Ночь с 23 на 24 апреля.
Михаил собрал всех сотников для того, чтобы решить, что делать дальше. Он долго ходил по комнате, где в траурном ожидании, приуныв, сидели все пять оставшихся сотников и несколько самых влиятельных десятников. Когда воевода наконец остановился и оглядел тяжёлым взглядом своих подчинённых, казалось, что в тишине даже послышалось робкое трепыхание тусклых свечей.
— Ну, — Надменно буркнул он. — Есть у кого мысли здравые? — Его голос эхом прокатился по залу. Большинство подопечных сидели, опустив головы.
— Сдавать надо крепость, — Вдруг без доли страха протянул один из сотников, стрельнув взглядом в сторону воеводы.
— Ты что ж такое несëшь, ирод? — Сквозь зубы проговорил Михаил. — Ежели сам круль свейский нам свою опеку предлагает, то как можем мы… — Его речь прервал удар по столу того самого сотника, который вынес смелое, хоть и витавшее до того в воздухе предложение. Этот сотник — один из немногих, кого Михаил не стал заменять, как только началась вся эта суматоха. Он ходил с ним осенью в поход, да и до того Михаил хорошо его знал. Жаждущий наживы, жестокий и беспринципный. Именно такой человек был нужен воеводе и именно таких он продвигал заместо старых вояк.
— Вот, полюбуйся! — Он передвинул руку, которой ударил по столу к центру и, убрав её, явил всем небольшой круглый металлический шарик. — Мой племяш пошёл в атаку, как ты и сказал, на тех селян с палками. А вернулось лишь его тело, которое навсегда покинула душа. А это, — Он кивнул в сторону того самого шарика. — Лекарь вытащил из его груди. Говорит, ежели б не кольчуга, то и вовсе насквозь бы пробило! — Все с интересом уставились на свинцовую пулю, потерявшую былую форму после столкновения с кольчугой. Сотники и десятники оживились и зашептались, всё чаще недобро поглядывая на воеводу.
— За стенами они нас не достанут, — Уже спокойно сказал воевода. Еды на седмицу хватит, а там, глядишь, и круль свейский со своей армией подойдёт.
— Подойдёт ли? — Усомнился кто-то. Михаил хотел было уже ответить и даже набрал воздуха в грудь, как вдруг по крыше что-то несильно, но звонко ударило несколько раз. Все разом затихли и, переглянувшись, устремились на улицу посмотреть, что происходит.
Михаил в числе первых вышел во двор детинца. После тусклого света в избе глаза не сразу привыкли к ночному мраку, однако вскоре взгляд сфокусировался. Сначала он не мог понять, что происходит. Вот вроде обычная ночь, лишь облака в лунном свете простираются довольно близко к земле. Но вскоре до него дошло, что буквально с неба сыпятся мелкие камни с привязанными к ним бумажными трубками. Тот самый сотник подобрал одну такую бумагу и, развернув её, стал вчитываться в текст в ночном полумраке.
— Да уж, такого дождя я отродясь не видел. — Усмехнувшись, буркнул он и протянул Михаилу бумагу. Он также вчитался в текст, однако разобрал лишь пару слов про «воинов» «страх» и «милосердие», как вдруг его за плечо одëрнул сотник.
— Матерь божья, — На вздохе произнёс он. Его глаза округлились то ли от ужаса, то ли от удивления. Михаил уже хотел отчитать его за излишние эмоции, но рефлекторно глянул туда, куда он показывает и также застыл на месте: вынырнув из облаков и удаляясь от крепости, к земле плавно спускалось нечто. Судя по тëмным очертаниям, воевода мог лишь предположить, что скрывается за квадратной формы очертанием, в котором проглядывались два человеческих силуэта и большим кругом, который сверху был множеством то ли верёвок, то ли палок совмещëн с тем самым квадратом. В общем, было это нечто непонятное и пугающее. Однако можно было сказать наверняка, что это нечто и сбросило на их головы эти послания.
Интерлюдия. Александр.
Удачный ветер плавно пронёс воздушный шар прямо над крепостью. Сегодняшней ночью сложились многие факторы, которые и позволили нам совершить, наверное, первую в истории воздушную бомбардировку. Правда, не бомбами, а силой, которая способна ударить и пострашнее — предложениями к капитуляции. Ведь если скидывать на головы противника нечто более убойное, могут возникнуть проблемы. Во-первых, зачем мне разрушения в крепости, которую я хочу взять под контроль? Во-вторых, подобная ночная атака хоть наверняка и напугает защитников детинца, однако агитация в этом плане куда эффективнее. Теперь они знают, что каменные стены — не такая уж и весомая преграда и в следующий раз на их головы может упасть не пол сотни камешков с бумажками, а добрый десяток зажигательных бомб, которые наверняка нанесут огромный ущерб строениям внутри, потому как почти все они деревянные. Благо, создание зажигательных бомб для меня не является большой проблемой. И всё же разрушенная крепость мне, пожалуй, не нужна.
Мы с Генрихом пролетели ещё пару сотен метров и, сбросив импровизированный якорь в большой двор, стали снижаться.
— Саша, этот шар! Это же просто невероятно! — Он, задыхаясь от бури эмоций, чередовал русские выражения восхищения с немецкими, просто не находя слов, чтобы выразить свой восторг. — Сколько же пользы могут принести такие шары на войне!
— Да, друг мой, я с тобой абсолютно солидарен, — Усмехнулся я. — Вот только это отнюдь не дешёвое удовольствие.
Я окончательно перекрыл печи доступ к кислороду, от чего огонь в ней тут же стал задыхаться и мы в быстром темпе стали снижаться. Наконец дощатая корзина глухо ударилась о землю, приземлившись посреди обширного двора одного из горожан. С веранды на меня испуганно глядели две пары мужских глаз, спрятавшись и выглядывая, стараясь остаться незамеченными. Я откинул аппарель корзины и уверенно шагнул на сырую землю, стрельнув глазами в сторону испуганных горожан, которые тут же нырнули обратно в своё укрытие.
Как ни в чëм не бывало, мы с Генрихом вышли за калитку на улицу. К нам уже мчался небольшой отряд из сотни Григория и ещё пол дюжины гвардейцев с повозкой, дабы забрать воздушный шар обратно в лагерь. Я лихо вскочил на услужливо подведённого мне коня и, легко и беззлобно ударив того в бока, по ночным улочкам направился в сторону огней осадного лагеря с другой стороны крепостных стен.
Интерлюдия. Михаил.
Этой ночью воевода смог уснуть лишь перед самым рассветом, да и то ненадолго. Стоило солнцу выглянуть из-за горизонта и осветить будто бы вымерший город между второй стеной и детинцем, как в его комнату настойчиво постучали.
— Кто? — Раздражëнный гаркнул воевода.
— Михал Иваныч, тебе на сие взглянуть нужно! — Настойчивым, но дрожащим голосом отозвался нарушитель спокойствия. Михаил вспомнил вчерашнюю ночь. Он несколько раз перечитал то послание и, наверное, сотню раз пытался вспомнить силуэт необычной штуковины, что сбросило эти самые послания им на головы. В тексте же сообщений, который на всех листах был одинаковый, говорилось многое. Но главным образом о том, что: «полку даётся время до первого луча солнца. После же сего момента, ежели осаждённые не одумаются и не сдадутся на милость горожан Новгородских, да оставшиеся целые ворота не отворят, то худо будет всем защитникам, кто до конца стоять думал под властью предателя-воеводы.» Михаил, конечно, такого не потерпел и распорядился все послания собрать и сжечь. Но как же их все соберешь, когда их, почитай, что сотню по всей крепости разбросано?
Уже через пять минут Михаил стоял на стене и, так же как и многие другие собравшиеся воины, пристально вглядывался в сторону лагеря, вставшего им костью в горле. После вчерашней вылазки, которая окончилась полным провалом, воевода долго наблюдал за лагерем, который с каждым часом разрастался и грозился вскоре полностью закрыть кольцо вокруг детинца. Если с утра у осаждающих было около двух сотен человек, то сейчас их число наверняка приближалось к полноценной тысяче разномастных воинов. Это, а также то, что в конюшнях осталось лишь пол дюжины дохленьких лошадок, вынуждало Михаила окончательно забыть об атаке и полностью сконцентрироваться на защите стен, которые играют роль последней преграды между поредевшим и приунывшем в последние дни полком и непобедимых пока воинов с ручными пушками.
Между тем в лагере началась вялая суета, которую можно было бы легко спутать с обычным утренним бытом. Однако намëтанный глаз Михаила уловил нездоровую активность возле трëх пушек, которые выглядывали чернотой стволов из-за стены телег, выстроенной перед лагерем. Вдруг утреннюю тишину буквально разорвало тремя выстрелами. Все наблюдатели прильнули к стенам, прячась от огня пушек. Все, кроме Михаила. Он продолжал пристально наблюдать.
Погода стояла безветренная, а потому дым от выстрелов настойчиво не хотел уходить. Все ожидали, что сейчас три ядра врежутся с хрустом в каменную стену или, по-крайней мере, со свистом пролетят над головами, однако ничего такого не последовало.
— Чего это? — Заикаясь, спросил рядом стоящий воин, робко выглядывая из-за стены.
— Пустыми выстрелами били, — Задумчиво буркнул воевода, не спуская глаз с облака дыма, которое никак не хотело развиваться. Однако вскоре из него показалось сначала одно только очертание повозки, а после и она сама. Это была не обычная телега: обвешанная большими прямоугольными щитами спереди и с боков, она двигалась не лошадью, а людьми, толкающими её сзади. В самой же повозке тоже что-то находилось, однако что именно, воевода понять не мог. Впрочем, это не помешало ему почувствовать неладное. В последние дни слишком много сюрпризов обрушилось на него, а потому было бы сущей глупостью не обратить внимания на подобную выходку Александра.
— Бейте по телеге изо всех луков! Горящими стрелами! — Резво скомандовал он и сам потянулся к своему луку, вынимая из рядом стоящей стойки со стрелами один из оперённых снарядов для своего оружия. Обмотав тряпицей древко стрелы у наконечника и, поднеся его к факелу, выпустил стрелу в сторону телеги. Остальные воины, пусть и с недоверием, последовали его примеру.
Вдруг, проехав около трëх десятков шагов, повозка остановилась, а в ней, за щитами, закрывающими от стрел людей в телеге, началось какое-то движение. Воины продолжали поливать укреплённую повозку огненными стрелами. Внезапно со стороны телеги раздался резкий треск и что-то, мелькая огненным хвостом, полетело в сторону крепости. Такое же «нечто» осыпалось градом на остатки конницы вчерашним днëм, только тогда за раз вылетело около десятка таких же непонятных снарядов.
Сейчас же, мир словно остановился или, как минимум, замедлился и Михаил с удивлением наблюдал, как буквально в паре метрах над их головами пролетает продолговатая трубка, уже где-то потерявшая свой огненный хвост, однако надменно подмигивающая массивным керамическим наконечником. Она пролетела ещё пару десятков шагов и ударившись о соломенную крышу одного из домов, где расселились спящие воины, вдруг резко вспыхнула синеватым пламенем, которое в мгновение ока охватило всю крышу и быстро начало спускаться к основанию избы. Все воины, до того увлечённо выпускавшие стрелу за стрелой в сторону обнаглевших осаждающих, с ужасом наблюдали, как огонь охватывает здание и как из него выбегают люди, зачастую с ног до головы охваченные огнëм и падают на сырую землю, пытаясь сбить пламя, но лишь продлевают свои мучения, потому как все, кто мог бы им помочь, сейчас стараются не допустить распространения пожара на другие дома.
Михаил первым пришёл в себя.
— Ну, чего встали, остолопы? — Озлобленно гаркнул он. — Продолжайте стрелять!
Но воины уже смотрели на него иначе. Вовсе без уважения или страха. Без взгляда подчинённых, а совсем по-другому. Как-то по-волчьи: бесчеловечно и холодно. Вот один из воинов бросил свой лук на дощатый пол крепостной стены и надменно уставился на воеводу, вот тоже самое сделал второй, третий, пятый воин некогда преданного Михаилу полка…
Интерлюдия. Александр.
Как только я, скрипя сердцем, проводил взглядом первую зажигательную ракету, а та в свою очередь скрылась за крепостной стеной, едва её не задев, стрелы перестали бить по щитам на телеге. Гвардейцы у пусковой установки вопросительно взглянули на меня. Первый выстрел был пристрелочным и, так удачно, точным. В детинце явно вспыхнул пожар, о чём известил столб густого дыма, мерно тянущийся к небу.
— Командуй движение вперёд, — Спокойной проговорил я, после чего рядовой гвардеец двумя флажками отсемафорил полученную команду. Повозка-танк на человеческой тяге продвинулась ещё шагов на десять. Всё, теперь при обстреле все ракеты попадут за стены.
Я стоял, в нерешительности. С одной стороны, конечно, нужно выполнять свои угрозы и отстрелять весь боекомплект. Вот только в таком случае я спалю, наверное, к чертям собачим все здания за стеной, которые, в большинстве своëм, были построены из невероятно горючих материалов. Я выждал ещё с пол минуты. Ни одна стрела так и не прилетела в нашу сторону, хотя до первого пуска каждые пол секунды то и дело раздавался стук наконечников о деревянные щиты. «Ну, наверное пора» — Тяжело вздохнув, подумал я.
— Беглый огонь, — Стараясь оттянуть момент, сказал я. Гвардеец спешно подал флажками соответствующий сигнал «ракетчикам».
— Всем боекомплектом. — Испуганно глянув на меня, сигнальщик передал указание. Едва получив сигнал, гвардейцы споро принялись соединять цепочкой фитилей все заряды ракет. Ещё через пол минуты батарея доложила о своей готовности открыть огонь.
— Внимание. — Семафорист поднимает обе руки, извещая о скором залпе. — Готовься. — Левая рука сигнальщика опускается. Сейчас я отдам команду «огонь», он опустит правую руку и на крепость обрушатся все девятнадцать ракет из двух пусковых установок, почти наверняка, превратив огромную его часть в кострище.
Я уже набрал воздуха в грудь, готовясь отдать команду, как вдруг заметил что-то, выбивающееся из общей картины. Какое-то, едва уловимое, движение на стене, которое с трудом можно различить на утреннем пейзаже. Но я его заметил и помедлил с командой.
— Отставить, — Спешно прокричал я и гвардеец поднял левую руку, извещая об отмене обстрела. Я подбежал к стене повозок и снова всмотрелся в движение на стене. Робко выглядывая из бойницы, на лëгком утреннем ветерку развевалась белая тряпица. Почти тут же показал вторая такая же, а чуть позже — множество других. Тут я заметил какое-то движение прямо на башне. Человек, с такого расстояния казавшийся совсем маленьким, бесстрашно и лихо взобрался на самую верхушку башни и, выбросив с неё до того развевавшийся там флаг с витиеватым узором, стал размахивать белоснежным знаменем.
Ещё через пару минут, когда всеобщее ликование охватило сначала мой, а потом и соседние осадные лагеря, образованные ополченцами из города и немногочисленными наёмниками, пришедшими на галере с пушками и Мстиславом, единственные оставшиеся ворота в город стали медленно открываться. И вот, очень скоро, перед воротами неприступного детинца столпились несколько сотен его защитников. Безоружные, они вышли из крепости, надеясь на моё обещанное милосердие.
Само собой, я не собирался нарушать данных обещаний. И хотя защитник и малость опоздали со сдачей детинца и приняли решение о капитуляции лишь после начала обстрела, эта победа так меня порадовала, что я не стал атаковать безоружных, сдающихся на милость победителям, побеждённых. Все двести восемьдесят четыре человека, что вышли из детинца, были заключены под временную стражу в темницу крепости, а охранять их так символично стали те, кто в этой самой темнице до этого сидел. То есть та часть полка, которую Михаил ещё не успел перестроить на свой лад.
Что же до самого предателя воеводы, то его, как их оставшихся в живых сотников-предателей ждала самая неприглядная, зато весьма быстрая участь. Народ тому противиться не стал, скорее даже напротив, было много желающих собственноручно оборвать жизни предателей. Однако такого я всё же людям не позволил. Сразу после того, как наше объединённое войско вошло в город, у ближайшей крепостной стены были выстроены сотники и воевода. Приговор был приведён в исполнение на глазах у удовлетворённой толпы.
Оставался вопрос: что делать с пленными? С одной стороны, почти все они — отнюдь не опытные воины, набранные по кабакам и бандам, но с другой — ценный людской ресурс, который можно использовать на благо города. И идея буквально влетела в мою голову в процессе размышлений. Всех пленников собрали на площади, где некогда проходило вече. По периметру выстроились гвардейцы и ополчение из Борок, направив штыки в сторону пленных. Сейчас, без оружия и снаряжения, все они напоминали скорее бедных крестьян, чем воинов полка. Хотя это, наверное, от части правда. Всё же как таковых воинов среди них не было.
— Многие горожане и честные люди желают вашей смерти, — Начал я свою речь с трибуны. — Однако у вас есть шанс искупить свой долг перед Родиной. — Услышав об этом, пленники оживились. — С этого дня вы состоите в народной дружине. Все вы будете распределены в группы по три человека. Эти группы будут разбросаны по городу и станут выполнять самые разные задачи. Начиная с контроля за порядком, заканчивая тушением пожаров и помощи горожанам. Все вы будете носить на рукаве красные повязки, чтобы горожане могли вас узнать. Вам запрещается их снимать, носить любое оружие, кроме короткого копья и любую броню, кроме шлемов. За любой разбой, нападение или другое нарушение, включая попытку скрыть принадлежность к народной дружине или побег последует немедленная казнь без суда и следствия по законам военного времени. — После этих слов по толпе прошёлся испуганный ропот, а многие понурили головы. — На кошт себе зарабатывать будете своим же честным трудом, всячески помогая горожанам, если те нуждаются в помощи. Родина даёт вам последний шанс! — Я повысил голос, выделяя серьезность своих слов. — Так постарайтесь же не подвести её и не обделаться снова!