Марта знала, что они «работают» и от службы безопасности — СД, и от тайной полиции СС, и от тайной полевой жандармерии ГФП, от комендатур и контрразведок, и от карательных отрядов. Знала она и о том, что за правдивые слова полагается, по меньшей мере, лагерь. А если за словами стоит еще и дело — штамп в паспорте, как избавление от угона в Германию, то заранее клади голову на плаху.
И Марта рисковала отчаянно, смело. Иначе она ничем не помогла бы людям.
Война, вторжение врага — тяжелейшее испытание для народа, для каждого человека. Не все выдерживают эту проверку на крепость, и потому война рождает и скурстенов. Но во сто крат больше она рождает героев, известных и безымянных.
Так было и на литовской земле. Тысячи ее сыновей ушли на восток, сражались в армии Страны Советов. Тысячи оказавшихся на оккупированной территории ежеминутно и ежечасно, как могли, боролись с врагом.
Среди них и литовец Лукоша, укрывший от угона в Германию Сергея и Лидию Мельниковых. И жительница Мажейкяя Христина Ивановна, приютившая семью новгородки Александры Ивановны Драгуновой, и оставшаяся безымянной семья, жившая рядом с вокзалом, без лишних слов укрывшая Драгунову и ее детей до ночи в своей кладовке и тем спасшая их. И тысячи других местных жителей, давших кров и пищу вывезенным в Литву русским братьям и сестрам. Это тоже сопротивление. Из него тоже складывалась наша Победа.
Не давали покоя врагу и партизанские отряды.
В августе сорок второго года на территории Шауляйского, Мажейкяйского и Тельшяйского районов из местных коммунистов и комсомольцев, оставшихся в тылу врага, и бежавших из немецкого плена командиров Красной Армии организовался партизанский отряд под названием «Жемайчю». Сначала отряд был небольшой, но скоро вырос до восьмидесяти человек.
Ранней весной сорок четвертого года начальнику разведки отряда лейтенанту Крюкову было дано задание проверить новгородских девчат Нину Леонтьеву и Раю Маркову, а затем привлечь их к партизанскому движению.
Выбор был сделан правильный. Всего пятнадцать лет было Нине Леонтьевой, когда она вместе с такими же бедовыми подружками отобрала у пьяного немецкого часового винтовку и забросила ее в снег, а потом и самого спустила в сугроб под горку. Это была почти детская шалость. Но через год, как только стали угонять людей на чужбину, пришло решение: остаться, найти партизан и в их рядах бороться против фашистов.
— Что ты, Нина, тебе всего шестнадцать лет, а ты пойдешь в лес? — уговаривала мать. — Как же это?
— Ничего, мама, не сомневайтесь. Берегите себя, а я знаю, что делаю.
— Вся в отца, — вздохнула Мария Андреевна.
Ушла Нина в лес вместе с Анной Черняевой, Анной Логиновой и другими девчатами. Она и в самом деле была вся в отца, а того недаром прозвали в деревне Штыковым, потому и была у семьи эта вторая фамилия, вернее прозвище. И история его такова: когда глава семьи Петр Леонтьев бегал в домотканых портках, слыл он большим свободолюбием и особенно досаждал попу, учившему ребятишек закону божьему. Не выдержал однажды батюшка и выпалил:
— Ты, Леонтьев, как штык вольный! Никакого с тобой сладу!
Прыснули ребятишки от такого неожиданного сравнения и в тот же час приклеили Петьке прозвище Штыков. С той далекой поры и других Леонтьевых стали называть Штыковыми.
Ушла Нина в лес, но без удачи. Партизан найти не удалось, а на фашистскую засаду напоролись девчата, и отправили их на подсобные работы в воинскую часть.
Сбежала, лесами пробралась к родным, жившим уже в то время под Мажейкяем на хуторе Розалии Висминене.
— Непонятный дом какой-то, — рассказывала Нине старшая сестра Мария. — То все тихо, то гости нагрянут. Недавно меня позвали. Не хотела идти, да как откажешься. Пошла. Гости эти молодые и разговаривают по-литовски, один только русский знает. Все выпытывал у меня, как до войны жили, да что. Страху я натерпелась в тот вечер. Ну, ладно я умею язык за зубами держать. А вдруг еще приедут да тебя позовут? Выдашь ведь себя с головой!
И как в воду глядела. Снова на хуторе появились гости. На этот раз хозяйка пригласила Марию вместе с сестрой — хотят посмотреть, познакомиться.
Пошла, хотя и в самом деле «могла выдать себя с головой», а вернулась — и к матери:
— Мама! Они же почти все русские! Свои они — местные партизаны! А хозяйка, Розалия Висминене, знаешь кто? У нее мужа еще в сорок первом расстреляли — коммунист был. А дочь Адольфина и сын Валюс — в отряде. Как хорошо-то, мама!
Под стать Нине была и Рая Маркова, стройная, черноволосая девушка из новгородской деревни Теремец. Певунья и пересмешница. Обе они стали вскоре помощницами партизан.
Заинтересовался отряд и Мартой Лаубе. Зимой сорок четвертого года пришла в Мажейкяй партизанка Мария Толканова. Встретилась со связной отряда медицинской сестрой Эльзе, разузнала все о Марте и решила поговорить с ней.
Давно Марта мечтала о такой встрече и потому обрадовалась ей несказанно. Беседовали долго, обо всем договорились, под конец Марта пожаловалась:
— Сколько молодежи угоняют в Германию. Я знаю, когда отходят эшелоны, могу заранее сообщать. Если бы вы организовали нападения, побеги...
— Передам в отряд, — пообещала Мария, — а ты вот что, будь поосторожнее. Мы вот узнали, кто ты есть на самом деле, так ведь и другие, кому не надо, узнать могут. Поняла меня?
— Поняла, да только волков бояться — в лес не ходить! — прищурилась Марта.
— Правильно, но береженого, говорят, бог бережет, — поговоркой же ответила Толканова. — Ты часто бываешь у Алексея Алексеевича Новикова. Он человек надежный, но квартиранта его остерегайся.
Не сразу доверился отряд Марте. Лишь после того, как в Мажейкяе побывал и лично переговорил с Мартой начальник разведки Григорий Крюков, стал появляться в городе связной партизан Висманас Стасис. Через него отряд узнавал от Марты обо всем, что делалось в городе. И Марта стала выходить на связь в соседнее местечко Тыркшляй.
«А теперь до свидания, родные...»
На земле стоял май сорок четвертого. Время отсчитывало первую годовщину со дня освобождения Новгорода и земли новгородской. Чрезвычайная государственная комиссия назвала цифры: за время хозяйничания немецко-фашистских оккупантов на территории области уничтожено свыше ста восьмидесяти тысяч военнослужащих Советской Армии, угнано в неволю свыше ста шестидесяти тысяч мирных жителей, нанесен материальный ущерб на тридцать с лишним миллиардов рублей!
Вернувшиеся из эвакуации жители Новгорода приступили к его восстановлению. Уже ходили поезда до Чудова. Приступила к перевозкам пристань. Работали пекарня, первая очередь бани, открылся первый магазин. Жизнь возвращалась в опустошенный, взорванный, истерзанный город, в котором при освобождении осталось всего сорок более или менее пригодных для жилья домов. Но все еще были мертвы деревни, опустевшие в октябре сорок третьего.
Напряженно-беспокойно стало в Мажейкяе. Узнали здесь и об освобождении Новгорода, и о снятии блокады Ленинграда, и о стремительном зимнем наступлении советских войск. Вспыхнула, окрепла надежда на освобождение: сейчас уже скоро! Вот-вот!
А враг лютовал. Продолжался угон населения в Германию, свирепствовали гестапо и другие карательные органы. В городе и окрестных деревнях, как и в сорок первом году, начались массовые аресты.
Вражеским ищейкам удалось установить, что в деревне Баленай партизаны бывают в стоящем у самого леса доме Пунзиса Иоза. Предатели Антанавичюс и Савицкас выследили, что встречаются с партизанами Нина Леонтьева и Рая Маркова. Староста деревни Адам Лупейка, известный под кличкой Замбис, проверил и подтвердил эти сведения.
Второго мая партизаны обнаружили близ своей базы подозрительного человека. Человек этот клялся и божился, что приехал в лес за дровами, у него большая семья, дети... Задержать бы его, проверить, но его отпустили. Отпустили вражеского лазутчика, выследившего местонахождение отряда.
На другой день Рая Маркова и Нина Леонтьева должны были уйти в лес — дальше оставаться на легальном положении им было уже опасно. А утром войска СС и полицаи окружили лагерь партизан. Они сумели незамеченными близко подойти к лагерю: часовой плохо слышал, — но застать партизан врасплох, как было задумано, не удалось. Вспыхнул бой. В нем пали начальник разведки лейтенант Крюков, сын Розалии Висминене Висманас Валюс, ранены ее дочь Адольфина, Михаил Сагайдок, Валов, однако отряд вырвался из окружения.
Взбешенный неудачей начальник полиции Мажейкяйского уезда Фабиянавичюс Иозас отдал приказ арестовать всех выявленных партизанских связных.
Первой взяли Нину Леонтьеву.
— Куда ушли партизаны?
— Не знаю.
— С кем из них вы поддерживали связь?
— Ни с кем.
— Вот как? Жаль, что мы не имели возможности побеседовать с вами вчера в их лагере.
— Я вас не понимаю...
— Не думаю, — злорадно усмехаясь, гестаповец медленно полез в карман и так же медленно достал из него письмо. — Это ваше? Кому вы его писали? Можете не отвечать — я вам сам скажу. Григорию Крюкову. Договаривались о встрече, хотели уйти к партизанам. С Крюковым вы еще «увидитесь», а сейчас придется пойти с нами.
Арестовали Раю Маркову.
Взяли Модеста Лического и его мать, Пунзиса, всю семью Поздняковых — старшая их дочь Мария и сын Александр скрывались в лесу. Бросили в тюрьму многих других патриотов.
Прошли аресты и в Мажейкяе. Всего на несколько минут зашли к своей знакомой Анне Хитровой, жившей в прислугах у полицая, новгородские парни Сергей Мельников и Василий Кожевников, чтобы послушать приемник, узнать о положении дел на фронте. Заметили, как на хозяйскую половину следом за ними прошмыгнул какой-то человек. Подозрительно показалось это ребятам. И точно: едва вышли из дома — навстречу два полицая и тот человек.