11(25) февраля
Сегодняшний день, как и вся неделя до этого, сопровождался заунывным завыванием вьюги на улице, которая рушила все наши планы обучения местного ополчения до хоть какого-то подобающего уровня. Сейчас в деревне базировалось ровно сто шестьдесят четыре фактических солдат. Это если сложить три с лишним десятка гвардейцев, составляющих даже самостоятельным подразделением мощную силу, шесть десятков рабочих мануфактуры, которые успели провести лишь две полноценные тренировки совместно с гвардейцами и лишь на днях получили свои мундиры. Только не чëрные, как у гвардии, а серые. Взвод Ивана уже в полной мере освоил ружья и штыковой бой. Елисей, некогда в совершенстве овладевший арбалетом, показывал лучшие результаты и с огнестрельным оружием. Он без проблем поражал ростовую мишень с дистанции в семь десятков шагов, а относительно прогрессивный протез ноги, выполненный из дерева и стали и спроектированный Жаком, позволил ему принимать участие почти во всех тренировках отряда. Было заметно, что сержант работал больше остальных, прогрессируя почти каждый день.
Третьей же силой был отряд Григория. Семь десятков солдат, отлично владеющих оружием ближнего боя и примитивными луками. Выдавать им мундиры из местного сукна или тем более огнестрел я по понятным причинам не торопился. Да, мы с Григорием де-факто договорились о том, что в случае какого кипиша будем держаться вместе. А то, что этот кипиш рано или поздно настанет всем посвящённым в ситуацию очевидно. Однако сотник и его люди сейчас по факту закреплены за полком и находятся под командованием Михаила, а потому полностью на них положиться я не могу. Однако раз в неделю весь отряд также прибывал в Борки на совместные учения. И если в борьбе и кулачном бою гвардейцы лишь незначительно проигрывали солдатам полка, то вот в фехтовании вторые не оставляли взводу Ивана ни шанса. Всë-таки за ними опыт и физическое превосходство, обусловленное банальное разницей в возрасте. Впрочем, на усиленном питании рядовые быстро набирали полезную массу и через пару лет тренировок вполне могли стать первоклассными профессионалами своего дела. Вот только кто мне даст эти пару лет?
Да, к огнестрельному оружию сотню Григория я не подпускал(хотя они и сами относились к нему скептически, даже когда увидели, что сотня стволов делает с группой мишеней за один-единственный залп. И это при том, что многие ополченцы-рабочие до сих пор не могли избавиться от привычки закрывать глаза и дëргаться перед выстрелом). Но зато арбалеты, которые в большом количестве сейчас лежали на складе, ожидая своего отправления на первых весенних купеческих кораблях, неожиданно пришлись им по вкусу. Да, не сразу, однако уже на третьей тренировке сто процентов личного состава отказалась от луков в пользу самострелов. Тем более, что арбалеты, которые выпускала моя мануфактура, были на голову выше качеством тех, которые они видели ранее.
В общем и целом — сто шестьдесят человек, которые к весне должны сплотиться и, переняв сильные стороны друг друга, стать единой силой. Это если погода позволит. А продолжающаяся вот уже неделю с малыми перерывами вьюга явно не располагает к усиленной военной муштре. Конечно, против зарубежных армий это не более чем пшык, однако для подавления внутригородских мятежей и волнений — вполне себе неплохо. В Новгороде я сбываю весь свой товар, а возможные восстания распугают к чертям всех купцов, которые мой товар и покупают. А мне оно не надо, поэтому придётся в случае чего малость повоевать за благополучие города.
Кстати говоря о городе. Неделю назад я отправил лучшего особиста отряда, Лаврентия, на задание особой важности в Новгород. Он должен собирать информацию о влиятельных силах и, что самое главное, о волнениях в народе. А как только ситуация примет облик необратимой — пулей мчаться в Борки и во всех подробностях доложить о происходящем.
Я сидел на стуле, глядел в окно, за которым бушевала непогода и уже в который раз чистил ружьë, в неизвестно какой раз разбирая механизм до последнего винтика и пружинки и в который раз собирая всё обратно.
— И давно ты так сидишь? — Спросил внезапно вошедший в комнату Генрих. Я подскочил от неожиданности и чуть было не выронил шомпол из руки. Вот это, пожалуй, единственный плюс непогоды. Генрих и, что важно, Анна, уже неделю гостят у меня. Да, при большой нужде они могли бы уехать даже в метель. Однако это, вроде как, риск, возможный удар по здоровью… Да и не хотели они возвращаться в шумный Новгород, где во всю расползались слухи о надвигающимся бедствии и весь народ наверняка был как на иголках, а блаженная матушка Генриха регулярно попрекала его своими анти-русскими замашками. Это здесь, в деревне, где люди привыкли к своей практической непричастности к верхам и где народ банально не понимает возможных последствий, все разговоры о смуте если и ведутся, то вяло и скорее от нечего делать.
— Уже довольно долго, — Вздохнул я. — Чертова метель рушит все планы! — Я сжал приклад ружья, не зная, куда деть негативные эмоции.
— Я думаю, она продлится ещё не долго. — Задумчиво проговорил Генрих, смотря в окно. — О, кажется, кто-то идёт. — Меланхолично заметил он. Я бросил во двор ленивый взгляд. Не узнать тучную фигуру Жака невозможно. Сложнее, наверное, только поверить, что француз изменил своим убеждениям и покинул свой дом в такую непогоду. Это могло значить лишь одно — что-то с чертежами. Либо Жак мчится посоветоваться, либо, что он любил гораздо больше, похвастаться успехом.
В этот момент в комнату вошла и Анна. За последнюю неделю она взвалила на себя обязанности трëх моих слуг, что поддерживали дом в чистоте и готовили еду. Точнее сказать, взяла на себя руководство над ними, зачастую выполняя работу вместе с ними. Не полностью, конечно, однако Анна, забыв о благородном происхождении, считала, что раз уж им пришлось погостить у меня дольше обычно, то она не может просто сидеть на месте. А может, этот порыв связан с нашим сближением, которое, в условиях нахождения в одном доме столь длительное время, было чем-то очевидным и зависящим лишь от времени. Так или иначе, но поместье под её началом заиграло какими-то новыми красками. И всё же немцы — удивительный народ. Конечно, не такой удивительный, как русские, которым я поражаюсь порой до сих пор, хоть сам им являюсь. Но немцы — особенная масть. Они организованны, чистоплотны и дисциплинированны. И в этом с ними едва ли кто-то может соперничать. Анна является ярким представителем этого строгого, но чистоплотного народа. Генрих же был абсолютно не против такого поведения сестры. Видимо, он уже решил, что этот дом вскоре станет и её домом, а мы с моим немецким другом вроде как даже породнимся. Обязательно. Вот только решу для начала все проблемы и сразу в церковь на венчание. Хотя, чем дольше я смотрю на Анну, тем больше хочу плюнуть на всё и жить обычной жизнью русского дворянина вместе с ней. Но пути назад у меня уже нет.
— А мне нравится эта погода, — Вдруг заявила она. — Такая сильная и… Пугающая. — Её глаза блеснули той самой ноткой романтизма, которую я видел уже не раз. Вздохнув, она пришла в себя. — Я слышала, у нас гости. — В миг переключилась Анна с германской принцессы на русскую домохозяйку. — Сейчас, нужно накормить гостя.
— Не стоит, Анна. — Остановил её я. — Жак не выходит из дома на голодный желудок. Да и, похоже, он ко мне по работе.
Заваленный с ног до головы снегом, французский инженер ввалился в прихожую и тут же разразился тирадой на своём родном языке. Да так недружелюбно, что я даже обрадовался тому, что не знаю французского.
— Шьер Александр, как вашей стране не стыдно? — Раздражённо буркнул он, снимая с себя уже третий по счёту слой одежды.
— О чём это ты, Жак?
— Похоже, в этом году ви украсть весь снег у доброй половины Европы! — Добродушно рассмеялся он в свои благородные усы французского высокородного господина.
— То ли ещё будет! — Усмехнулся я. — С чем пожаловал, Жак?
— Я закончить роботу над то, что есть водяная мельница, шьер Александр. — Мы вдвоём уткнулись в громадный чертëж, просто напичканный разного рода механизмами, нарисованный с разных сторон и ракурсов. Это была не то чтобы очень прогрессивная для Европы мельница, работающая от водного течения и способная выполнять самые разные задачи. От помола зерна до ковки большими, неподъёмными для человека, кузнечными молотами.
— А можно мне взглянуть? — Вдруг раздался из-за спины журчащий голосок Анны. Жак взглянул на меня как-то озадаченно. Потом перевëл взгляд на Анну. И снова на меня, уже слегка раздражённо. Я лишь примирительно кивнул ему.
— Конечно, Анна, — Я отодвинулся, открывая ей дорогу к чертежу, разложенному на столе. Наверное, с пол минуты она с интересом изучала работу Жака и, казалось, совсем не замечает его раздражённого лица и обиженно поджатых губ.
— Здесь, — Вдруг ткнула пальцем она в один из передаточных механизмов, которые и переводили энергию воды в полезную для человека силу. — Детали находятся под слишком острым углом. Шестерни будут крутиться плохо. — Я сосредоточился на месте, куда указала аккуратненькая ручонка истинной арийской дворянки. Мне хватило нескольких секунд, чтобы понять, что Анна, по сути права. Жак же ещё некоторое время озадаченно пыхтел, силясь опровергнуть столь оскорбительное для него высказывание, но спустя несколько тщетных попыток всё же сдался.
— Ну и что же вы предлагать, мадам? — Обиженно, но с интересом буркнул он.
— Если выделить под этот механизм чуть больше места, то, вероятно, получится увеличить угол и даже убрать одну из шестерëнок, которая по итогу станет лишней. — Анна замолчала, виновато взглянув на меня со скромной улыбкой.
— Но откуда ты это знаешь? — Наконец задал я волнующий вопрос.
— Да, мадам, вы есть и правда понимать в инженерном искусстве. Но как? — Похоже, Жак и вовсе поник, осознавая, что его уделала девушка. Пусть и западноевропейского происхождения и далеко не простолюдинка, но… Девушка.
— Отец многому учил нас с Генрихом, — Пожала плечами она. — Но он предпочёл военное дело наукам, а я… Мне было интересно слушать отцовские учения. — Анна мило улыбнулась и, незаметно подмигнув мне, решила оставить нас с Жаком наедине с чертежами и глубокой озадаченностью на лицах.
— Жак, — Первым пришёл я в себя. — Мельница-то конечно занятная. И полезная, слов нет. Однако ты же помнишь, что я говорил тебе сейчас работать над проектами военного плана. Всё же они нам нужны больше.
— Да-да, шьер Александр, — Очухался француз. — Я это помнить. Проект «Град» я уже почти закончить. Должен признать, идея есть очень хорошая. И я вроде даже читать и таком в древних восточных свитках. Как только шьер Оскар выделить мне порох, я даже смог собрать первый, что ви называть, образец. — Гордо заявил он.
— Прекрасно! И как он?
— Ну, — Жак замялся. — Погода не есть хороша для испытания.
— А, — Я разочарованно посмотрел в окно, за которым по прежнему бушевала метель. — Да, точно. А что со станком для реализации проекта «Град»?
— То есть, как здесь говорят, пустяк, — Отмахнулся он. — Это не есть сложно. Шьер Тихон уже вырезал один такой. Его мастерство, хочу сказать, в который раз поразить меня.
— Хорошо. — Кивнул я. — Тогда как только погода успокоится — испытаем образец. Пока что займись созданием разных образцов для испытаний. Экспериментируй!
— Да, шьер Александр! — Воодушевленно и почти с русским духом в голосе, ответил он.
С Жаком я постарался закончить побыстрее. Да и чертёж его, честно говоря, утвердить проблемой не было. Поэтому, озадаченный, но довольный врученной премией и, в большей степени, признанием собственного мастерства, француз удалился в темноту метели. Благо, дом его находился буквально в полусотне шагов от моего поместья и волноваться за то, что Жак заблудится, не приходилось.
Сам же я поспешил в комнату на втором этаже, которая стала для нас с Анной неким пристанищем, где мы могли не заботиться о формальностях общения и прочем бреде, к которому принуждала эпоха. Взяв из своей спальни мою «аналоговую» гитару, которая являлась обязательным свидетелем всех наших подобных посиделок с Анной, я вошёл в эту самую пустующую даже при наличии гостей комнатушку, где она меня уже ждала. Понятно, что Генрих, несомненно, в курсе того, что мы с Анной порой позволяем себе подобные встречи. Но Майер-старший по-дружески не обращает на это внимание, тем более понимая, что чести семьи подобное ни в коем случае не грозит. Да и я не планирую рушить его убеждения.
— Ты знаешь, я вспомнил новую песню, — Шепнул я на ухо Анне, когда она наконец позволила мне дорваться до гитары из своих объятий.
— Да⁈ — Её глаза загорелись каким-то детским интересом. — Давай, я слушаю. — Она с серьёзным видом, однако не сумев скрыть улыбки, села напротив меня.
— Ну, тогда слушай, — Усмехнулся я. И я принялся перебирать струны, извлекая приятную мелодию. Чем мне нравятся лирические песни, так это их непредвзятостью к музыкальному сопровождению. Даже самый простенький перебор можно, при желании, наложить на хорошую лирическую песню. — Когда вода всемирного потопа, — Начал я заунывную балладу Высоцкого. Впрочем, в этой реальности никто не узнает, кому именно принадлежат его песни. Да и не факт, что великий бард вообще родиться в будущем. — Вернулась вновь в границы берегов, из пены уходящего потока, на сушу тихо выбралась любовь…
Интерлюдия. Лаврентий.
Погода бушует уже вельми долго. Пожалуй, как я седмицу назад приехал в Новгород по особому поручению командира, так с тех пор и воет, как назло. Я же до того упражнялся с гвардейцами остальными с ватажки нашей, что гордо взводом гвардейским зовëм. Мне же такое название по душе, да и остальным бойцам, похоже, тоже. Так вот упражнялся я со всем прилежанием: и с ружья палил и в снег падал по команде, да в снегу том добрую сотню шагов проползал, да с ополченцами с Борок проводил учения, навыки их ближнего, то бишь штыкового, да огневого боя совершенствуя день ото дня без продыху. А порой и сотник, командира вельми уважающий, со своими людьми приезжал, да уже нас они учили, как надобно саблей махать. Они ружья наши от чего-то не приняли, однако ж самострелы им от чего-то приглянулись и они их тут же попросили у командира. Он же им их дал, да токмо на время, что они упражняются и не более.
А дело мне командир и правда важное дал. Говорит, мол «Используй своё чутьë природное, да глаз намëтанный, дабы в Новгороде следить за народной молвой да за волнениями». А дело то это не шибко хитрое: сижу, я, значит, целыми днями в корчме и слушаю, о чем народ говорит. И ежели что не так или бунт какой собирается, то сразу мне положено мчаться в Борки, вотчину командира, и доложить об этом ему.
Или, как погода сладится, так же по улицам неприметно ходить, да по дворам такое стараться услыхать. Ведь в корчме народ хоть и бывает нередко, однако ж туда, мнится мне, серьëзный люд, что бунт затевает, собираться не станет. Хотя, ежели народ бунтовать вздумает, то об этом везде баить станут.
Вот только покамест вьюга метëт за окном — мне только и есть, что в корчме сидеть за кружкой кваса, да пьяные бредни слушать, силясь из них чего полезного вытянуть. Однако ж бывает, что люди и много интересного по пьяному слову бают. Вот недавно был воин из полка Новгородского, что сильно на воеводу наговаривал. Мол лютует он не по-людски, да всех неугодных почëм зря прижимает, на их место ставя добрых к нему людей, даже если те в деле ратном не шибко разумеют. Но на того говоруна быстро другоая сила нашлась. На не одна и не две. Много кто в тот вечер кричал и кичился, мол знает, кто в городе баламут, кто польский, а кто свейский соглядатай.