Налет они пережили, хотя работы хозяйственной части прибавилось. Стекла местами поменяли, где-то забили фанерой или просто оставили как есть. Фронт неумолимо приближался, и обстрелы грозили стать ежедневными. Немцы форсировали Западную Двину и захватили плацдарм в районе Дисны. Орудийная канонада стала значительно громче. В этот вечер Григорий Семенович вернулся домой вместе с Екатериной и уходить никуда не собирался, облюбовав диван для ночлега. Основная тема для разговора это приказ об эвакуации госпиталя. У Кати затеплилась надежда, что все еще может поменяться в лучшую сторону, и она окажется подальше от линии фронта. Григорий Семенович сильно переживал за мать. Анна Владимировна ничего и слышать не хотела об эвакуации. Она здесь родилась, здесь и умрет. Все его увещевания упирались в глухую стену непонимания. Когда Анне Владимировне надоело слушать увещевания сына, она ушла к себе в комнату, оставив парочку наедине. Разговоры о работе постепенно перешли к поэзии. Григорий был хорошим хирургом, но, несомненно, мог бы стать и талантливым актером. Стихи он декламировал просто великолепно. Коньком его программы был Сергей Есенин. Утверждать, что в кругу знакомых Катерины не было интеллектуалов, нельзя. Вот только весь их интерес распространялся на машины, шмотки и все материальное. Были, правда и исключения, в виде парочек меломанов. Только не было из них ни одного, кто-бы читал для нее стихи. Старомодный способ ухаживания. Григорий Семенович уже взрослый состоявшийся мужчина, а ведет себя как влюбленный мальчишка. Смешно было даже смотреть на этого закаленного жизнью военврача, который краснеет под взглядом двадцатилетней девчонки. Она свалилась сюда из 90-х и уже сумела вскружить голову двум военным. Не многовато ли? Выслушав есенинское «Шаганэ» она заметила, что декламатор как-то странно затих. Девушка повернула голову и в лунном свете обнаружила фигуру Григория, в трусах и майке, возле своей кровати.
— Катя, вы не спите?
— Конечно, не сплю. Вы же читаете мне стихи. Как я могу уснуть? — ответила она на такой глупый вопрос, понимая, что Коваль проделал путь от дивана к кровати, не для того, чтобы выставить себя дураком.
— Сестры говорили, что у вас есть очень красивая татуировка. Это правда? — нес всякую чушь доктор.
— Правда. И что из этого?
Было слышно, как мужчина набрал полные легкие воздуха, чтобы выдать еще более нелепую фразу.
— Я хочу посмотреть на нее.
Ну, чем не военврач Беридзе? Почти такая же схема, только без стихов Есенина. Прогнать? Понятное дело, что ему не ее татуировка нужна, а нечто большее. Скажи она ему грубое слово и ведь уйдет, как побитая собака. Заслужил Гриша такого обращения? Вот уже мысленно даже Гришей назвала, хотя он старше нее лет на десять. Там в палате во время обстрела он ведь действительно переживал, и это была не игра. Что по большому счету она теряла? Что с ними будет завтра? А с другой стороны, нужен он ей этот военно-полевой роман?
Пока она дискутировала со своим внутренним голосом хозяин дома, потирая ногу об ногу, стоял у ее постели в ожидании вердикта. Еремина не стала утруждать себя словоблудием, а просто отбросила в сторону полог одеяла. Этот знак послужил сигналом к действию. Скрипнули пружины, и ее обдало теплом мужского тела. Григорий не спешил получить заветный приз и прежде чем получить то, зачем пришел, расплатился с Катей за ее понимание, всей своей нежностью. Хоть Коваль и был холост, но он не показал себя неопытным юнцом, как Сережка Володин. В связях с женщинами Григорий явно был и поэтому знал, чего те хотели. Кате льстило то, что ее желал взрослый мужчина. В интимной близости со сверстниками она была, но там партнер обычно хотел получить больше, чем отдать. Здесь все наоборот. По дрожи тела Гриши можно было без труда понять, что он крайне возбужден, как эмоционально, так и физически. Увидел ли Гриша, того заветного голубка, ради которого пришел, непонятно. Он его искал по всему телу Кати, осыпая поцелуями каждый сантиметр ее кожи. А потом спинка кровати ударилась в стену, не способная противостоять движению двух тел. Она стучала так долго, что была способна разбудить и соседей на улице, но только из комнаты матери не доносилось ни каких звуков. Катя, закусив подушку, чтобы не издавать стонов, прекрасно понимала, что Анна Владимировна все слышит, но что она могла поделать? Как ей остановить эту безудержную гонку к очередному экстазу? И стоит ли?
Слушать очередные слова о замужестве она не стала и просто уснула, умостив голову на плече Григория. Утром, каков бы храбрый Григорий Семенович не был ночью, он все-таки поднялся раньше матери, чтобы потом не объяснять, почему оказался в постели у гостьи. Мужчину словно подменили. Он светился каким-то внутренним светом. Движения быстрые и вид бодрый, хотя ночью сил было потрачено предостаточно. Теперь на работу они шли рука в руке. Катя этого не хотела, но Гриша не собирался ее отпускать. Он строил какие-то планы и щебетал ей на ухо комплименты. Катерина еще сама для себя не решила, как ей быть дальше. Она питала иллюзии на возвращение домой, хотя механизмов реализации своих желаний не видела. Их совместный приход в госпиталь увидели все. Жизнь порой очень бывает, похожа на сказку, где наряду с положительными персонажами присутствуют и злодеи. Был ли главный врач таким злодеем? Наверное, не был, но и положительным героем в данный момент не числился. Военврач первого ранга Павлов вызвал Еремину к себе в кабинет. Обвинения начали расти как снежный ком. Отсутствие документов, недостоверная информация о месте учебы, тут явно постарался Беридзе. Она до сих пор помнит его удивленное лицо, после ее рассказа о медицинском институте. Что ставило под сомнение достоверность информации, которую она предоставила о себе. Ее татуировка и аморальное поведение по отношению к уважаемому хирургу, что ставило его репутацию под удар. Чем им не нравился ее голубь мира? И при чем здесь чуждый классовый элемент? Но этого мало. Еремину обвинили в самоубийстве летчика и самое страшное, в распускании провокационных слухов о наступлении немецко-фашистских войск и затяжной войне с захватчиками. Не верить в скорую победу РККА это преступление! Что в нее верить? Она будет, но не так скоро как хотелось. Здесь и без слов было понятно, кто предоставил главврачу такую информацию. Мстили ей за Гришу, ой, как мстили. Вердикт был весьма непонятен. Выгнать ее не выгнали, но компетентными органами пригрозили. Вышла Катя от начальства, что в воду опущенная. Обиженная и злая. Просто видеть никого не хотелось. Хорошо бы на пациентах не сорваться. Девушка находилась у разбитого окна, когда во двор госпиталя прикатила черная «эмка» и из нее вышли парни в военной форме, с малиновыми околышами и голубыми донышками на фуражках. Они уверенно зашагали к главному входу в госпиталь.
— А вот и компетентнее органы! — мелькнуло в голове. Ноги мелко затряслись, а по спине побежал пот. Теперь ведь ко всем обвинениям Павлова добавят и сотрудничество с немецкой агентурой. Тут дело «вышкой» попахивает, если она до нее еще доживет. Что же делать?
В коридоре появился озадаченный Коваль и поманил ее к себе. Мужчина не дал ей раскрыть и рта.
— Меня вызывали в Павлову. На тебя написали донос. Что ты там наговорила про Москву и Сталинград? Зачем выдумывала? Ты знаешь, что за такое бывает?
— Еще меня обвиняют в аморальном поведении. Что теперь будет Гриша? — расстроилась Катя.
— Это полбеды, а вот за пропаганду по головке не погладят, — беспокоился Коваль. Если бы он знал, что она пустила в дом Волковых диверсантов, то вообще бы не захотел с ней разговаривать. Катя, Катя и кто тебя за язык тянул?
— И летчика они хотят повесить на меня, — чуть не плакала Катя.
— Я боюсь Гриша! Мне страшно! — уже реально начинала она плакать. Он взял ее за плечи и встряхнул.
— Возьми себя в руки. Тебе надо уехать. Я напишу записку матери, и ты возьмешь у нее деньги, а потом…, - она не дала ему закончить.
— Поздно Гриша, они уже здесь! За мной уже приехали.… Не будет для меня ни какой эвакуации, — рухнули все планы Ереминой.
Глаза мужчины потускнели. Мимо цокая каблучками, проходила Соня с коробочкой для шприцов в руках.
— Софья Егоровна, можно вас? — окликнул ее военврач. Она остановилась и мило улыбнулась. Действительно мило и открыто, а не как человек, который желает тебе зла или злорадствует.
— Соня, ты бы не могла вывести Катю на улицу, подышать свежим воздухом и желательно через прачечную?
Операционная сестра непонимающе посмотрела на военврача, но задавать лишние вопросы не стала. Коваль неожиданно обнял Еремину и поцеловал ее в губы, не стесняясь присутствия Софьи Егоровны.
— Уходи, — оттолкнул он от себя любимого человека.
— А как же ты?
— Уходи, говорю. Они меня не тронут.
Соня, как проводник двинулась вперед, а Екатерина следом. Они дошли до запасной лестничной площадки, а Григорий все еще стоял в коридоре, провожая их взглядом. Прежде чем скрыться из глаз она услышала последние его слова: — «Катя, я тебя люблю!»
Еремина шла следом за медсестрой, понурив голову.
— Что случилось? — поинтересовалась Соня. Москвичка решила поделиться с девушкой своей проблемой.
— На меня донос написали. Обвиняют в смерти летчика, провокационных высказываниях относительно Красной Армии и моральном разложении. Начальник госпиталя вызывал и сильно ругался, — призналась Катя.
— Сказал, что мной займутся компетентнее органы.
— Молодец! — неожиданно поддержала такие действия медсестра. Катька даже приуныла, не получив поддержки.
— Я знаю, кто стуканул. Надька от ревности совсем с ума сошла. Не любит ее Григорий Семенович, вот она на тебе и отыгрывается. А доносик они с «Мегерой» строчили. У Надьки бы ума не хватило. Ты на Павлова зла не держи. Он реагировать был должен, а то и сам улетит вместе с тобой. Правильно сделал, что предупредил за компетентные органы. Теперь знаешь, кого боятся.
— Ты так говоришь будто бы не комсомолка, — даже засомневалась Катерина в искренности знакомой.
— А я и не комсомолка. Не приняли меня. Моего отца в 1930 году раскулачили. Теперь мне дорога в комсомол закрыта, — открылась Соня.
— Так ты? — не успела москвичка полностью сформулировать вопрос, как последовал ответ.
— Не надо Катя. Я же не лезу к тебе в душу?
Доходчивый ответ. Софья провела ее через прачечную на тыльную сторону госпиталя.
— Вот и все. Мой тебе совет, на вокзале, базаре и других подобных местах лучше не появляйся. Там быстро найдут. Прощай! — сказала Соня и вернулась в здание.