Экзамены оказались несложными, расширение строительной базы, аддоны к уже имеющемуся, если переводить в игровые термины, техника безопасности и основы выживания, да умение владеть оружием, здесь Михаил не оплошал, благодаря практике с Русланом и Олафом.
Ему предстояло строить и возводить, пока другие будут заниматься энергониевой частью, и Михаилу чудилась в этом какая-то злая ирония, насмешка судьбы или знак. Мол, хочешь быть электриком и дальше, так осваивай работу с энергонием. Но в этом вопросе все упростили настолько, что кто угодно мог заменить элемент питания, энергониевую батарейку, да и не требовала она замены, как правило, работала и работала годами. Генераторы и беспроводная передача требовали понимания процессов, и в этой теоретической части Михаил откровенно хромал.
— Тяжело нам, практикам, — признал он вслух.
С другой стороны, вот она экспедиция, и не сказать, что отбор туда был прямо жесткий, как в первые космонавты. Да, отбор и требования, но не так, что один из тысячи или миллиона, все же люди и прочие живые летали в космос и много. До состояния «пришел на собеседование и взяли», еще не дошло, но в то же время, все изрядно облегчилось.
Так размышлял Михаил, не в силах отделаться от ощущения, что занимается самоуспокоением. Воображение рисовало картины, как их собирают где-то на отдельном острове, нет, лучше на отдельном астероиде и затем держат месяц в изоляции, смотрят, как они уживутся вместе. Тех, кто не справился, отправляют пешком обратно, и Михаил, разумеется, оказывается самым слабым звеном.
— У вас опять повысилось давление, — сообщила манопа.
— Слушай, когда ты там уже сольешься со мной и станешь симбионтом? — спросил в ответ Михаил слегка раздраженно. — Перестанешь называть меня на вы, а то создается ощущение, будто я к врачу на прием пришел.
— Страх перед врачами есть пережиток вашего прошлого, атавизм, от которого надо избавиться.
Михаил скрежетнул зубами, негодуя на все чересчур умные железки нового мира. Сразу вспомнилось все, полузабытые страхи о тотальном контроле и слежке — которые, в общем-то никуда и не делись, просто сам Михаил перестал обращать на них внимание. Все размышления об искусственных интеллектах и тайном захвате мире и да, это тоже никуда не делось, просто он перестал думать о них.
— Каналы Башня-один и Башня-два, — скомандовал он, — вывести на экраны.
Два экрана включились, транслируя новости из мира Башни, рассуждения игроков, если те писали в открытую, комментарии администрации игры и рассуждения доморощенных специалистов, из числа все тех же игроков. Михаил посмотрел на обсуждения Темного и его «гибели», радость игроков, поздравления друг друга и затем сплюнул, взмахом руки отменил все.
Вроде и ожидаемо, но все равно почему-то раздражало, стало только хуже.
— Нервничаешь? — понимающе спросил Олаф. — Сейчас зайду, я как раз на работе!
Он хохотнул, намекая, что ожмики вокруг его работа, но Михаилу не стало легче. Работа — да, следовало бы уведомить бригадира, хотя нет, он же кидал ему сообщения, что будет пробоваться в терраформирование и тот одобрил. Хоть что-то заранее подготовил, но все равно Михаила будто грыз изнутри червь.
Зубастый и клыкастый червь.
— Ты слишком напряжен, — заявил ему Олаф прямо с порога, — так как воспринимаешь ситуацию в ключе своей прежней жизни. Мол, если провалился, ты не самец, самки от тебя отвернутся, не будет денег и доминирования, все сочтут тебя неудачником, и ты пойдешь на дно.
— Да ничего такого, — пробормотал Михаил машинально.
— Но разве не на этом строилось все? Тянись вверх, за тем, что доступно только пяти или десяти процентам людей? Стандарты красоты, под которые не подходило большинство, но взамен тратилась куча времени, сил и прочего, на попытки им соответствовать? Соответственно, порождалась не здоровая конкуренция, а натуральная вражда и готовность утопить соседа, совершить преступление, ради того, чтобы подняться выше и в то же время где-то внутри ты знал, что не сможешь пробиться, ведь наверху сидят еще большие преступники?
— Ты серьезно?
Михаил хотел позвать Ларису, попросить напитки, но вспомнил, что отказался от нее и забыл об этом. Все казалось, что она выйдет и утешит, поможет, выслушает, подарит тепло тела, чего уж там.
— Абсолютно. Нездоровье общества нарастало одновременно с его разрушением, процесс продолжался почти два века, достигнув своего пика в период хаоса.
— Ты как Жайме Варатьян, — проворчал Михаил, — бывший сосед-ожмик, тот тоже все мое время и те века винил, только упирал, мол, церкви и религии разрушили, от того все беды.
— В чем-то он прав, — пожал могучими плечами Олаф, — только немного перепутал местами. Разрушение общества не могло проходить так, что здесь сломали, а тут все осталось по-прежнему. Рушилось все, что мешало, включая религии и церкви, лепилось новое общество, то, в котором ты вырос.
— Нездоровое, — сварливо отозвался Михаил. — А когда оно было здоровым?
— Никогда, — ответил Олаф, — и сейчас не до конца здорово, несмотря на прилагаемые усилия. Но в тот период нездоровье достигло своего пика и человечество чуть не уничтожило само себя. Если бы не чудо энергония, Земля и сейчас медленно вымирала бы, отчаянно цепляясь за колонии на других планетах, которые тоже не смогли бы выжить и расцвести, без энергония.
— Возможно, мне следует перебраться туда, на Венеру или Марс, — осенило Михаила. — Если ничего не выйдет с экспедицией.
— Возможно, — согласился Олаф, — но я уверен, что все получится. Ты воспринимаешь ситуацию острее, чем следует. Не знаю даже, какую аналогию тут привести, возможно, получение заграничного паспорта…
— Не надо аналогий! — прорычал Михаил. — Я устал от них!
— Как скажешь, — не стал возражать Олаф. — Ты же хотел объяснений?
— И я их получил! Вырос в нездоровом обществе и сам нездоров, а стало быть, сам дурак!
— Вот этого я не говорил. Наоборот, то, что ты вырос там и все же сумел влиться здесь, говорит о твоем потенциале и возможностях. Смотри, сколько ожмиков вокруг, а ты пробился, достиг высот, за сколько?
— Почти год прошел, как меня разморозили, — неохотно признал Михаил. — Потом еще учился несколько месяцев в «Незабудке», пока не сдал экзамен.
Олаф опять развел руками с видом «ты же сам все понял».
— Никто не говорит, что все общество было больно чем-то, как и сейчас никто не считает всех ожмиков злом, террористами, преступниками и прочим.
— Ты о чем?
— Случаются различные инциденты, впрочем, я понял, ты не следишь за новостями.
— Да ну, я их и раньше не смотрел, — отмахнулся Михаил. — Хватало одних только выскакивающих заголовков, чтобы расстроиться на весь день. Хочешь сказать, сейчас новости стали лучше? От политики рубить правду и только горькую правду?
— Сладкой лжи все и без того наелись, — хмыкнул Олаф, — но, если тебе интересно, я тоже считаю, что направление было выбрано ошибочно. Правдорубы и дети, их изъятие и воспитание, на этих двух минах общество еще подорвется и крупно, такое мое мнение.
— Может их тогда и изучать?
— А почему, по-твоему, я вожусь с ожмиками? — спросил в ответ Олаф.
— А они принимают тебя за своего? Ведь ты рейтовый?
— Ну и что? Я же не замыкаюсь от них, не презираю, не считаю, что их всех надо изолировать на острове или астероиде, чтобы не мешались и не тратили ресурсы, — ответил Олаф. — Живым свойственно забывать о многом, воспринимать все иначе, когда дело касается тех, кого они знают лично. Вот ты ходил и нервничал, а тут поговорил со мной и уже успокоился.
— Отвлекся, — ворчливо поправил его Михаил. — Откуда вы все такие психоаналитики взялись на мою голову.
— Чтобы жить в обществе, надо понимать, из кого оно состоит и как работает.
— И сейчас все это преподают в школах. Надо было идти в школу.
— Подобные вечерние школы, как их называли два века назад, до сих пор функционируют, ты, наверное, их не искал?
— Даже не слышал.
— Наверное потому, что они скорее часть программы помощи ожмикам, а ты от них сторонился старательно, по все тем же причинам, берущим начало из нездорового общества. Атомизация, разобщение, вражда, тогда как человек по своей природе — социальное животное и стал главным хищником на планете именно потому, что действовал коллективами. Социализация и мозги, ведь те же волки тоже бегают стаями.
— И общество убило само себя, я понял, так к чему ты ведешь? Что мне не стоит так переживать, я все равно доминантный самец в новом обществе?
— А что, нет? — захохотал Олаф. — Деньги, вещи, самки, положение, по прежним меркам ты очень даже доминантный!
Михаил опять посмотрел на него зло, в то же время, не ощущая внутри злости. Нервозность тоже ушла, похоже, Олаф не просто так считался своим у ожмиков. Умел влезать в доверие, либо сам Михаил просто представлял собой легкую мишень, как уже доказала Нгуен.
— Но где-то внутри ты осознаешь, что мир вокруг новый и…
— Хватит! Хватит! — замахал руками Михаил. — То манопа мне нашептывала, теперь ты, будто к психиатру пришел!
— Тогда по бабам? — спросил Олаф доверительно. — Пойдем на пляж, отвлечемся?
— Шутишь?
— Ничуть. Ты зря избавился от Ларисы.
— Да я уже понял, но на то были причины, и они никуда не делись.
Неизвестно, куда завел бы этот разговор, но тут пришли результаты.
— Меня взяли, — сообщил Михаил. — Экспедиция куча цифр и букв, куда-то на другую кучу цифр и букв, будем преобразовывать вторую планету, состав экспедиции почти полсотни живых, просьба прибыть для предварительного знакомства, бла-бла-бла.
— Поздравляю, — просто сказал Олаф, поднимаясь. — Успехов там тебе, как вернешься — загляни.
— Обязательно, — ответил Михаил, тоже поднимаясь и протягивая ему руку. — Спасибо, что помог.
Пару часов спустя
— Центр здоровья «Незабудка», — сообщил транспорт.
— Ага, вижу, — произнес Михаил, замедленно выбираясь наружу.
Неимоверная глупость по новым временам, следовало просто связаться с Таней и уточнить, где она, но Михаил все равно прилетел к центру здоровья. В его воспоминаниях тот выглядел больше и казался средоточием всех чудес в мире.
Следовало бы зайти и сказать что-то дедушке Наакянцу, а может и Артему Усову, но Михаил стоял и смотрел на здания и зелень вокруг, словно не решался подойти. Не хватало только букета в руках, для полноты картины «отвергнутый упорный воздыхатель» и Михаил озлился на самого себя.
— Михаил! — раздался голос, и он вздрогнул.
Татьяна, ничуть не изменившаяся, такая же прекрасная, как в его воспоминаниях, в открытом платье и босоножках, легко слетела с крыльца, подплыла к нему, будто богиня.
— Меня взяли в экспедицию и через несколько дней мы улетаем терраформировать какую-то там планету, не догадался посмотреть, как она сейчас называется или называлась, ну всякие там Альфы Эпсилона и Ригели Бетельгейзе, — заговорил он бессвязно, так как следовало говорить, дабы не выглядеть отвергнутым, но очень тупым и упорным воздыхателем.
— Поздравляю, Михаил, — улыбнулась Таня, — ведь тебя привезли сюда словно вчера.
— Да, ровно год прошел, — ответил Лошадкин.
Следовало признать, ему хотелось быть рядом с Татьяной Сальвини. Говорить ей, улыбаться, получать улыбки в ответ и слышать правду. Просыпаться с ней, хотя это вряд ли вышло бы, ведь она отказала. Не просто секс, а жизнь с любимым человеком, в которой прекрасно все, так как рядом именно любимый человек.
— Ты многого добился.
— У меня был прекрасный учитель… учительница.
— Сейчас состоится сцена, в которой ты еще раз признаешься мне в любви, а я тебе еще раз откажу?
— Нет, — с усилием ответил Михаил, сжимая себя внутри в кулак. — У меня есть чувства к тебе, не буду отрицать, но ты отказала и этого достаточно.
Недостаточно! Мало! Бери ее всю! Михаил сжал внутреннего крикуна за горло и удавил.
— Мы же можем дружить и общаться, ну, когда вернусь из экспедиции? Как раз будет время еще подумать и поработать над собой.
— Разумеется, Михаил, — Таня чуть склонила голову вбок. — Успехов вам там в терраформировании.
После чего ушла, так же легко, как и пришла, оставив у Михаила неясный привкус лета, радости, солнца и легкости внутри, будто там нажали кнопку антигравитации. В своей прежней жизни Михаил никогда не ощущал ничего подобного и, возможно, следовало воспользоваться экспедицией, чтобы убить в себе чувства, как он задушил внутреннего крикуна.
Страдать от безответной любви? Зачем, когда мир… миры вокруг были полны живых, готовых на все и открытых ему? Михаил почесал в затылке, развернулся, подумав, что зря отпустил автомобиль. Но оставить его означало бы признать, что он не рассчитывал на успех в разговоре.
— Новый мир, а проблемы старые, — проворчал он вслух, разворачиваясь.
Потопал по дороге и манопа сразу начала подавать сигналы, что это запрещено. Михаил свернул машинально, обнаружил оставленный кем-то велосипед, проверил, что тот свободен, взгромоздился на него и покатил прочь.
— Как там в классике было, ему бы следовало с бабами своими разобраться, отсюда и проблемы.
Михаил налегал на педали, прикидывая маршрут. Встреча с теми, кто летел в экспедицию — завтра, он еще вполне мог успеть прокатиться на велосипеде, вызвать себе автомобиль или заказать пояс, слетать и осмотреть развалины Москвы, безопасные их части, и переночевать где-нибудь неподалеку, а может даже вживую заехать к Цодикову, хотя, это пожалуй, был бы уже перебор.
Михаил крутил педали и продолжал ехать вдаль, наслаждаясь самим процессом.
Больше книг на сайте - Knigoed.net