заглушить эту боль захотелось закурить. Как ни странно, Зураб, оказавшийся рядом, догадался о ее желании и протянул папиросу. Он ничего не говорил, а просто стоял рядом и курил.
— У нас и такое бывает. Крепись, — похлопал он девушку по плечу и пошел дальше. Этот летчик с ампутированной ногой надолго остался в ее памяти. Даже Анна Владимировна отметила некоторую замкнутость девушки пришедшей на ночлег. Женщина напоила Еремину чаем и поделилась последними новостями.
— Народ судачит, что сегодня в 12 доме на улице Коминтерна чекисты взяли двух диверсантов. Представляете Катенька, они маскировались под беженцев. Ладно бы мужчина, но женщина! — возмущалась Анна Владимировна. Погруженную в свои мысли Екатерину вдруг ударило словно током, Коминтерна 12! Это же дом Волковых! Это она пустила туда супружескую пару. Черт подери! Теперь и ее приплетут к этой группе диверсантов. Когда приезжал милиционер по вопросу трудовой мобилизации, то он еще тогда собирался проверить Катю. Сейчас, наверное, жалеет, что не сделал этого. Соседи тоже видели ее. Она еще дура, этому милиционеру свою фамилию назвала. Вот встряла! Начнут искать и обязательно на госпиталь выйдут. Что же делать? В смутной тревоге и заснула.
Третье июля ознаменовало себя авиационным налетом. Даже смотря по телевизору работу немецких пикирующих бомбардировщиков, она всегда сжималась от страха, а пережить это воочию оказалось еще страшнее. Хоть целью «Юнкерсов» была железнодорожная станция, но их здание дрожало от взрывов, а местами посыпались стекла. Началась паника. Сестры и врачи попытались организовать плановую эвакуацию легкораненых бойцов в подвал под здание госпиталя. Хуже дело обстояло с тяжелоранеными. Их нести было не кому, да и размещать некуда. Они оставались на своих местах, как заложники ситуации. Еремина помогала солдатам спуститься в подвал, когда заметила, как Надя вернулась в основной корпус. Катьке стало интересно, что та там забыла и, невзирая на собственный страх, пошла следом. Оказалось, что ее соперница вернулась, чтобы поддержать оставшихся. Рисковала собственной жизнью ради обреченных на смерть воинов. Теперь вернуться в убежище Кате не позволила собственная гордыня.
— Не паникуем! Спокойствие. Я рядом с вами, — пыталась она приободрить солдат, приседая от каждого взрыва. У одного поправила съехавшее одеяло, второму подала кружку с водой.
— Как враг ни лютует, но победа будет за нами. Мы победим фашистов, и 9 мая 1945 года Германия подпишет капитуляцию, — позволила она себе сделать парочку предсказаний.
— Как в 1945? — откликнулся один из тяжелораненых.
— Это что война будет идти целых четыре года? Не верю. Сейчас подойдут войска второй линии, и мы погоним фрица. Не выдумывай девочка, — попросили ее.
— Конечно, погоним, сначала от Москвы, а потом в 1943 от Сталинграда, — продолжала предсказывать дальнейшие события девушка.
— Как от Москвы? — приподнялся на локте раненный пехотинец.
— Врешь! Не видать им Москвы! И за Сталинград врешь! — разволновался парень. Надежда повернулась в ее сторону, внимательно прислушиваясь. Катя поняла, что позволила себе лишнего.
— Не переживайте так, это я придумала, — попыталась оправдаться Еремина.
— Так могут придумать только враги! — прозвучало обвинение и эта ситуация принимала совсем другой оборот.
— Что вы к ней пристали? Разве сами не видите, какая у немца силища? Какой сегодня день войны и где это подкрепление? — заступился за девушку пессимистически настроенный офицер из пехоты. Среди раненныхсолдат возможно, и возникла бы перепалка, но от рядом разорвавшегося фугаса посыпались разбитые стекла и штукатурка с потолка.
— Дальнобойная артиллерия бьет, — прокомментировал прилет снаряда, раненный артиллерист. В коридоре послышался шум и снова прилетел снаряд. Взрывная волна перевернула тумбочки и наполнила палату дымом и пылью. Катя упала на бойца с перебинтованной грудью, прикрывая его собой. Когда пыль немного рассеялась, рядом с Ереминой каким-то чудесным образом оказался военврач Коваль.
— Катенька! — ни кого не стесняясь, обнял он девушку. Такого порыва чувств Катя от него даже и не ожидала.
— Вы живы? — он осмотрел ее с головы до ног.
— Не ранило? Почему вы здесь? Почему не в укрытии?
В углу палаты кашлянули. Это была Надежда, и она все видела.
— Тут же раненные, как их можно бросить? — слегка возмутилась москвичка. За бойцов Григорий Семенович вроде бы и не услышал, его в данной ситуации волновала лишь Еремина.
— Я так за вас переживал.
О его переживаниях увидели все в палате, особенно Надя.
— Тогда и я останусь с вами, — принял решение военврач.