Рябой всадник Аматун пристально смотрит на таинственную вещь, поднимает палец кверху и говорит:
- Слушайте, дураки! Я знаю эту вещь. Это бог деторождения! Я сам видел, как он высоко висит на стене у постелей белых женщин. Самую чистую воду приносят ему в жертву! Я сам видел это, когда мы грабили Ургу!
Молчание. Все поражены: это, несомненно - бог.
- В таком случае, - медленно ворочая захмелевшим языком, говорит Дондок, - я возьму его к себе: третий год у моей жены нет ребенка!
Он решительно хватает кружку и прячет ее под отворотом тарлыка на груди.
- Как! Ты, сын десяти тысяч дураков, берешь его себе, когда у нас еще не было дележа? Я тоже хочу иметь ребят! - бешено рычит рябой всадник.
- Тебе нечего беспокоиться, - невозмутимо отвечает Дондок, - в твое отсутствие к твоей жене всегда заходит одноглазый лама; может быть ты скоро будешь иметь ребенка.
Рябой нагибается вперед прямо через костер и обрушивается на Дондока. Котел опрокинут, огонь залит. В темноте - свалка.
Я хохочу: бейтесь, ребята, из-за грошовой кружки! Она стоит того, раз вы в нее уверовали!
Свалка стихает. Огонь раздут, а в стороне все глуше и глуше раздаются стоны. Еще немного, и они заканчиваются протяжным хрипением...
Расстроен пир. Смущенные участники медленно расползаются по юртам...
Безжалостным холодом дышит разверстая пасть неба, мне кажется, что я вижу мертвецов под песчанными буграми, они смеются... Мне чудится озябшая смерть, которая сладостно греется в крови человека. И медленно басом Баралтай начинает свою песню: к нему присоединяется Фей-ду, и скоро хор скорбящих голосов, то замирая, то усиливаясь, рассказывает о людском безумии, которому никогда не будет конца...