Любой ценой.
Зима… Однажды Лёшка пришел на рынок раньше обычного.
— Дедуль, я с Лёхой пошел! — крикнул одевая телогрейку Илья.
— Хорошо, только к полудню вернитесь. Валерий Дмитрич велел быть…
Мальчишки пришли на «базу». Там их ждали четверо ребят.
После того случая, с немцем, пришлось переждать больше месяца и стараться узнавать, что там в округе творилось. Немца конечно, в подъезде нашли, искали кто его убил — искали с собакой, только собаки по балкам лазать не умеют, а на нормальную дорогу, Илья и Лешка, вышли далеко от места нападения. Можно считать, что повезло.
— Это — Илюха. Если что — не подведет. — Лёха хлопнул Илью по плечу.
— Как Максим? — спросил белобрысый парнишка. Все неловко замолчали.
— Да. Такой же. А ты, Валерка, не трепись, а бери гранаты.
Все было сделано быстро и четко. Один из мальчишек стал что-то выпрашивать у немцев, сидевших к кабине грузовика, надоел водителю, и тот угостил попрошайку крепким подзатыльником. За это время Лёха слазил в кузов грузовика и вылез обратно. Еще несколько ребят наблюдали за улицей и домами.
Уже возвратившись в подвал Лёшка поинтересовался у Ильи:
— Ну, что-нибудь понял??
— Что — то «свистнул»? Оружие? Патроны? — попытался угадать Илья.
— Не-а, я им кое-что оставил, на память, поздравительную лимонку: «С новым годом!», причем, в боевом положении.
— Так чего ж она не это…
— А я колечко — то вынул, а рычажок прижал ящиком, чтоб в городе не рванула. Где-нибудь в пути, на ухабах, ящик тряхнет, ну и… сам понимаешь. Или кто-то этот ящик сдвинет с места… Это за Максима… он до тебя у деда Матвея жил. Из-за него я тогда, в первый раз, на тебя наехал. Ты уж извини…
Илья с Лёшкой шли в Святицу. Это было сложное и важное задание, Валерий Дмитриевич не хотел посылать ребят, но лучше всех с ним могли справиться только они.
— Ребята, запомните хорошенько, эти сведения вы должны передать в Пинское соединение любой ценой. Через неделю должна начаться большая карательная операция.
— Валера, — посоветовал хозяин явки. — Мальчишки ведь, повторили бы еще раз что, как, куда, пароль.
— Да, верно. Ну-ка, ребятки, давайте пароль еще разок.
— Ну, запомнили мы все. Да, Леший?
— Ага. Зайти в третий дом справа от управы с зеленой крышей. Там должны спросить: «Что здесь делаешь?». Обзовут «Рыжий». Это значит, что все в порядке. Я или Илюха, смотря, кто пойдет, должен промолчать. Спросят второй раз: «Что молчишь, рыжий!». Передать что велели.
— А если…
— Если в Святице связного нет, — перебил Валерия Дмитриевича Илюшка. — То придется самим искать отряд между озерами, с другой стороны Выгонощанского озера.
— Только не вздумайте идти по льду — он слишком тонкий.
Им повезло: их подвезли на санях от городка Ляховичи до Залужья, что в 6-ти километрах до места встречи со связным. А вот здесь и начались проблемы. Их задержал полупьяный полицай, взяв Илью за грудки, за ворот телогрейки.
— Х-м, а ну, мальцы, стойте. Вы не здешние. Ну-ка пошли к комендатуре, а там разберутся: кто вы, откуда и что здесь делаете. Будем ваши аусвайсы смотреть!
— Дяденька, — начал канючить Лёшка. — Какие аусвайсы? Нам 14 лет нет… Мы из города, вещи меняем на продукты. Мамка послала. Не надо в комендатуру, мы же ничего не сделали…
— Пока не сделали. А может вы партизанские шпионы, а ты вообще похож по описанию на пацана, за которого 1000 марок дают! О, Петро, — позвал он появившегося из-за угла дома другого полицая. — Помоги-ка мне э…
— Леший, ноги! — крикнул Илья, одновременно выкрутив полицаю пальцы (от чего тот взвыл) и, ударив коленом в бедро, падая на спину, потянул за собой мужика (полицай этого совсем не ожидал), выставив вперед ногу, схватился за ремень автомата…
Лёшка не заставил себя просить дважды, нырнув в дыру в загородке, поднялся, побежал зигзагом к лесу. За его спиной раздались крики и выстрелы. Он понимал, что Илья будет его прикрывать, отвлекать внимание на себя, а ему остается только одно — передать сведения любой ценой.
Через полтора часа Лёха был в Святице, нашел дом с зеленой крышей, но решил сперва зайти в несколько близлежащих домов. Сердобольная старушка Кузьминична дала скитальцу несколько картофелин и охотно ответила на все вопросы мальчишки.
— Ой, есть, есть, окаянные. Ты уж поосторожней. Смотри к соседям не ходи, там раньше кузнец жил, но он уж полгода, как в партизаны подался, а теперь там староста живет. Внука его опасайся, всем мальчишкам в селе прохода не дает.
Получив всю нужную информацию, Лёшка должен был решить: рискнуть, пойти к старосте или сразу идти в лес?
— Эй, малый, стой. Чего тебе здесь надо? — остановил Лёху сидящий на крыльце полицай.
— Что, Миша, еще один побирушка? — прервал его расспросы, вышедший из дома, хорошо одетый мальчишка. — Ты иди, я сам разберусь, но — поглядывай.
— Никита, ты, если что, свистни…
— Ага.
Внук старосты осмотрел Лёшку с ног до головы:
— Ну, чего тебе надо? Чего сюда припёрся? А? Ты мне родной или сосед? Вещи на хлеб меняешь или попрошайничаешь? Что молчишь? Ты что здесь делаешь…
— А что, надо было тебя спросить? — до Алёшки дошло, что он делает все не так. Илья, неизвестно, жив или нет, а тут еще и он вздумал выпендриваться на внука старосты, на глазах у полицая. Полицай схватился за винтовку, стал передергивать затвор… Оставалось только выскакивать за ворота и бежать.
К утру у берега озера Лёшку остановил партизанский секрет. Алексей оказался в партизанском отряде Пинского соединения, которым командовал старший лейтенант НКВД Кутин (поэтому бойцов отряда называли кутинцами).
Получив сведения, Кутин отправил Лёху обратно в Барановичи с донесением:
— Давай, Алёша, возвращайся в город и передай все, что я просил. Знаю, что будешь просить: наши уже давно ушли в Залужье… Если жив твой друг — бойцы найдут. А проводит тебя, чтоб ты не заплутал, Сашок.
Показывал дорогу парнишка помладше Лёхи:
— Лёш, а ты знаешь, что тебе здорово повезло?
— Что повезло?
— Тебе повезло, что ты пошел справа Выгонощанского озера. Пошел бы слева — попал бы на минное поле.
— Мать моя, а я ведь хотел слева от озера идти, да заплутал…
Подойдя к явке и проверив все условные знаки, Алёшка смело открыл дверь… и упал на пол, задыхаясь от боли, получив удар прикладом винтовки в живот.
«Как же так, — не мог понять Лёшка, жмурясь от направленного на него слепящего света лампы. — Почему никто не оставил сигнала, что на явке немцы? Я же всё проверил!»
Он сидел, со скованными наручниками, за высокой спинкой стула, руками, перед унтерштурмфюрером Амелунгом. Самому с такого стула не подняться.
— Мальчик, ты ходил к партизанам, ты нам покажешь, куда ты ходил…
— Господин офицер, я расскажу… Я ходил по деревням и менял вещи на….
— Шарфюрер Ляйер! В Вашем распоряжении два часа, потом мы выступаем. Потом мы выступаем!!! И мне нужен результат, а не труп! Мальчишка должен самостоятельно передвигаться и говорить!
— Дверной проем?
— А почему бы нет?
— Слушаюсь! — и шарфюрер кивнул своим подручным.
Через час сорок минут Алёшку привели в кабинет Амелунга. Уже без наручников.
— Я покажу дорогу в лес, — хрипло и еле слышно сказал Алексей. Лицо его было в крови, левый глаз заплыл, а пальцы раздроблены.
Последний бой?
— Леший, ноги! — крикнул Илья, одновременно выкрутив полицаю пальцы (от чего тот взвыл) и ударив коленом в бедро, падая на спину, потянул за собой мужика, выставив вперед ногу, схватился за ремень автомата…
Полицай, перелетев через упавшего мальчишку, воткнулся головой в утрамбованный снег дороги, а Илья, лёжа на спине, передёрнув затвор автомата, дал длинную очередь по четверым полицаям, вышедшим из-за угла дома. Двое из них, не задетые пулями, открыли ответный беспорядочный огонь. Из соседних домов стали выбегать немецкие солдаты… Рычали и лаяли собаки.
«Да откуда же их столько? Да еще с собаками…» — подумал Илюха.
Илья вскочил на ноги, пробежал несколько метров, прыгнул в сторону и перекатился за угол сарая. Стрельба не прекращалась ни на секунду, пули фонтанчиками вздымали снег на тех местах, где совсем недавно он находился.
«Есть всё-таки бог на небе, — подумал Илья. — Но, не на долго. Сейчас разберутся что к чему, окружат и … всё. А бежать по полю к лесу то же самое, что прыгать с самолёта без парашюта. Ничего, ещё постреляем».
За спиной хрустнул снег, Илья обернулся на рычание, выставив автомат, нажал на спусковой крючок. Овчарка прыгнула и своим телом прикрыла от пуль хозяина. Патроны закончились… Это только в кино можно стрелять полчаса без перерыва. Илья медленно поднялся на ноги, глядя исподлобья на фашиста — не хотелось умирать лёжа, он не боялся умереть, ведь уже столько раз «умирал».
Фашист направил оружие на мальчишку, но стрелять не стал. И вот тут Илья испугался. Испугался повторения того, что он уже пережил и, поэтому, взяв оружие за ствол, бросился на врага в надежде умереть… Немец был хорошим воякой, прекрасно понял желание партизана, увернувшись от автомата, повалил мальчишку ударом локтя в лицо, а когда Илья, выплюнув на снег кровь, попытался подняться, добавил ногой. Всё же Илья поднялся… И сразу упал, сбитый с ног прыгнувшей на него ещё одной овчаркой. Илья не знал сколько на него натравили собак, две, три, да это было не важно. Единственное что он смог сделать, так это инстинктивно прикрыть голову руками и прижал ноги к животу…
Под березкой.
Никитка проснулся от нарастающего шума моторов, выглянул в окно.
— Деда, каратели! Много! — крикнул он.
Староста понял внука. Карательная операция фашистов началась раньше ожидаемого срока и, хотя партизаны усилили посты, но ждут атаки только через неделю. Никита уже успел одеться:
— Я в лес!
Входная дверь слетела с петель от могучего удара, затопали тяжелые сапоги. Никитка хотел отрезать ломоть хлеба, но так и застыл с ножом в руке от прозвучавшего за спиной пароля, по которому должны были связаться с ним:
— Спрашивай, старик: «Что ты здесь делаешь?». Добавь: «Рыжий». Я промолчу.
Никита с разворота метнул нож на голос предателя. Чей-то предсмертный хрип, выстрел, командный окрик. Пуля попала Никите в левое плечо, отбросив его к стене. У предателя дергались губы, а у его ног лежало агонизирующее тело одного из немецких солдат, с ножом в груди. Нож попал, как надо — горизонтально, поэтому прошел между ребер.
Никита сидел, прислонившись к стене, зажимая правой рукой рану. Перед глазами у него все было, как в дымке, голоса слышны, словно в ушах вата.
«Как только люди могут воевать, когда их ранят», — думал он и, хотя был ранен, сумел многое понять из разговора немцев (не зря на «пятерку» знал английский и немецкий языки в школе и ещё занимался дополнительно).
— Пока основные силы в треугольнике: Лида — Барановичи — Волковыск, работают боевой группой «Готтберг» и 10 специальными командами СД, согласно операции «Гамбург», мы проводим вспомогательную операцию южнее Барановичей, — распоряжался главный среди немцев. — Вы, обер-лейтенант, идёте с городским мальчишкой к отряду Кутина. Запомните главное: мальчишку держите около себя, ведь неизвестно, что он выкинет в лесу.
— Не беспокойтесь, господин штурмбанфюрер, держать буду на верёвке.
— Отлично. Мальчишка, скорее всего, знаю я этих русских, поведет вас так, чтобы попытаться удрать. Будьте готовы к засадам. Кравко поведёт третий батальон под командованием Зонмана к отряду «Борец». Да! Старика отправьте в город, а этого мальчишку… — штурмбанфюрер посмотрел на щупленького Никиту. — Не нужен… Он все равно мало что знает… Главное — старик! Нет, не сейчас и не здесь, где-нибудь там, позже.
Наступило утро. Село вымерло, все попрятались. Одна только бабулька Кузьминична шла к колодцу за водой. «А что мне бояться? Убьют? Так я уже пожила на свете, мне теперь помирать не страшно», — говорила она всем.
Никитка шел под конвоем нескольких полицаев, ехавших на санях, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, пытаясь удержаться на ногах и не упасть. Солнце уже встало, светило во всю силу — на небе было ни облачка, снег искрился и слепил глаза. Во рту у Никиты все пересохло, не смотря на мороз.
— Катерина Кузьминична, что же Вы меня с пустым ведром провожаете? — с наигранной веселостью поинтересовался Никитка и тут же получил удар прикладом винтовки в спину, сбивший его с ног.
Кузьминична еле признала в побледневшем и осунувшемся, в избитом, окровавленном мальчишке некогда холеного внука старосты.
— Да куда ж вы его бедного так ведёте-то? Совсем раздетого? — запричитала она.
— Купаться в проруби! — Полицаи заржали, над этой шуткой. — А может, правда, в прорубь макнем? Не… далековато и холодно… Не мешай, бабка! Зачем ему одежда? Стрелять ведём партизанского щенка!
Выехали за околицу.
— Все, хватит. Давайте здесь, у березки.
«Никитка сделал резкий рывок в сторону, прыгнул в овраг, кувырок, уход от выстрелов, пули свистят над головой, ныряет в густой кустарник, и, вот она — свобода!»
Но это только в мечтах. Бежать — нет сил, да и замерз… еще несколько минут и потеряет сознание от холода. Силы есть только на то, чтоб посмотреть полицаям в глаза. Два выстрела…
— Все, готов. Теперь кто хочет, тот пусть и хоронит, — рослый полицай сплюнул в овраг, куда скатилось тело мальчишки. — Под берёзкой ему захотелось…
Дезертир.
Два партизана лежали на еловых ветках под большим коряжистым пнем. Этот пост днем-то и то было трудно отыскать, если, конечно, ты не знал его точное место расположения.
— Черт, — сказал один из них, тот, что по моложе. — Курить охота, а нечего.
— Ничего, потерпи, немного осталось. Через часок смена, в отряде покуришь. — Обнадежил его другой. — Э-э! Слышишь? Кажись, кто-то идет.
— Ага, и топает как слон.
На топе показался человек.
— Стой, пароль!
— Я — Степан, Папашин брат!
— А я — сват! — ответил молодой.
Партизаны, услышав пароль, вышли из укрытия:
— Василич, я провожу человека! Да, слышь, друг, у тебя табачку не найдется, а?
— Что, кроме вас тут нет никого и табачки спросить не у кого? Или про запас стреляете? — улыбнулся связной.
— Да какой про запас! Курить охота, хоть помирай, а курево кончилось и попросить-то не у кого! Хорошо вот ты появился! — ответил, извиняясь, молодой партизан. — Ну как, найдется, а?
— Почему же не найдется? Найдется! — пришедший сунул руку в карман…
Это было последнее, что увидели партизаны перед тем, как в их тела вонзились финки…
Серёжка шёл по лесу, уходя из партизанского лагеря, мысленно ругая командира отряда: «Тоже мне — командир! «Ребёнок, подрасти!» И это — мне! Чисть картошку, пригляди за конями… а теперь ещё и задачки решай! Открыли партизанскую школу, для детей! Пусть меня считают дезертиром, но я не дезертир, я воевать хочу, а не мелом на доске писать!»
И Серёжка неожиданно для самого себя понял, что ему до чертиков надоела эта война, эта затянувшаяся лесная — походная жизнь, эти выстрелы, эта кровь и приторный запах горелого человеческого тела, этот страх за товарищей… этот кошмарный сон?
Впереди хрустнула ветка.
«Странно, дозор должен быть самое малое в полукилометре отсюда». — Чтобы никому не попадаться на глаза Серёжка сошел с тропинки и спрятался за старым дубом, росшим у поляны.
Серега впал в ступор, когда он увидел в серебристом свете луны карателей. Какой-то мужчина указывал немцам рукой в сторону партизанского лагеря. Решение пришло само: Серёжка поочерёдно бросил две лимонки, стараясь попасть в предателя. Грянули взрывы, немцы открыли беспорядочную стрельбу, решив, что попали в засаду.
«Пора смываться, — решил Сергей. — Теперь мы им покажем, кто в лесу хозяин!»
Серёжка стал мелкими перебежками уходить от поляны, но далеко уйти не смог.
Из-за дерева выскочил каратель, мальчишка успел развернуться и вскинуть автомат, но выстрелить не успел, пуля обожгла его голову слева над ухом, погасив неяркий лунный свет и сознание.
Операция «Гамбург»
Совещание в Барановичах проводил бригадефюрер СС, генерал-майор полиции безопасности фон Готтберг.
— Итак, господа! Операция «Гамбург» была одной из наиболее успешных операций, проведенных до сих пор в Белоруссии. Данные разведывательной команды полиции безопасности и СД были такие точные, что удалось обнаружить каждый лагерь! На северном направлении по отчету группы «Готтберг»:
В многочисленных боях было убито 1 676 партизан.
Далее, было расстреляно по подозрению в связи с партизанами 1 510 чел.
Были захвачены многочисленные трофеи: 4 броневика и 8 противотанковых ружей, огромное количество скота и зерна.
В населенных пунктах, расположенных в районе операции, кроме того, было уничтожено
2 658 евреев и 30 цыган. Потери немцев составили 7 убитых и 18 раненых».
Общее число особо обработанных по остальным командам и отрядам:
особая команда 7 А — 6 788,
особая команда 7 Б — 3 816,
особая команда 7 Ц — 4 660,
оперативная команда 8 — 74 740,
оперативная команда 9 — 41 340,
отдельно действующий отряд «Смоленск» — 2 954,
итого 134 298 человек.
Захвачены значительные трофеи: скот и продовольствие.
Оружия и боеприпасов захвачено незначительное количество.
Да, скот, продовольствие… А где оружие, боеприпасы?
Вы должны были уничтожить партизан, а не просто так расходовать человеческий материал! Одно радует: политическое воздействие акции «Гамбург» на население в результате расстрела большого количества женщин и детей ужасающие.
А вот по южному направлению, не все так замечательно!
Врасплох удалось захватить только ДВА отряда бандитского соединения из 17-ти! Это просто позор! При взаимодействии авиации, артиллерии и бронетехники — такие результаты! Ещё 15 бандитских отрядов продолжают действовать у нас в тылу!
На 10250 уничтоженных 12 пушек, 9 минометов, 28 автоматов и 492 винтовки! Я ещё могу поверить, что это вооружение для 1000! Хотя, скорее, для 520! Я тоже умею считать! Наши потери 181 убитый и 387 раненый! Наши потери 568 человек!
За что такие потери? За почти 10 тысяч убитых местных крестьян? Ведь об этом говорит колоссальная разница в трофеях и потерях. Особенно в карательной операции «отличилась» зондеркоманда Зонмана: ряд сел, с прилегающими деревнями, сожжены вместе с жителями. Зонман, 10000 человек я мог бы приказать уничтожить и в Минске, и с меньшими для нас потерями!
Кибальчиш.
Когда-то унтерштурмфюрер Амелунг и Зонман были слушателями специальных курсов по психологии славян и евреев. И Амелунг, тогда еще молодой национал-социалист, задал профессору Рунге, ведущему специалисту по психологии недочеловеков, вопрос, за который приходилось терпеть подколки Зонмана не только во время обучения, но и сейчас. Что же за вопрос задал Амелунг профессору? Простой вопрос о психологии славянского мальчишки из книги какого-то, заданной для изучения, А. Гайдара о «Мальчише — Кибальчише», в которой упоминалось о «проклятых буржуинах».
Амелунг поинтересовался о смелости, боевом духе славян…
— Молодой человек, — начал свой ответ профессор. — Ваши рассуждения о чести, верности долгу и служении Великой Германии хороши, но только как пропагандистская листовка для «Гитлерюгенда». Надеюсь, Вы не забыли то время, когда, играя в футбол, были готовы броситься сопернику в ноги, но не пропустить его к своим воротам? Помните? Вот и хорошо! Поступите ли Вы сегодня так же? Вряд ли. Вы поумнели, Вы знаете, что будет больно. Подумаешь — мяч в воротах, главное, что ноги — целы! Именно этим отличаются мальчишки от мужчин! Для мальчишки главное идея, цель, прямой путь, а для мужчины главное — достичь цель с минимальными потерями!
А славяне — фанатики, вскормленные с пеленок коммунистическими идеями о «светлом будущем». Надеюсь, все понятно?
Зонман не забыл этот эпизод.
«Ну и скотина этот Зонман!» — улыбнулся про себя унтерштурмфюрер Амелунг, глядя на стоящего у стены, под охраной шутцмана, мальчишку.
Так ведь и сказал: «На, держи Кибальчиша. Проверь свои догадки о загадочной славянской душе, которая — потемки! Интересно, расскажет он тебе «военную тайну»? Только сразу предупреждаю, из-за этого мерзавца мы не разбили банду «Деда». И еще: он единственный, кого оставили живым мои ребята. Мне это стоило больших усилий, ведь он ухлопал четверых наших и двух инородцев. Все — только ради тебя, Вальдемар!».
А и правда, стоит с гордо поднятой головой. Пошатывается, но держится, стоит, а ведь ещё и "мальчики" Зонмана из него чуть котлету не сделали! Еще и улыбается, глядя на меня».
Амелунг, поднявшись с кресла, вышел из-за стола, надел черную кожаную перчатку на правую руку, подошел к мальчишке и резко, коротко ударил кулаком по улыбающимся губам. Шутцман за волосы приподнял мальчишку с пола, встряхнул, приводя в чувство, поставил на колени. Серёжка попытался встать на ноги, но, со скованными наручниками руками, не смог. Кровь с разбитых губ и носа капала Серёжке на грудь и разорванную гимнастерку.
— Ну, что, Кибальчиш? — Амелунг решил так называть мальчишку. — Умереть хочешь?
— Пошел ты… — процедил сквозь зубы Серёжка, но не успел договорить, получив от офицера ещё один удар… потом сапогом в лицо… потерял сознание.
— Облейте этого водичкой, а то он плохо меня слушает, — приказал унтерштурмфюрер.
— Вот, задергался, это хорошо! Ты замечаешь, Кибальчиш, что я тебя ни о чем не спрашиваю? Не требую ответов на вопросы? Ты ведь все равно мало что знаешь… И все же я отдаю должное твоей стойкости. Хотя… Можно поплющить в дверном проёме тебе пальцы, не спеша закрывая дверь… и не только пальцы…
Можно привязать к столбу в выгребной яме, прямо под отверстием, если не задохнешься, то сгниешь заживо…
Если бы ты попал в распоряжение штурмбанфюрера Раубеге, то по захлебывался в ведре с дерьмом, и не один день. Ну, в принципе, как и в выгребной яме… Но и это ничто по сравнению с тем, что вытворяет Штурмфюрер Шредер. Самое простенькое, из его арсенала, это подвешивание за одну ногу, вниз головой.
Ты можешь умереть в страшных муках, но это не интересно, ведь этого никто, кроме нас не увидит. Да и сам ты будешь считать, что умираешь героем, для вас, мальчишек, это — главное. Но я, Амелунг, не дам тебе умереть героем. Ты умрешь в лагере для пленных, в «Вальдспилсе». Там кормят один раз в день, да и то не каждый, более сильные пробиваются к чану первые, а слабым — не достаётся ничего. После каждой такой кормежки у чана остаётся лежать полсотни мертвяков. Тебя будут выставлять перед каждой кормежкой, а каждый желающий, попробовать пробиться к чану, должен будет, проходя мимо, плюнуть тебе в лицо. И так каждый день — до твоей смерти. А тебя будут кормить, хорошо кормить, чтоб не умер быстро и чтоб все видели, как тебя кормят!
Ты умрешь среди своих, у голодных нет товарищей. Ты там сам жить не захочешь… — говорил Амелунг уверенным тоном, хотя сам он уже не был так уверен в том, что действительно разбирается в «загадочной славянской» мальчишечьей душе… Ведь другой мальчишка, казалось, сломленный пытками: с обожженной раскалённым железом грудью и переломанными в дверном косяке пальцами, привёл 3–ий зондербатальон Зонмана на минное поле. Мальчишка — погиб… но потери батальона от этого не стали меньше.
Амелунг выполнил угрозу…
В теплушку вместе с Серёжкой фашисты загнали ещё сорок шесть человек — восемь семей, все они считались родственниками партизан. За шесть суток поезд добрался до разъезда Бронная гора, что в 80 км от Барановичей, и стоял второй день, пропускали эшелоны с войсками и санитарные поезда. Серёжа, немного отлежавшийся и пришедший в себя, благодаря заботам женщин, облазил всю эту тюрьму на колёсах и понял, что выбраться не удастся.
Видимо, немецкое руководство дало команду «рациональнее расходовать человеческий материал», поэтому заключенных эшелона решили покормить бурдой из очисток и кормовой свёклы.
Загремел замок, взвизгнула и отъехала в сторону дверь теплушки:
— Ком айн ман! — скомандовал немецкий солдат.
Серёжка тут же выскочил из вагона, понимая, что другого шанса спастись не будет.
Ему досталось нести в свой вагон помойное ведро с непонятной по цвету дымящейся жидкостью. Охранник был взбешен: все его товарищи уже отдыхали от «трудов праведных» греясь у костра, а этот заморыш, недобитый, все еще возится с ведром.
Серёжка взвыл от боли, фашист, желая поторопить, ударил мыском сапога по ведру, недавно кипящее пойло обожгло через штанину ногу мальчишки. До вагона осталось несколько метров.
«Неужели все? Мне с этим верзилой не справиться, а он еще и с автоматом. Что же делать? Бросить ведро и попробовать убежать, нырнув под вагон? Нет, пристрелит…»
Немец приоткрыл дверь в теплушку, Серёжка приподнял ведро и … плеснул в лицо охраннику. То, схватившись за обожженное лицо, дико заорал и, упав, стал кататься по земле. Серёжка, схватив автомат, коротко, в 2–3 патрона добил ошпаренного немца. Отдыхающие от охранных трудов немцы собрались у костерка, метрах в 50-ти, и пока еще не поняли, что произошло.
— Бегите, — крикнул он в вагон. — Может спасетесь, я прикрою.
Из вагона выпрыгнуло семеро: две женщины и пятеро детей, две семьи (видимо, партизанские), нырнув под вагон, бросились к лесу, а остальные побоялись, надеясь выжить в концлагере…
Серега, несколькими короткими очередями, заставил охранников у костра залечь, выиграв секунд 10. Когда охрана попыталась подняться, вновь прижал к земле короткими очередями. Ему было проще, он под защитой рельсов и колес вагонов, а немцам надо было преодолеть открытое пространство — хотя бы до вагонов. Выиграв еще пару десятков секунд, Серега сам бросился по снегу в лес, благо, деревья начинались метрах в 20 от вагонов…