Начинало рассветать, когда Грегор Рокбюрн, завернувшись для маскировки в черный монашеский плащ, пробирался среди масличных деревьев на холм в сторону наблюдательного пункта. До этого братья-рыцари, оставленные нести караул возле дозорной башни, прислали гонца с сообщением о том, что получены сведения от Мансура. Этот ловкий парень не только смог проникнуть в неприятельский лагерь, но и уже организовал там целую разведывательную сеть. В ночи он сумел выскользнуть из вражеского стана и подойти к сторожевой башне, чтобы передать важные сведения христианам. После чего снова ушел на территорию неприятеля.
Мансур докладывал о том, как обстоят дела в Тибериаде и вокруг нее. Тамплиеры разбудили командира отряда и доложили ему все, слово в слово, о том, что сообщил лазутчик. После чего Родимцев вместе со своим знаменосцем поспешили на холм для рекогносцировки. Они мало поспали и плохо выспались, потому что обустраивались на новом месте. За ночь передовой лагерь перенесли ближе к новой линии противостояния. И теперь палатки размещались в прямой видимости города.
— Монфор расположил свои шатры довольно близко к неприятелю. Это может быть чревато встречной атакой со стороны сарацин, — заметил знаменосец.
Григорий посмотрел вниз, где у подножия холма люди Монфора уже расставили немало палаток в передней части нового осадного лагеря. А дальше до самого города вдоль дороги раскинулось пустое пространство не менее километра, лишь местами поросшее оливковыми деревьями и редким кустарником. На этом пустыре вполне могла бы действовать кавалерия. И потому стремительную контратаку со стороны города исключать было глупо.
— Мансур докладывает, что их там больше, чем мы думали. Еще около трех с половиной тысяч бойцов, — сказал Григорий.
— Да, это вполне возможно, хотя госпитальеры говорили лишь о трех тысячах, — кивнул ветеран.
Родимцев продолжал:
— Госпитальеры правы в определении численности войск в городе, но Мансур сообщает, что есть еще один отряд кавалерии, сотен пять, который стоит южнее Тибериады, возле Иордана, и может в любой момент выдвинуться оттуда против нас.
— Я так понимаю, что стены держат простые сарацинские пехотинцы? Наемники или даже ополченцы? Они плохие вояки в обороне, — заметил знаменосец.
Но, Григорий не согласился:
— Нет. Мансур доложил, что сарацинские командиры предполагают удерживать сами стены с помощью христиан-перебежчиков, а также пеших мамелюков. Эти будут драться. Им терять нечего. Но главное, что он сообщил нам, так это наличие лазейки в город. Между Южной башней и Южными воротами в стене есть маленькая калитка. И Мансур нам ее откроет.
— Туда еще надо подойти, — возразил ветеран.
— Подойдем, если сразу атакуем в том направлении, — успокоил Гриша.
— А насколько можно доверять этому Мансуру? — задал вопрос знаменосец.
— Я абсолютно в нем уверен, — сказал Родимцев.
— Значит, будем наносить удар в сторону той калитки. Если прорвемся и все пройдет удачно, то это будет хороший шанс победить, — сделал вывод ветеран.
— Да, пойдем вперед на правом фланге, — кивнул Григорий.
Между тем, враги тоже не спали. В сарацинском лагере еще до рассвета началось шевеление. И теперь войска начинали строиться.
— Центр у них занимают мамелюки из гвардии Бейбарса, боевые рабы. На флангах их поддержит легкая кавалерия, — заметил пожилой тамплиер. Несмотря на возраст, зрение у него оставалось весьма острым.
Родимцев тоже внимательно всмотрелся вдаль и увидел над всадниками, строящимися напротив стен города, черное знамя со скрещенными саблями, а сами всадники блестели начищенными шлемами и стальной чешуей. Этот отряд в полтысячи всадников определенно представлял собой немалую силу.
— Монфор собирается противостоять им своими рыцарями, — сказал Григорий, посмотрев с холма вниз, где у его подножья начали формироваться боевые порядки под знаменами коннетабля Акры с большим красным крестом на белом поле, делящим знамя на четыре части, в каждой из которых присутствовали маленькие красные крестики.
— На нашем левом фланге против их легкой кавалерии вперед пойдут госпитальеры, на правом ударим мы, а войско графа Ибелина будет в резерве, — заметил знаменосец, еще раз повторив то, что вчера решили на военном совете.
— Нужно выбить у них кавалерию, разгромить лагерь и очистить место перед стенами для штурма. Это первая боевая задача, — сказал Григорий.
— Да, сражение под городскими стенами мы вполне можем выиграть. Но, это не значит, что легко возьмем город, — произнес ветеран.
— Риска не избежать, — согласился Родимцев. И добавил:
— Нам пора.
Они вернулись в новый лагерь, разбитый у подножия холма, возле сторожевой башни. Когда командир и знаменосец появились в расположении, остальные храмовники молились перед предстоящим боем. Вместе с сержантами их в строю осталось меньше полусотни в отряде, собранном из двух. После последних дней, прошедших в сражениях, имелись и убитые, и раненые.
Сарацины обладали большим численным преимуществом. И потери тамплиеров могли оказаться гораздо тяжелее, не будь все братья-рыцари ветеранами боевых действий, стойкими и отлично обученными бойцами. Сладить с храмовниками сарацинам всегда представлялось трудным делом. Даже если братьев-рыцарей противостояло врагам совсем немного, они всегда наносили сарацинским отрядам большой урон и стояли до последнего. И враги знали об этом. Потому даже сам Бейбарс предпочитал действовать против братьев ордена Храма не в открытом бою, а путем коварства и хитрости.
Солнце вставало над горами с противоположной стороны Галилейского моря, золотя бликами спокойную поверхность озерной воды. Военные лагеря обеих противоборствующих сторон к этому моменту уже напоминали растревоженные ульи, готовясь к битве за Тибериаду. Вокруг разноцветных шатров сновали сотни людей. Сарацины все-таки не успели провести ту стремительную атаку на лагерь христиан, которой опасался знаменосец. Теперь же было поздно. Большинство христианских рыцарей уже выстроились в боевые порядки и приготовились дать бой.
Грегор Рокбюрн дал указание ближайшему сержанту:
— Скажи, чтобы мне подали коня.
— Как прикажете, брат-рыцарь, — проговорил сержант и побежал выполнять поручение.
Вскоре оруженосец подвел Антония. Благородного дестриера разрешалось вести только правой рукой. Жеребец выглядел вполне отдохнувшим. Рана его, заговоренная капелланом, затянулась. Стальная защита прикрывала голову и грудь, а спину, поверх стеганой попоны, сделанной наподобие гамбезона, закрывала настоящая кольчуга. Одним легким движением Грегор Рокбюрн вскочил в высокое рыцарское седло. Оруженосец подал ему сначала шлем, затем щит и потом копье. А рядом готовился к бою знаменосец. Знамя, окровавленное в прошлом бою, сержанты уже выстирали, высушили и прикрепили на новое древко-копье. И черно-белый флаг «Босеан» снова развевался над отрядом.
Храмовники готовились к предстоящему бою тщательно, как всегда. Родимцев верил в своих бойцов. Он уже понял, что эти парни шутить с врагами не любят и в бою сделают все, как нужно. А главное, такие бойцы не побегут. Вид гудящего военного лагеря, готовящегося к битве, наполнял братьев-рыцарей силой и решимостью. Четкие линии палаток и частокол, хоть и изготовленный наспех, но, тем не менее присутствующий, указывали на то обстоятельство, что и в это рыцарское время, когда не было еще регулярной армии, христиане старались не забывать о порядке и воинской дисциплине. Филипп Монфор, все же, при всех своих недостатках, показывал себя весьма неплохим военачальником, знакомым с историей военных традиций римских легионов.
Неожиданно созерцание военного лагеря прервало появление капеллана. Годфруа подъехал на своем коне тихо и остановился рядом. Глядя на стены города, возвышающиеся вдалеке, он неожиданно сказал Грегору:
— Эти места много лет назад покинуты христианами. Здесь давно все церкви и монастыри уничтожены сарацинами и их приспешниками. Но мы помним все. В нас, в рыцарях Храма, живет дух истинных воинов Христовых. Мы сражаемся за правду и за справедливость, за все то, что есть в человеке от Бога, ведь каждый из нас создан по Его подобию. В мирской суете многие забывают об этом, о том, что Господь и Храм должны быть у каждого в сердце. А без духовности нет и человека. Без света в сердце человек превращается в орудие дьявола.
— Я тоже так думаю, — признался Родимцев.
— Когда ты в последний раз был на капитуле? — спросил капеллан.
— Очень давно. В последнее время я постоянно воюю, также, как и вы, брат Годфруа, — ответил Григорий.
— Да, я знаю, — кивнул капеллан. Потом добавил:
— Я давно наблюдаю за тобой. Потому что в сердце каждого человека происходит выбор между Господом и дьяволом. И многие люди слабы, ибо дьявол постоянно всех искушает. А ведь совсем немного нужно для того, чтобы человек потерял истинно человеческие ценности, как доброта, милосердие и самопожертвование, а вместо этого принял в свое сердце злобу, стяжательство, жадность и зависть. Даже у нас, в нашем братстве, есть те, у кого в сердце живет дьявол. И мы, капелланы, боремся за каждого человека. Потому я радуюсь, ибо вижу, что ты сделал свой выбор, что ты выбрал добро и свет Господа. И действуешь ты по велению души. А потому я считаю, что раз ты теперь командир отряда, то достоин посвящения. Приоткрою тебе важное. У нашего братства есть тайная сторона. Помимо тех битв, которые происходят явно, мы участвуем в сражениях незримых сил света и тьмы. И эти силы неизмеримо мощнее, чем те, которые бьются на земле. В невидимых мирах происходит самая главная битва.
— Биться в невидимых мирах я не умею, а потому буду сражаться с сарацинами на поле боя, — сказал Григорий.
Годфруа внимательно посмотрел на него. Удлиненное лицо капеллана покрывали морщины и шрамы, а глаза смотрели пронзительно. Он произнес:
— Все взаимосвязано. Сражаясь на этом поле боя, ты бьешься и на том. Пока неосознанно. Но выбор пути ты сделал, а потому научишься и пониманию. Не сразу, а по мере своего продвижения к свету. И запомни, что ничего не делается в мире без Промысла Господа. И не мир, но меч принес Господь. И это наш меч. Ибо добро должно уметь постоять за себя и защитить своих ближних.
— Так почему же Господь до сих пор не уничтожит дьявола? — спросил Григорий.
— Потому что Господь безгранично милосерден. Шанс для осознания ошибок и их исправления дается каждому.
Пока они разговаривали, войска строились. Госпитальеры тоже седлали коней и вставали в боевые порядки на левом фланге.
— Нам пора, — сказал Грегор Рокбюрн, он же Григорий Родимцев.
Они подъехали к остальным тамплиерам, приготовившимся к бою. Справа от Грегора ехал знаменосец, а слева находился капеллан. Он провозгласил:
— Да научит нас Господь новой битве и пусть пошлет нам победу! Помолимся, братья.
И храмовники молились на этот раз прямо сидя на боевых конях, повторяя слова молитв за капелланом. Вдруг по всему войску затрубили рога. И всадники, повинуясь сигналу, понеслись в сторону вражеского лагеря, раскинувшегося под городскими стенами. Рыцари Монфора атаковали центр сарацинского войска, состоящий из мамелюков. А госпитальеры вступили в бой на левом фланге. Тамплиеры атаковали на правом. Выкрикивая клич: «За Господа и Храм!», они с легкостью провели атаку и смяли легкую кавалерию, но, когда уже прорубились ближе к стенам, со стороны Иордана к противнику подошло подкрепление и ударило храмовникам во фланг, сходу вступив в бой.
То оказался резервный сарацинский отряд в полтысячи всадников под зеленым флагом. О нем предупреждал Мансур. В отряде насчитывалось около двух сотен тяжело вооруженных мамелюков. Их прикрывала легкая конница, состоящая из лучников. Правда, за спиной христиан тоже находилась легкая конница туркополов, также вооруженная луками. Теперь и те, и другие осыпали друг друга градом стрел из-за спин тяжелых кавалеристов.
Огромный витязь со своей свитой, вероятно, неприятельский командир, сразу организовал атаку на знамя храмовников. Мамелюк был широк в плечах, а его черный конь, закрытый кольчужной попоной, возвышался, словно скала. Он опустил длинное рыцарское копье и скакал прямо на Грегора. Давая шпоры коню, враг стремительно налетел. Рокбюрн прикрылся щитом и ударил навстречу. Рядом бились еще несколько братьев-рыцарей, защищая орденское знамя.
Копья переломились, ударив в щиты при встречном ударе, не дав преимущества ни одной из сторон. Тогда в дело вступили мечи. Сталь зазвенела в горячем воздухе, засверкав в солнечных лучах наступающего летнего левантийского дня. Храмовники не делали лишних движений. Они рубились быстро и беспощадно. Через секунды несколько врагов слетели с коней.
Но, главный витязь сражался очень умело. И в этой схватке сила и скорость были на его стороне. Он не только умел стремительно атаковать, но и ловко защищался. Закрывшись своим круглым щитом, оббитым сталью, он сумел подобраться вплотную, так, что меч в его руке смог дотянуться при ударе до шлема Грегора. Голова его загудела, но прочный шлем выдержал. Рокбюрн ударил в ответ. Но, противник успел подставить щит и нанес удар по наплечнику. Правая рука Григория сразу онемела. Наплечник защитил от лезвия, но тяжесть удара почувствовалась очень хорошо. И Родимцев едва не выронил меч. А от следующего удара с трудом отбился, подставив щит.
Тут неожиданно сцепились между собой кони. Антоний пытался укусить вражеского скакуна и ударил его копытами, отчего вражеский конь встал на дыбы и тоже нанес удар. Но, Антоний увернулся и навалился на вражеского коня грудью, сильно толкнув его. После чего уже оба коня встали на дыбы и начали бороться друг с другом, перекрывая диким ржанием шум сражения. От такого поведения боевых скакунов оба всадника были вынуждены покинуть седла. Они продолжили схватку на земле. В ярости витязь начал рубить щит Григория, обрушивая на него мощные удары, отчего щепки полетели во все стороны и вскоре кусок щита отлетел в сторону.
Тем временем вокруг продолжалась битва. Знамя «Босеан» по-прежнему развевалось на древке в руках знаменосца. Братья-рыцари охраняли его. Мамелюки пытались продолжать атаку, но она с каждой минутой выдыхалась. Тамплиеры сдержали натиск сарацинской атаки, а на помощь к ним уже выдвинулся резерв. Рыцари графа Ибелина поддержали храмовников, вовремя атаковав неприятеля. Снова трубили рога, кричали люди, ржали лошади, ломались копья, звенели клинки. Обе стороны несли потери, но христиане побеждали в кавалерийском сражении.
Витязь наступал на Грегора Рокбюрна и теснил его, Григорий еле сдерживал мощный напор. А их боевые кони продолжали собственный поединок. Противник оказался сильным и опытным, но он не заметил, что попал в окружение. Тамплиеры побеждали. Сдержав атаку на свое знамя и остановив противника, всадники в белых плащах с красными крестами начали оттеснять неприятеля, потому что рыцари графа Ибелина ударили во фланг мамелюкам. Вскоре положение сильно изменилось. И храмовники окружили дерущихся плотным кольцом.
Витязь был близок к успеху, Грегор Рокбюрн уже устал отражать удары, его щит треснул, а оба наплечника оказались помяты, но мечи братьев-рыцарей, направленные со всех сторон, заставили витязя сдаться. Так и не сумев победить в схватке с Рокбюрном, он выругался, убрал меч в ножны и снял шлем со стальной личиной. Он был немолод, а черты лица воина оказались европейскими. Все удивились, а знаменосец произнес:
— Я узнал тебя, Раймунд де Руэрг. Ты предал наше братство, перешел на сторону врага, попрал нашу веру, назвался Даудом Аль-Зенги. Мы не убьем тебя прямо сейчас, вероотступник, но ты будешь осужден. Предателей мы не прощаем.