Сад Оливии.
Входят Оливия и Мария.
Нет, он придет; ведь я за ним послала.
Как мне принять его? Чем одарить?
Ведь юность легче подкупить подарком,
Чем просьбами смягчить. Как я кричу!
А где Мальволио? Он горд и сдержан, —
Вполне подходит мне такой слуга.
Так где ж Мальволио?
Сейчас явится, сударыня. Но он в очень странном расположении духа: сдается мне, он не в своем уме, сударыня.
Как — не в своем уме? Он, что же, бредит?
Нет, сударыня, только улыбается. Когда он придет, лучше бы вашей милости не оставаться с ним наедине, потому что, ей-богу, он спятил.
Поди за ним.
Мария уходит.
Ах, я безумна тоже,
Коль скорбный бред и бред веселый схожи.
Возвращается Мария с Мальволио.
Ты что, Мальволио?
Ха-ха-ха, прекрасная дама!
Тебе смешно? Я за тобой послала,
Чтоб обсудить серьезные дела.
Серьезные, сударыня? Я и сам сейчас расположен к серьезности: у меня застой в крови от этих подвязок крест-накрест. Но что из того? Если они нравятся чьим-то глазам, то, как говорится в одном правдивом сонете: «Кто мил одной, тот всем по вкусу».
Что с тобой, Мальволио? Как ты себя чувствуешь?
Мысли у меня розовые, хотя ноги и желтые. Все получено, и все пожелания будут исполнены. Нам ли не узнать этот изящный римский почерк?42
Не лечь ли тебе в постель, друг мой?
В постель? Ну, конечно, милая, я приду к тебе!
Господи помилуй! Почему ты так улыбаешься и все время целуешь себе руку?
Что это с вами, Мальволио?
Вы изволите обращаться ко мне с вопросами? Впрочем, даже соловьи вынуждены слушать галок.
Как вы смеете в присутствии госпожи так глупо и развязно себя вести?
«Да не устрашит тебя величие» — так сказано в письме.
Как это понять, Мальволио?
«Иные рождаются великими…»
Что, что?
«…другие достигают величия…»
Что ты такое болтаешь?
«…к третьим оно нисходит…»
Да смилуются над тобой небеса!
«Вспомни, кого восхищали твои желтые чулки…»
Мои желтые чулки?
«…рождая желание видеть их подвязанными крест-накрест…»
Крест-накрест?
«Смелей, ты займешь высокое положение, если пожелаешь…»
Я займу высокое положение?
«А если нет, пусть ты останешься слугой…»
Нет, у него, несомненно, солнечный удар!
Входит слуга.
Госпожа, молодой придворный герцога Орсино явился: я еле-еле упросил его вернуться. Он ждет распоряжений вашей милости.
Я выйду к нему.
Слуга уходит.
Пожалуйста, Мария, пусть за этим человеком присмотрят. Найди дядюшку Тоби, пусть позаботится, чтобы при нем кто-нибудь неотлучно находился. Я готова отдать половину состояния, только бы с ним не случилось ничего худого.
Оливия и Мария уходят.
Ну как, понятно вам, что я за человек? За мной будет присматривать не кто-нибудь, а сам сэр Тоби! Впрочем, это ясно из письма, — она посылает ко мне Тоби нарочно, чтобы я наговорил ему дерзостей: ведь она прямо подбивает меня на это в своем письме. «Сбрось убогую оболочку, — пишет она, — будь хмур с родственником, надменен с челядью, громко рассуждай о делах государственных, порази всех странностью повадок»; и тут же указывает, как мне себя вести: вид должен быть суровый, осанка величавая, речь медлительная, манеры важного господина и прочее. Теперь ей от меня не уйти! Но все это свершилось волей небес, и я благословляю небеса. А когда она сейчас уходила: «Пусть за этим человеком присмотрят!» За человеком! Не за Мальволио, не за дворецким, а за человеком! Все ясно, все одно к одному, ни тени сомнений, ни намека на тень сомнений, никаких препятствий, никаких опасностей и тревог. Что говорить! Никаких преград между мной и полным завершением моих надежд! Но я тут ни при чем, так повелели небеса, и небесам я шлю свою благодарность.
Мария возвращается вместе с сэром Тоби и Фабианом.
Ради всего святого, где он? Даже если им черти завладели, пусть хоть целый легион дьяволов, — все равно я должен с ним поговорить.
Вот он, вот он! — Что с вами, сударь? Скажите, что с вами?
Подите прочь, я с вами не знаюсь. Не мешайте мне наслаждаться уединением. Прочь отсюда!
Слышите? Думаете, это он так хрипло бормочет? Это бес, который в него вселился. — Сэр Тоби, госпожа просила вас присматривать за ним.
Ага! Вам понятно?
Ну-ну-ну, успокойся, успокойся! — С ним нужно обращаться поласковей: предоставьте это мне. — Как ты себя чувствуешь, Мальволио? Как твое здоровье? Не поддавайся дьяволу, друг мой, вспомни — он враг рода человеческого.
Что вы такое несете?
Видите, как он злится, когда бранят нечистого? Упаси нас боже, а вдруг на него напустили порчу?
Надо бы отнести его мочу к знахарке.
Завтра же отнесу, если только доживу до утра. Сказать вам не могу, как расстроится госпожа, если его потеряет.
Как-как, сударыня?
Ой, господи!
Придержи-ка язык: так нельзя. Видишь, как ты его раздражаешь. Я с ним без твоей помощи справлюсь.
Лаской, только лаской! Совсем ласково. Дьявол такой грубиян, что терпеть не может, когда с ним грубо обходятся.
Ну как, петушок? Как тебе кукарекается?
Сударь!
«Пойдем со мною, Бидди!» Вот что, приятель, не подобает порядочному человеку водиться с сатаной: гони его в шею, черномазого!
Дорогой сэр Тоби, заставьте его читать молитвы! Пусть молится!
Читать молитвы, дерзкая девчонка?
Вот видите, он просто не выносит, когда при нем говорят о чем-нибудь божественном!
Да провалитесь вы все, пустые, жалкие твари! Я вам не чета! Вы еще узнаете, кто я такой. (Уходит.)
Сплю я, что ли?
Если бы я увидел это на сцене, я сказал бы, что в жизни такого вздора не бывает.
Наша выдумка влезла ему прямо в печенки.
Бегите за ним, а не то как бы эта самая выдумка не вылезла на свет божий и не завоняла.
А вдруг он и впрямь рехнется?
Спокойнее станет в доме, только и всего.
Пойдемте запихаем его в чулан и свяжем. Племянница уже поверила, что он спятил, поэтому мы можем продолжать, себе на радость, а ему в наказание, пока эта затея нам не прискучит. Ну, а тогда мы смилуемся над ним. Потом мы обнародуем всю историю, а тебе выдадим награду за поимку сумасшедшего. Но смотрите, кто идет!
Входит сэр Эндрю.
Еще один шут гороховый!
Вот мой вызов. Прочтите его. Уж я не пожалел уксуса и перца.
Будто бы и впрямь такой острый?
Еще бы! Могу поручиться! Читайте же.
Дай-ка мне. (Читает.) «Молокосос, кто бы ты ни был, ты паршивое отродье!»
Крепко сказано. И красиво к тому же.
(читает)
«Не удивляйся и не спрашивай, почему я тебя так обзываю, потому что я не намерен тебе это объяснять».
Тонко придумано: на нет и суда нет.
(читает)
«Ты приходишь к графине Оливии, и на моих глазах она любезничает с тобой. Но ты гнусный лжец, хотя я вызываю тебя не по этой причине».
Кратко и совершенно… бессмысленно!
(читает)
«Я подкараулю тебя, когда ты пойдешь домой, и если тебе удастся убить меня…»
Превосходно!
(читает)
«…ты убьешь меня как подлец и негодяй».
Лазейку вы все-таки себе оставляете. Превосходно!
(читает)
«Будь здоров, и да смилуется небо над душой одного из нас. Может, это будет моя душа, но я надеюсь на лучшее: поэтому берегись. Твой друг, если ты хорошо со мной обойдешься, и твой заклятый враг Эндрю Эгьючик». Если это письмо не выведет его из себя, значит, он вообще не в себе.
И случай сейчас подходящий: он вот-вот кончит беседовать с госпожой и уйдет от нее.
Иди, сэр Эндрю, засядь где-нибудь в саду, точно ты судебный пристав, а как только завидишь его, так прямо и кидайся со шпагой и при этом ругайся на чем свет стоит; знаешь, чтобы прослыть храбрецом, можно обойтись и без подвигов: сумей только браниться позычнее, да похвастливее, да позабористей. Ступай!
Что-что, а ругаться я мастер. (Уходит.)
Ну нет, письмо я передавать не стану. По манерам этого молодого человека сразу видно, что он и неглуп и хорошо воспитан, да и доверие к нему его господина и моей племянницы подтверждает это. Стало быть, такое дурацкое письмо никак не испугает мальчишку: он сразу поймет, что его писал олух. Лучше я передам вызов устно, распишу в самых ужасных выражениях отвагу Эгьючика и заставлю юнца поверить — юность ведь всегда доверчива, — что нет на свете человека более искусного в фехтовании, более бесстрашного, отчаянного и неистового. Они оба до того перетрусят, что прикончат друг друга взглядами, как василиски.
Возвращается Оливия вместе с Виолой.
А вот и он сам, и ваша племянница с ним. Давайте отойдем, пусть он попрощается, а потом сразу его нагоним.
Я же тем временем сочиню такой вызов, что у него кровь заледенеет в жилах.
Сэр Тоби, Фабиан и Мария уходят.
Я все сказала каменному сердцу,
Я даже гордость в жертву принесла,
И вот корю себя теперь за слабость…
Но эта слабость так во мне сильна,
Что мне смешными кажутся укоры!
Теперь я вижу: ваша страсть похожа
На горе государя моего.
Возьмите медальон — в нем мой портрет.
Он докучать не станет вам, не бойтесь.
Я жду вас завтра. Как! Опять отказ?
А я ни в чем, что чести не порочит,
Не отказала б вам.
Тогда, прошу,
Отдайте сердце герцогу Орсино.
Но честно ль подарить Орсино то,
Что отдано тебе?
Я не обижусь.
Итак, до завтра. Ты исчадье ада,
Но я с тобою и погибнуть рада.
(Уходит.)
Входят сэр Тоби и Фабиан.
Храни вас бог, юноша.
Вас также, сударь.
Если у вас есть чем защищаться, будьте наготове. Мне неведомо, чем вы оскорбили этого человека, но он полон злобы и подстерегает вас у садовых ворот, точно алчущий крови охотник. Пусть ваша рапира покинет свое убежище, не теряйте ни минуты; ваш недруг искусен, ловок и неутомим.
Сударь, вы ошибаетесь: уверяю вас, на свете нет человека, который мог бы считать себя оскорбленным мною. В здравом уме и твердой памяти говорю вам, что никогда никого ничем не обидел.
А я утверждаю, что скоро вы убедитесь в противном. Поэтому, если вам хоть немного дорога жизнь, приготовьтесь к защите, ибо враг ваш обладает всем, чем юность, сила, ловкость и гнев могут одарить человека.
Сударь, скажите хотя бы, кто он такой?
Рыцарь, посвященный в рыцарство придворной шпагой за кошельковые заслуги.43 Но в уличных потасовках он — сам дьявол. Он уже трижды разлучал души с телами, а ярость его сейчас так разбуянилась, что утихомирить ее можно только смертными муками и могилой. Будь что будет — таков его клич. Убей или умри!
Я вернусь и попрошу у графини провожатых. Я не любитель драк. Мне доводилось слышать о людях, которые нарочно задирают других, чтобы испытать их храбрость: должно быть, ваш приятель тоже из этой братии.
Нет, сударь, он негодует по очень существенной причине; поэтому приготовьтесь исполнить то, что он требует. Никуда вы не вернетесь, если не хотите иметь дело со мной, а я не менее опасен, чем он. Поэтому либо идите к воротам, либо обнажайте шпагу. Хотите не хотите, а драться вы будете, или навсегда распроститесь с оружием.
Это не только неучтиво, но и непонятно. Прошу вас, окажите мне услугу, узнайте у рыцаря, чем я перед ним провинился. Если я и обидел его, то непреднамеренно.
Что ж, так и быть, исполню вашу просьбу. — Синьор Фабиан, побудьте с молодым человеком, пока я вернусь. (Уходит.)
Скажите, пожалуйста, сударь, известно вам что-нибудь об этом деле?
Могу только сказать, что рыцарь готов драться не на жизнь, а на смерть, в такой он ярости; больше я ничего не знаю.
Позволю себе спросить вас, что он за человек?
Видите ли, по внешности этого рыцаря никак не скажешь, что он такой уж отважный. Но испытайте его храбрость, и вы поймете, что он самый искусный, свирепый и опасный фехтовальщик во всей Иллирии. Хотите, пойдем к нему навстречу. Я постараюсь помирить его с вами.
Я буду вам очень признателен. Судите как хотите о моем мужестве, но, если на то пошло, общество священников подходит мне куда больше, чем общество рыцарей.
Уходят.
Возвращается сэр Тоби с сэром Эндрю.
Скажу по правде, он сущий дьявол. В жизни не видывал такого гарпия. Я попробовал сразиться с ним на рапирах, ножах и прочем, и у него оказался такой смертельный выпад, что деваться некуда. А уж отбиваясь, он попадает в цель так точно, как ноги в землю при ходьбе. Говорят, он был фехтовальщиком у самого персидского шаха.
Пропади он пропадом! Не хочу я с ним связываться.
Но его никак не утихомирить: Фабиан еле-еле справляется с ним там.
Вот черт! Знал бы я, что он такой храбрец и так здорово фехтует, я подождал бы с вызовом, пока он не издохнет. Уговорите его отказаться от поединка, и я подарю ему за это мою серую лошадку Капилет.
Что ж, пойду попробую, а ты стой тут да держи голову повыше: вот увидишь, все обойдется без членовредительства. (В сторону.) Лопни мои глаза, если я не буду ездить на твоей лошади, как сейчас езжу на тебе.
Возвращаются Фабиан и Виола.
(Фабиану.) Я получу его лошадь, если улажу дело. Я его убедил, что этот мальчишка — дьявол, дьявол во плоти.
А тот сам до смерти его боится: видите, побледнел и тяжело дышит, будто за ним медведь гонится.
(Виоле)
Ничего не попишешь, сударь, он поклялся, что будет с вами драться. Но так как, поразмыслив насчет этой обиды, рыцарь считает ее пустячной и не стоящей разговоров, то он обещает не причинить вам вреда, если только вы обнажите шпагу и не помешаете ему исполнить клятву.
(в сторону)
Да поможет мне бог! Еще немного — и все увидят, что я вот ни на столько не мужчина.
Если он очень уж разъярится — отступайте.
Ничего не попишешь, сэр Эндрю: молодой человек должен разок скрестить с тобой шпагу. Этого требует его честь. По законам дуэли он не может отказаться от схватки, но зато дает слово дворянина и воина, что не причинит тебе вреда. Ну-ка, становись в позицию.
Дай бог, чтобы он сдержал слово! (Обнажает шпагу.)
Уверяю вас, мне совсем не хочется драться! (Обнажает шпагу.)
Входит Антонио.
(сэру Эндрю)
Постойте, сударь! Он ли вас обидел,
Иль вы его — но драться на дуэли
Вы будете со мною, а не с ним!
(Обнажает шпагу.)
С вами, сударь? А кто вы такой?
Тот, кто способен из любви к нему
На большее, чем выразить умеет.
Ну, если вы любитель совать нос в чужие дела, обнажайте шпагу!
Дерутся.
Сэр Тоби, бога ради, прекратите, сюда идут пристава!
Входят пристава.
Сейчас я с ним управлюсь!
(сэру Эндрю)
Сударь, будьте добры, вложите шпагу в ножны.
С великой охотой, сударь. А что касается моего обещания, то можете не сомневаться, я свое слово сдержу. Она смирная и хорошо слушается поводьев.
Вот он. Скорее арестуй его.
По приказанью герцога Орсино,
Антонио, я арестую вас.
Меня? Вы, сударь, верно, обознались.
Ну нет! Я вас в лицо отлично знаю,
Хоть вы и без матросского берета.
Веди его: мы старые знакомцы.
Что ж, подчинюсь.
(Виоле.)
Я всюду вас искал,
Вот и попался. Дела не поправишь.
Но вы-то как же? Ведь теперь придется
Мне попросить у вас мой кошелек.
Я не смогу помочь вам — это хуже
Всех бед моих. Вы смущены, мой друг?
Прошу вас, не горюйте.
Ну, пошли.
Лишь часть тех денег я возьму себе.
Какие деньги, сударь?
Я тронут вашей добротой ко мне
И тем, что вы сейчас в беду попали, —
Поэтому, конечно, я согласен
Помочь вам из моих убогих средств.
Немного денег в этом кошельке,
Но вот вам половина.
От меня
Вы отрекаетесь? Ужель могли вы
Забыть о том, что сделал я для вас?
В мой черный день меня не искушайте,
Иль я унижусь до напоминанья
О всех моих услугах вам.
Но я
О них не знаю, как не знаю вас.
Неблагодарность в людях мне противней
Хмельного пустословья, низкой лжи,
Любых пороков, что, как червь, снедают
Податливую нашу плоть.
О небо!
Идемте, сударь. Хватит болтовни!
Нет, подождите! Этого юнца
Я выхватил из лап когтистых смерти,
Любил его, пред ним благоговел,
Как будто все, что людям в жизни свято,
Он, безупречный, воплотил в себе.
А мы при чем? Нам некогда, пойдемте.
Но он кумир презренный, а не бог.
О Себастьян, ты красоту порочишь!
Чернит природу зла тлетворный дух;
Тот выродок, кто к благу сердцем глух;
Добро прекрасно, а порок смазливый —
Бесовский плод, румяный, но червивый.
Совсем рехнулся! Ну пошли, пошли.
Ведите, я готов.
(Уходит вместе с приставами.)
Он говорил, в свою ошибку веря
И мучаясь… Но верю ль я химере?
Ах, брат мой, если б не было мечтой,
Что спутали сейчас меня с тобой!
Иди сюда, рыцарь; иди сюда, Фабиан: обменяемся тихонько словечком об этом деле. На этот счет есть презабавные куплеты…
Меня назвали Себастьяном… Боже!
Мне стоит в зеркало взглянуть — и что же?
Передо мной его живой портрет:
Черты лица, покрой одежды, цвет…
Да, если мне с ним суждено свиданье,
То в соли волн есть сладость состраданья.
(Уходит.)
Бесстыжий, дрянной мальчишка, и к тому же труслив как заяц: что бесстыжий, это ясно, раз он бросил друга в беде, а насчет трусости можешь спросить Фабиана.
Трус, притом добротный — первый сорт!
Ей-богу, сейчас пойду за ним и отлупцую его.
Правильно. Отколошмать как следует, только не вздумай обнажать шпагу.
Ну нет, обязательно вздумаю. (Уходит.)
Пойдемте посмотрим, что из этого выйдет.
Голову прозакладываю, что ничего.
Уходят.