152243.fb2
Легенду о том, как гуси спасли Рим, знают практически все. В начале IV века до нашей эры огромное войско галлов подошло к Риму. Варвары жгли и грабили пригороды, а римское войско было вынуждено укрыться в Капитолии. Огромное каменное сооружение, стоящее на холме, взять приступом было нелегко. И тогда галлы решили организовать штурм под покровом ночной темноты. По тем временам, когда битвы происходили только при дневном свете, это была большая военная хитрость.
Поздней ночью галлы неслышно поднялись на Капитолийский холм. Ни сторожа, ни собаки не услышали их. И только гуси, которые жили в храме, подняли такой гвалт, что разбудили римЛян. Варвары не ожидали встречной атаки и были наголову разбиты. Время было жестокое. Сторожей и собак, которые прозевали врагов, предали смерти. А к гусям с тех пор римляне относятся очень уважительно.
Счастливое спасение Рима объясняют, как правило, тем, что чуткие птицы услышали приближение врагов. Но почему их прозевали сторожевые собаки, у которых слух ничуть не хуже, чем у гусей? Эта загадка не находит разумного объяснения у исследователей. Между тем правильный ответ может скрываться в предположении, что птицы не слышали, а предчувствовали приближение беды.
Предвидение беды свойственно многим птицам. Интуитивно мы чувствуем это. Недаром замирают наши сердца, когда мы слышим тревожные голоса птиц. А кружащие над нами и кричащие стаи за-гавляют нас напрягаться и, маскируя невольное беспокойство, задавать шутливый вопрос: "К чему бы это?"
А уж если птица предупреждает человеческим голосом...
281
Устами Карлуши глоголет мстино
У пас живет попугай Карлуша. Сколько ему лет, никто не знает. Однажды, когда отец копал на даче грядку, он откуда-то прилетел и сел на черенок лопаты. Отец написал объявление. Повесил на воротах, но за попугаем никто не пришел. Так он и остался жить у нас. За неимением клетки, да и средств на ее покупку, отец из лозы, как встарь, сплел дом для своего гостя, и тот сразу его признал. На имя Карлуша он стал откликаться сразу же, как будто с рождения к нему привык. Мою мать недолюбливал, наверное, ревновал к ней отца. А может быть, потому, что, впервые увидев его, мать сказала: "Ты где взял эту зеленую ворону?" Он действительно был размером с небольшую ворону, только зеленого цвета. Но когда он чистил перышки, распуская хвост, глазам нашим представала радуга цветов: желтые, синие, красные разводы на изумрудной зелени хвостового оперенья.
Отца он любил беззаветно. Тот, единственный из всех, имел право брать его в руки. При этом Карлуша затягивал глаза серой морщинистой пленкой век и сладострастно по-голубиному ворковал: "Па-а-па, па-а-па, па-а-па"
Ко мне он относился терпимо, разрешал почесать себе шейку, при этом выгибая ее, топорща коротенькие перышки, из-под которых проглядывала тонкая, как папиросная бумага, гофрированная серая кожица. Временами проверял мои нервы: когда я протягивала ему какое-нибудь лакомство, перехватывал мой палец тонкой сухой подвижной лапкой с когтями, которыми можно было распороть гор.ю человека, сжимал и тянул к себе. Попытка вырваться могла привести к тому, что палец был бы разорван до кости, поэтому приходилось повиноваться. Затем, пристально глядя в глаза, медленно подтягивал его к клюву и начинал сжимать им палец. При желании он-спокойно мог перекусить его. Надо
282
ло, не отводя глаз, спокойно сказать: "Карлуша, мне больно". Он немедленно отпускал палец и с уважением бормотал: "Вита, Вита"
Остальным не рекомендовалось совать руку в клетку. Агрессивным он не был, но территорию свою оберегал жестко. К гостям относился равнодушно - не видел в упор. Особо навязчивых отпугивал резким обманным броском головы в их сторону, что заставляло их повторно не рисковать. Мы всегда предупреждали, чтобы не пытались трогать его. И слава богу, инцидентов не было.
Говорил Карлуша много. Словарный запас его в несколько раз превосходил словарь Эллочки-людоедки. Но говорил он только в определенное время: с 5 до 6 вечера. Казаяосъ, что включается репродуктор и, не останавливаясь ни на минуту, выливает на слушателей все, что успевает, а затем замолкает на сутки. Иногда эти монологи повторялись, а иногда были совершенно неожиданными. Он мог дословно повторить любую реплику, которую "краем уха" услышал в доме. Поэтому разговаривали мы с оглядкой на него, поскольку иногда он просто выбалтывал наши тайны.
Все остальное время он молчал, как бы его ни уговаривали и ни проводировали. Исключение делалось только в случаях прилива нежности к отцу или уважения ко мне.
Но вот однажды случилось чудо. В дом вошел человек, который представился электриком (перед нашей дверью расиределительный шит), и попросил разрешения позвонить. Пока он звонил, Карлуша как заведенный кричал "Вор1 Вор! Вор!" и бил крыльями. Я извинялась перед мастером, потом набросила на клетку платок. А после ухода гостя обнаружила, что из сумки, висевшей в прихожей, пропал кошелек. Я позвонила в ЖЭК и узнала, что никакого электрика к нам не присылали.
Прошло несколько лет. У меня появилась приятельница, которую Карлуша на дух не переносил. Когда
283
она приходила, он волновался, раскачивался, переминаясь с ноги на ногу, дергал шеей и орал: "Дрянь! Дрянь! Дрянь!" - перемежая злобные оскорбления нежным воркованием: "Вита! Вита!" Приходилось уносить его в другую комнату, но и оттуда доносились его крики. А по прошествии нескольких месяцев я узнала, что "приятельница" - любовница моего мужа.
И вот совсем недавно я занималась консервированием. Налила в чашку уксусную эссенцию, чтобы развести водой, и не успела - зазвонил телефон. После телефонного разговора я забыла про то, что уже сделала, заново развела уксус и использовала его по назначению. Потом захотела пить. Налила немного воды в чашку, и раздался звонок в дверь. Я открыла. Пришла дочь. С порога она стала что-то рассказывать, а я автоматически взяла чашку и поднесла к губам. И тут раздался вопль Карлуши: "Брось! Брось! Брось!" Он кричал так тревожно, что я замерла. К тому времени я уже верила ему. И не напрасно. Я взяла не ту чашку. В этой была уксусная эссенция
Не знаю, как моему спасителю удается узнавать то, о чем он меня предупреждает. Да это и не важно. Главное, я знаю, что в доме у меня живет преданный друг, пусть это и попугай.
Записано со слов Виолетты С., г. Волгоград
Раз уж героем предыдущей истории был попугаи, я просто 'не могу не предложить вашему вниманию в качестве курьеза еще одну историю, которую сообщила Елена В. (просила не называть фамилию) из г. Жуковского Московской области.
Голосуй за Жмрмка1
Три года назад перед выборами Президента России наша политизированная семья активно обсуждала кандидатуры. Дед - за коммунистов, бабуля
против всех, папа - за Явлинского, мама - как папа, старший брат - за Ельцина, а мне - все на одно лицо.
И только Кеша - наш волнистый попугайчик - молчал. Он жил у нас уже больше года, и, хотя продавец уверял нас, что после небольших усилий с нашей стороны Кеша обязательно заговорит, попугай молчал, как партизан. Полгода мы скакали перед ним, нараспев повторяя самые "попугайные" слова, но - безрезультатно. Сначала он внимательно следил за нашими потугами, потом это ему явно наскучило, и попугайчик, выражая свое отношение к процессу обучения, поворачивался к учителям спиной.
Это охладило наш пыл, хотя для очистки совести мы еще делали несколько попыток. Потом махнули рукой. Хотя Кеша нас и разочаровал, но любить мы его меньше не стали. Трудно представить себе более нежное существо! Однако ласковой птичке явно не был чужд бюрократический подход к жизни. Кеша расставил нас по ступенькам иерархической лестницы и, невзирая на наши провокационные "подарки" и заигрывания, бескомпромиссно соблюдал установленные им самим ранги. Генералиссимусом был признан отец, затем следовал брат, потом я, потом дед, потом сам Кеша. Мама была "своя в доску" и большим уважением не пользовалась, зато бабушка была "врагом" (за что только?), и ей приходилось терпеть мелкие, но обидные пакости.
Кеша был молчалив, но умен. Описать все его проделки - значит написать роман. Он был любимцем и источником хорошего настроения всей семьи. Даже постоянно обиженная им бабушка говорила о попугае не иначе как "наш мальчик" и "наша дегочка".
Самым ярым активистом в деле обучения попугая русскому языку была я. И когда я сердилась на его безразличие к "великому и могучему", ругая его "недотепой" и "лентяем", Кеша только покорно
285
вал - ведь я была главнее, следовательно, имела право его отчитывать. Но стоило в мой педагогический процесс вмешаться отцу ("Оставь в покое птицу! Слава богу, что хоть он в этом доме молчит!"), как попугайчик мгновенно поворачивался ко мне спиной, преданно кивал отцу и всем своим видом показывал, что мое мнение уже не имеет для него никакого значения.
Когда в семье начались предвыборные прения, Кеша всегда был рядом. Внимательно выслушивая мнения домочадцев, он вежливо кивал, демонстрируя спину очередному нижестоящему. Никто никого не убедил, и отец в сердцах прервал наш базар: "Да голосуйте хоть за черта!" - и ушел в другую комнату. Папа у нас человек суровый, но не грубый. Срывается на резкий тон редко, поэтому несколько секунд стояла тишина. И в этой тишине незнакомый, картавый голос сказал: "Голосуй за Жирика!"
Дедушка чего-то недослышал, чего-то недопонял, поэтому, по-совиному выпучив глаза, смотрел на бабушку. У брата отвисла челюсть. Мама замерла в позе подброшенного над лошадью жокея (она п этот момент вставала с кресла и собиралась бежать за папой). Бабушка, сделав движение, как будто двумя ладонями раздавила у себя на груди муху, застыла. Меня тоже как кирпичом по голове тюкнуло, и лицо, наверное, я сотворила еще то! Но уже черс^ секунду поняла - Кеша заговорил!
Не в силах произнести ни слова, я только протянула руку, указывая на телевизор, на котором сид^л попугай. Польщенный вниманием, он шумно встряхнулся, гордо оглядел новый вариант финальной сцены "Ревизора" и внятно повторил: "Голосуй за Жирика!"
Что было потом - описать трудно. Соревнуясь в остроумии и фактически визжа от восторга, вся семья - от мала до велика - обсуждала с Keuicii его политические взгляды. Были предприняты все усилия, чтобы спровоцировать его выступить на "бис"
и записать на пленку. Но, то ли обидевшись на наши шуточки, то ли решив, что мы еще не созрели для серьезного политического диалога, попугай замолчал.
С тех пор Кеша не произнес ни одного слова. Мы до сих пор гадаем: почему он тогда сказал именно эти слова? Мы вообще не обсуждали Владимира Вольфовича! Правда, брат припоминает, что в какой-то момент в его речах проскакивало это имя, но не уверен, что звучало оно так фамильярно. Другой вариант: Кеша мог услышать его по телевизору в каком-нибудь очередном журналистском пасквиле. Но то, что он заговорил единственный раз, и то, что точно в соответствующий момент он вспомнил именно эти два слова и соединил их, - событие невероятное!
Каждый проголосовал, за кого хотел. Бабушка и я это мероприятие проигнорировали. А может быть, зря?
Во всяком случае, я для себя решила: если перед новыми выборами Кеша снова заговорит, я проголосую за того, кого подскажет попугай
Поскольку в этой главе авторы писем не раз склонялись к версии телепатии - как варианту того самого искомого "шестого" чувства, то предлагаю еще одно письмо-курьез, присланное мне из г. Ульяновска Владимиром Ж.
Тм"мты
Летним вечером на одной из приволжских баз отдыха на веранде над самой рекой сидела веселая компания. Пили пиво, ели шашлыки. А нас ели комары. И не просто ели - жрали. Гудящая туча кружила над столом, не давая расслабиться и отдохнуть. Некурящие, которые обычно, скорчив физиономии, крутят головами, демонстративно уходят от
сигаретного дыма и читают лекции о вреде курения, и те просили курить побольше, азотом и сами задымили, как паровозы, оправдываясь "мы не вдыхаем".
Комарье лезло под одежду, в рот, в глаза. Табачный дым отпугивал озверевших кровопийц, но только на время выдоха. Одновременно со вдохом они, как будто следуя за воздушным потоком, вновь кидались атаковать наши лица.
Я показывал фокусы. Это были не обычные доморощенные манипуляции с картами, а настоящие профессиональные трюки, которым научил меня мой друг-иллюзионист.
И кто-то пошутил: "Вот если бы ты комаров разогнал, чтоб они нас не жрали, - вот это было бы натуральное чудо!" Я был не пьян, но и не совсем трезв. Восторженный женский писк по поводу моих штучек-дрючек вдохновил меня на подвиги. "Запросто! - сказал я. - Ни звука и ни одного движения!" Про "звук" и "движение" я загнул специально, в тайной надежде, что кто-нибудь рассмеется или хлопнет очередного комара и неудачу можно будет списать на проштрафившегося.
Все замерли. Я проделал руками какие-то пассы и, не зная, что делать дальше, мысленно заорал: "Прочь отсюда, проклятое племя! Прочь! Если не уйдете, подожгу на берегу все кусты, в которых вы днем отсыпаетесь, бензином весь берег оболью! Уходите подобру-поздорову, не доводите до греха!" И с такой яростью я это подумал, что сам себе удивился.
И что бы вы думали? Гудение стало затихать, и вокруг нашего стола настало райское блаженство. В свете лампы, висящей под потолком террасы, были видны темные шевелящиеся облачка, издающие противный зудящий звук, но ни один из маленьких вампиров не приблизился к нашей компании. У всех был просто шок. У меня самого тоже, хотя