Свет становился всё нестерпимее. Яркий, пронизывающий до позвоночника, до покалывания в кончиках пальцев. Маше пришлось зажмуриться изо всех сил. Издалека, сквозь густой кисель нарастающего шума к ней прорывался вопрос:
— Как вас зовут?
"Ага, так я и сказала — Маша всё раскачивалась на странных качелях. Проваливалась и всплывала в серо-чёрных бликах, — это зависит от того, кто спрашивает. Если Имре — Беатрис. Если Иван — Маша. Вот щас скажу невпопад и пожалте, Машенька, или в дурку, или на костёр."
Девушка попыталась открыть глаза. Яркий свет резал глаза, пришлось проморгаться, сощуриться. Перед её взором расплывались изображения мужчин в белом. Вроде без крыльев. И лица плохо выбритые, вполне земные, человеческие. Один даже в очках. Ангелы бывают в очках?
Маша глазами ощупывала пространство. Неоновый, космический свет отражался от всех блестящих поверхностей. Кожей чувствовалось много металла вокруг, пахло чем-то нежилым. Больница!
До Маши дошло, что она там, где ангелы сражаются за жизнь людей. Они одеваются в белые халаты и называются врачами. Больница это такое место, где все остальные люди, которые не в белых халатах, на один манер.
Нет мужчин, нет женщин. Здесь не понять где красивый мужик или секси девчонка. Никто не поправляет волосы, не хочет смотреться в зеркало. Никому не надо стесняться раздвинутых ног под тонкой простынёй и утки под кроватью.
До Маши донеслось:
— Она просыпается. Всё хорошо.
"Интересно, кто просыпается и почему это хорошо?" Мысли путались в голове, наезжали друг на друга. Хотелось встряхнуться, разобраться где она.
Маше было прохладно. Каждой клеточкой своего тела чувствовала шершавость простыней, неприятный привкус пластика во рту. Чем-то коряболо в носу, воздух, которым дышала, был невкусный.
Гул нарастающих голосов заполнял пространство, мотался бесхозным пуделем в голове, не давал Маше сосредоточиться.
Глаза смотрели, но мало чего видели. Как то всё урывками. Выцепили стоящую у стены немолодую женщину. Она, испуганно прижимала платок к губам и так смотрела на нее… Это мама…Мама!
Внезапно Маша вспомнила всё. Её тряхонуло.
— Мой ребёнок! — она попыталась вскочить, оглянуться, трогала руками живот. Оглядывалась искала глазами Соловейко. Она только что держала его на руках. Где он?
Со стороны выглядело, будто Маша еле шевельнулась, но её вопрос услышали.
— С вашим ребёнком всё хорошо.
— Мама, со мной был мальчик! Где он? — Она говорила немного растянуто. Язык заплетался. Маша с надеждой вглядывалась в лицо матери, у неё выпрыгивало сердце. Ей нужен был ответ. Немедленно.
Она поймала проницательный взгляд врача.
— Успокаиваемся. Маша! Всё хорошо. Вы беременны, ваш ребёнок с вами. Он здоров, у него всё хорошо.
— Нет, нет, со мной ещё был мальчик. Кудрявый, маленький. — Маша пыталась подняться, оглядеться.
— Это был сон. Вы проснулись.
У Маши перехватывало дыхание, глаза расширились, частил пульс. Выступили слёзы, она не могла отделаться от ощущения, что должна защитить ребёнка. Она вдруг явственно почувствовала, как горячо стало у неё на сердце. Ещё не понимала как это, но чувствовала, что мальчик, которого ищет, теперь у неё в сердце.
— Посмотрите вот сюда, — врач указал на стену вдоль кровати:
— Это мониторы. Они следят за вашим состоянием.
— Приказываю! Позовите врача! — разум Маши продолжал играться с недоверием.
— Мы здесь, мадам! — терпеливо врач возвращал девушку в реальность,
— Куды бечь, командирша Маша Кошкина? — врач с улыбкой держал Машину руку.
— Умоляю вас, послушайте сердечко. — Маша, чувствуя, как от тревоги потеют её ладошки, заглядывала в глаза божеству в белом халате.:
— Не моё, его — она указала на живот.
Врач послушно стянул фонендоскоп с шеи, приложил его холодный круг к животу обеспокоенной девушки. Тепло похлопал Машу по руке:
— Всё хорошо. Передаёт вам привет.
— С ним всё хорошо?
— Отлично. С такой мамой у него всё отлично.
Краем глаза Маша видела остальных, стоящих поодаль людей в белом. Их набилась полная палата. Все внимательно смотрели на Машу. Где-то за ними раздались всхлипы.
— Мама?
Люди расступились. У стены мама Маши рыдала.
— Ну, ты чего? — Маша улыбнулась.
— Дарья Петровна, вот, выпейте.
Медсестра протянула успокоительное в пластиковом стаканчике.
— Вот, Мария, смотрите, что вы натворили. Мы не спим, мама ваша не спит, за дверями целые делегации несут дозор.
— Врач делано погрозил Маше пальцем.:
— Больше не пугайте нас. У вас было сотрясение. Остановка сердца. Вас вводили в искусственную кому. Сейчас всё хорошо. Отдыхайте.
Он собрался уходить.
— Скажите, доктор. Мне постоянно слышится чирикающий звук птицы, как будто она где то рядом. Это галлюцинации?
— Я вам больше скажу. Мы тоже его слышим и даже видим.
Все расступились, в палату внесли клетку с серой птичкой.
— Вот он ваш соловей. Иван Алексеевич велел, чтоб возле вас был. Но, Иван хоть и главный, а мы главнее. Этот пернатый подарок не может находиться в больничной палате. Отдыхайте!
Все вышли.
Мама Маши сидела рядом с сооружением, напоминающем космическую гавань, в простонародье "медицинская кровать для лежачих больных", не могла насмотреться на дочку.
Бледное, осунувшееся лицо дочки изменилось. Оно стало взрослым, полностью утратило наивность. И мама Маши тоже изменилась. Морщины, появившиеся на её заплаканном лице ничто по сравнению с теми бороздами, что пропахали её сердце.
Она чуть дочери вместе с внучиком не лишилась.
— Я слышу столько голосов, мама… — Маша никак не могла вырваться из своего путешествия, — И со мной был мальчик. Он теперь у меня тут — Маша положила руку на сердце.
— Ванечка уже едет. — мать будто бы не слышала слов дочери.
Ванечка… У Маши защемило в груди. Она прожила целую жизнь, где хранила ему верность, где не позволила обстоятельствам сломить свою любовь. А теперь ей надо будет учиться жить без Ивана.
Его измена…Опять каменная плита обиды вдавила Машу в кровать.
— Доча, там столько народу за дверями. Лена, подружки с твоей работы. Игнат вот с птичкой носится. За каждое пёрышко Соловейки отвечает.
— Как ты сказала птицу зовут?
— Соловейка.
— Кто её так назвал?
— Да не знаю. Само как-то.
Так вот, все хотят тебя видеть. Ванечка же охрану выставил, никто кроме меня и врачей входить не может.
У нас с ним тайна есть. Медсестра как войдёт, так колечко с тебя снимает, говорит— не положено. Ванечка как придёт, надевает.
— Мама, не говори мне про него.
— Маша..
— Не начинай, — Маша остановила мать, — ты ничего не знаешь.
— Чего же я не знаю такого, что знаешь ты, доченька.
Вот, послушай историю.
За два месяца до победы у моей бабушки родилась двойня. Моя мать и мой дядька Коля. Кругом разруха, март, холод, голод жуткий. К тому времени дед мой, которого потом корова забодала, с войны уже вернулся.
Комиссованным, без ноги, с костылём. Хоть и калека, а всё мужик. Так вот, на селе тогда лазарет на втором этаже единственного сохранившегося здания был. Там двойня и родилась у деда с бабушкой.
Ждёт баб Таня когда дед придёт, порадуется, поддержит её. А его всё нет и нет. Подумала баб Таня, что он про двойню узнал и бросил её. Как в разруху то двоих младенцев поднимать.
Решила бабушка Таня с окна выброситься, боялась, что сама не сможет. Как детей кормить, сама то последний месяц вместо еды всё махорку курила. Нянечки еле оттащили от окна, истерика у неё была жуткая.
А дед, между прочим, в соседней палате лежал. Он когда от радости скакал к ней на одной ноге на второй этаж, упал и вторую ногу сломал. Бабушке сказать боялись, чтоб молоко не пропало.
За неё переживали: вроде мужик был полуинвалид, а теперь совсем обездвиженный. Да ещё двойня на руках.
Мама Маши молчала.
— Ну, и зачем мне эта история? — Маша злилась. Она вообще терпеть не могла все эти сельские побасенки:
— Меньше бы пил, глядишь, не свалился бы с лестницы, — добавило зло, непримиримо.
— Деда не суди. Откуда знаешь, чего он там на войне насмотрелся.–
Мама Маши уже не плакала.
— Людям надо верить Маша. Дай шанс своей судьбе.
— Что это значит?
Мать встала, открыла дверь. В дверном проёме спиной к Маше стояла фигура в чёрном костюме. Охранник застыл каменной глыбой, глядя прямо перед собой. Он как будто рассматривал стену напротив, по которой размажет любого, кто попытается переступить порог палаты.
Из-за его плеча высунулось лицо Зинаиды Петровны…
— Маша, простите меня. — её голос звучал ровно, без эмоций. Слова, которые она сказала после были как гром среди ясного неба. Маша от неожиданности даже попробовала приподняться, не ослышалась ли.
— То, что вы увидели в кабинете у сына, это я устроила. Наняла девушку артистку, чтоб она развела вас на ревность. Это была провокация. Я хотела чтоб вы исчезли из жизни сына. Простите.
— Засунь себе свой "сорян" в ж.. — это первое, что хотелось Маше крикнуть ей в ответ. Странно, она нашла в себе силы сказать вслух:
— Прощаю. Но никогда не забуду. И, сделайте одолжение, исчезните с глаз моих.
Лицо женщины исчезло. Охранник, красивый мужик, рослый, мощный как танк, повернулся вполоборота, закрыл дверь в палату, оставив Машу с мамой в тишине.