Утро выдалось вполне добрым. Легкий ветерок с моря откуда-то даже пригнал несколько бледненьких облачков на безупречно-голубую гладь летнего левантийского неба. Тамплиеры ехали на помощь братьям своего ордена, да не одни, потому что рыцари графа Ибелина собирались присоединиться к ним. И это радовало Григория. Они выезжали из замка в спешке, и Родимцев даже не успел толком познакомиться со всеми своими бойцами.
Впрочем, от воинства Рене Дюрфора этот отряд, так неожиданно отданный под командование Грегору Рокбюрну, по составу отличался не сильно. Помимо десяти рыцарей, Родимцеву в подчинение дали двадцать сержантов, которые в походе должны были выполнять обязанности оруженосцев, ухаживая за лошадьми и помогая рыцарям в бою. Кроме того, у нескольких братьев-рыцарей имелись и персональные оруженосцы. А больше трех десятков человек — это уже полноценный кавалерийский взвод. Небольшая, конечно, боевая единица, но вполне боеспособная. Дали им и запасных лошадей, которые везли палатки, щиты, копья и провизию.
Вскоре отряд подъехал к тому месту на дороге, где дожидались их рыцари графа и он сам. Оказалось, что к ночи его отряд вернулся из замка Кайфас. Ночевать в командорстве храмовников Ибелин не остался. Наверное, из гордости. Когда храмовники под командованием Григория подъехали к перекрестку, пленных сарацин там уже не было. За это время граф отослал их под конвоем пехотинцев в Акру.
У перекрестка, после того, как к отряду тамплиеров присоединились ратники Ибелина, получился настоящий эскадрон тяжелой кавалерии. Четыре десятка рыцарей, у каждого из которых имелось по два или даже по три оруженосца. А еще были и конные лучники-туркополы, наемники из местных, составляющие отдельный полуэскадрон. Так что войско выглядело достаточно большим, хотя и поменьше того, которое Григорий видел у барона Монфора. Например, никаких пехотинцев Ибелин с собой не взял, по-видимому для того, чтобы не замедлять скорость передвижения своего войска.
Бертран де Луарк, проспавшись после пьянки, тоже присоединился к ним, а дон Карлос сам не поехал, но обещал патрулировать окрестности собственного манора, а также выделил в помощь графу двух своих рыцарей и четверых оруженосцев. Не теряя времени, все они двинулись в сторону замка Тарбурон. За разграбленной деревней отряд свернул направо, и всадники поскакали через поля на восток, потом взяли севернее, преодолели невысокие холмы и вышли в ту долину, где Родимцев уже побывал. Как выяснилось, эта дорога была короче, чем та, по которой добирался Григорий, везя в монастырь Адельгейду. К обеду всадники прибыли к той часовне, где Родимцев с монахом Иннокентием ночью гоняли зомби-вампиров. А теперь Иннокентий ухаживал за ранеными, оставшись в маноре у дона Карлоса.
Забыть такой неприятный эпизод своей новой жизни Родимцев не мог. Он терялся в догадках, что собой эти вампиры представляют. Вроде бы, они казались вполне материальными. Но, почему-то быстро и полностью сгорали в солнечных лучах. Да и монах говорил, что какой-то некромант направляет их. А еще Григория сильно заинтересовало странное свечение внутри черепов этих зомби. Он даже подумал, что, возможно, это и не магия в привычном понимании, а какая-то древняя технология? Момент гибели вампиров от его кинжала очень уж напоминал короткое замыкание неких энергетических контуров. Интересно было бы найти этого некроманта и посмотреть, как он поднимает мертвых, делая из них зомби-вампиров. А такой шанс имелся, ведь этот колдун, если верить слухам, должен находиться вместе с войском шейха Халеда или где-то с ним рядом.
Граф со своими рыцарями ехал в авангарде. Родимцев же возглавлял отряд тамплиеров, следующий за основными силами. Рядом с ним ехал Бертран на запасной трофейной лошадке, а своего рыцарского коня он берег, ведя за длинную уздечку за собой. По дороге они почти не разговаривали, потому что Бертран чувствовал себя очень плохо после вчерашней попойки и склонности к диалогу не проявлял. Оруженосец Мансур ехал рядом тоже молча. Но, несколько молодых сержантов, следующих за ними в голове отряда тамплиеров, впереди пожилых рыцарей, один из которых держал черно-белое знамя «Босеан», все же начали негромко переговариваться.
— Нас ведут на убой, я слышал, что людей Бейбарса там тысячи, — подал голос кто-то из них.
— Наверное, мы все погибнем, — поддержал ратника еще один голос.
— А представляете, братья, сколько они по нам выпустят стрел! — воскликнул кто-то другой.
— Да, наши потери будут немалыми, а возможно, мы все поляжем. Но, потому мы и носим свои орденские плащи. Мы — воины Господа. И меч, который принес Господь — это наш меч. Так не посрамим же веру, братья! — громко сказал им пожилой знаменосец, тоже слышавший этот разговор.
Возле часовни войско сделало привал. Сначала хотели остановиться в оливковой роще у старой маслодавильни, но там все вокруг оказалось изгажено людьми и лошадьми барона Монфора. А у часовни пространство пока сохранило чистоту. Отряд тамплиеров тоже расположился на отдых. Сержанты и оруженосцы поили лошадей из ручья. Пожилой капеллан Жиром де Шане призвал братьев-рыцарей к молитве. И Родимцев опустился на колени вместе со всеми. Сначала старик высоко поднял свой длинный меч и провозгласил:
— Да светит нам Свет Господа вечно!
И этот клич подхватили все братья, откликнувшись:
— Не нам, не нам, но Имени Твоему, Господь, слава!
Потом Жиром де Шане воткнул меч в землю, сделав из него крест, тоже опустился на колени и начал читать молитвы на латыни. А все братья-рыцари повторяли слова за ним.
Когда молитва закончилась, и воины приступили к трапезе, расположившись в тени высокой часовни, граф Ибелин неожиданно подошел к Григорию и, отведя его в сторону, сказал:
— Итак, мессир Рокбюрн, если я правильно понимаю, вы пытались отговорить меня от удара на Тибериаду. Возможно, вместо этого вы можете предложить для нас цель получше?
Родимцев удивился, что граф уже даже советуется с ним, и произнес:
— Да, монсеньор, я бы лучше последовал тактике восстановления связности земель, укрепления сократившихся границ и установления мира и порядка внутри страны. А Тверию отвоюем позже, как и другие города, когда обзаведемся огнестрельным оружием и построим новую армию. Сейчас сил для атак у королевства христиан просто нет. Нужно сперва покончить с мародерствующими отрядами и небольшими войсками местных сарацин, вроде шейха Халеда, да и распри внутри королевства надо бы прекратить прежде, чем выступать против весьма значительной армии Бейбарса.
— Что же, в таком случае, я постараюсь убедить Монфора пока ограничиться освобождением замка Тарбурон. Думаю, что силы для того, чтобы разгромить армию Халеда у нас имеются. И да, вы были правы, молодой человек, гонец принес мне известия, что замок Библ мы действительно потеряли, как и Торон.
Родимцев понял причину доверия со стороны графа. Его маленькое «предсказание» сбылось. Переговорив с Ибелином он вернулся к трапезе с хорошим настроением. Раз граф все больше доверял ему, значит надежда на перемены к лучшему появлялась. Привал не затянулся надолго. Ибелин торопился встретиться с Монфором. Оказывается, передовые разъезды легких конных лучников, посланные графом заранее разведать дорогу, уже заметили знамена Монфора впереди на том самом перевале, где находился постоялый двор убитого людоеда.
Направление казалось Григорию вполне подходящим, потому что оно выводило к замку Тарбурон. Дорога все круче поднималась в гору. В конце концов, всадникам пришлось спешиться и вести коней какое-то время за собой. Лошадей всегда нужно беречь. Рыцарские кони в Леванте ценились больше, чем все остальное снаряжение рыцаря, вместе взятое. Здешние франки даже шутили, что хороший конь лучше, чем плохой рыцарь.
Мансур вел своего конька следом, шага на три позади Антония, коня Грегора Рокбюрна. А сзади, привязанная уздечкой к седлу оруженосца, плелась пегая лошадка, на которой раньше ехала Адельгейда в монастырь кармелиток. Теперь ее лошадь везла пару длинных рыцарских копей, предназначенных для кавалерийской атаки и привязанных к седлу каждое со своей стороны продольно и с наклоном, таким образом, чтобы наконечники торчали вверх над головой животного, не мешая движению.
А большой щит с красным крестом на белом поле, предназначенный для Грегора, был приторочен к седлу низкорослого гнедого жеребца, на котором ездил Мансур. Эти невысокие сарацинские кони считались довольно быстрыми и привыкшими к жаре. На таких коньках, обычно, скакали сельджукские стрелки и левантийские наемники-туркополы, вооруженные лишь луком и легкой саблей. Но, иногда ездили на них и небогатые витязи, каким недавно и был сам Мансур, ставший перебежчиком, каких, впрочем, в этих краях имелось немало. Бежали как христиане к сарацинам, так и сарацины к христианам. Чтобы щит не смещал седло своим весом, седельные сумки были переброшены на противоположную сторону. На поясе у Мансура теперь, кроме булавы, был подвешен и большой широкий кинжал, который ему выдали в замке Кайфас вместе с сержантским орденским плащом. Это оружие могло бы сойти в бою и за настоящий короткий меч.
Смугловатое лицо Мансура покрылось дорожной пылью и выглядело грязным. Но, он почти не потел — чувствовалась порода отца, настоящего сарацина. Хотя и черты матери, пленной француженки, в его внешности тоже просматривались. Парень был полукровкой, пуленом, как таких называли в Леванте. Он вырос вполне симпатичным — его серые глаза смотрели твердо, и их взгляд был полон решимости. Его рано продали в боевые рабы-мамелюки, и с тех пор вся жизнь Мансура проходила на военной службе.
Мансур был невысоким, но крепким и достаточно широким в плечах парнем. И Родимцев лелеял надежду, что оруженосец из него получится отличный, тем более, что он уже прекрасно проявил себя во время сражения за манор дона Карлоса. Парень делал успехи и в языке франков, стараясь получше строить фразы. Особенно ценными были знания сарацинских обычаев и языка, которыми Мансур обладал. Единственное, что еще необходимо было сделать, так это Мансура покрестить. Хотя хитрый пулен соврал тамплиерам, что уже крещен, а когда его официально записывали в списки оруженосцев замка Кайфас, он назвался Мишелем. Впрочем, для настоящей церемонии крещения случай пока не представился. А то, что Мансур искренне желает принять христианство, не вызывало сомнений у Гриши.
Между тем, отряд поднимался по дороге все выше. Ветки кедрового леса, покрывающего склоны, совсем не шевелились, потому что никакого ветерка не чувствовалось даже на этой достаточно высокой тропе, по которой отряд приближался к перевалу. В горячем воздухе ощущалось дыхание пустыни. И горизонт к югу, который далеко просматривался с дороги поверх кедровых верхушек, выглядел серо-желтым.
Двигались они не слишком быстро. И только к вечеру вышли к перевалу. Ибелин по-прежнему ехал во главе своего отряда рыцарей, а Грегор Рокбюрн вел за собой отряд тамплиеров. Наконец, впереди показался тот самый постоялый двор, где Бертран убил людоеда. После привала возле часовни и обеда рыцарь с берегов Луары почувствовал себя лучше и начал рассказывать о жизни во Франции, а потом перевел тему на то, что кони в Леванте совсем не такие выносливые, как в Европе, а стоят сильно дороже. Родимцев слушал его, лишь изредка вставляя какие-то реплики. Ведь сам он пока мало понимал в здешних лошадиных породах, нечаянно оказавшись в этом времени на месте Рокбюрна.
Сзади сержанты и оруженосцы болтали о том, кто каких разбойников встречал в Святой земле на дорогах. Они сходились во мнениях, что, по большей части, в разбойники шли бедуины, но попадались среди левантийских лихих людей и турки-сельджуки, и сирийцы, и египетские арабы, и эфиопские мавры, и, даже, христиане, не желающие соблюдать законы. Все они отличались жестокостью и свирепым нравом. И особенно много их появилось после нашествия Бейбарса, потому что многие замки, поселения и опорные пункты христиан стояли разрушенными, и некому стало поддерживать порядок.
Постоялый двор оказался заполнен войском барона Монфора. Строение на перевале располагалось таким образом, что дорогу, ведущую снизу от замка Тарбурон, перекрыть не составляло труда. Почему-то тут до сих пор не построили настоящий замок, хотя место весьма неплохо подходило для обороны. Постоялый двор располагался на неширокой площадке возле скалы, которая надежно прикрывала его с севера. С юга находился крутой склон, почти вертикальный, образуя небольшую пропасть, из которой внизу торчали верхушки кедров. Оттуда врагам забраться наверх представлялось затруднительным. С запада подходила дорога, по которой они приехали, а к востоку спускался путь к Тарбурону. Имелся здесь и свой источник воды, родник, который бил из скалы, тек вдоль западной дороги и уходил куда-то в расщелину, теряясь между камней в паре сотен метров ниже своего истока. Для сбора этой воды в камнях скальной площадки был выбит глубокий и достаточно широкий колодец.
Укрепиться вокруг постоялого двора можно было довольно легко. Что барон Монфор и сделал, повелев своим пехотинцам срочно возводить каменную стену поперек восточной дороги. Выполняя его приказ, солдаты начали разбирать на блоки сам постоялый двор. Все говорило о том, что атаковать шейха Халеда рыцари Монфора пока не собирались. Впрочем, помощи барон тоже, наверное, не ожидал. Потому его ратники сильно удивились, увидев целое войско христиан, приближающееся с запада.
Встречать графа Жана де Ибелина выехал сам Филипп де Монфор, потому что ему доложили, кто едет. Несмотря на все распри, сеньора Яффы сеньор Тира, если и не уважал, то, во всяком случае, признавал равным себе. Впрочем, они и были равны по своему положению, хоть Ибелина и именовали графом Яффы, титул этот никем утвержден не был, также, как никем не был утвержден и графский титул Монфора. Раздавать такие важные титулы мог только настоящий король, но его, в сущности, у королевства не имелось. Пока где-то в далекой Европе был жив Конрадин Гогенштауфен, внук Фридриха II, никто в Иерусалимском королевстве утверждать графские титулы права не имел.
В сущности, что Ибелин, что Монфор, оба оставались баронами, хотя и предпочитали, чтобы окружающие называли их графами. Тем не менее, каждый из них являлся выдающейся личностью христианского королевства, и за каждым стояли реальная сила и власть. Сидя на своих огромных конях в высоких седлах, украшенных золотом и драгоценными камнями, поравнявшись, они пожали друг другу руки. Оба были без шлемов и выглядели по-разному.
Филипп был немолод и имел удлиненное лицо с прямым носом, холодными глазами стального цвета под кустистыми бровями и тяжелым волевым подбородком. А его жесткий рот с опущенными углами губ чем-то напоминал бульдожью пасть. Волосы его полностью поседели, но в свои пятьдесят восемь он еще сохранял хорошую физическую форму. Привыкший сражаться всю свою жизнь, Монфор считался доблестным рыцарем, суровым воином, который лично возглавлял многие атаки и побеждал в сражениях.
Жан Ибелин был на восемь лет младше сеньора Тира, но прославился больше не в сражениях, хотя в них тоже участвовал, а как политик, правовед и отличный переговорщик, мастер компромиссов. Внешность его совсем не была угрожающей. Его волосы седина тоже затронула, но все же кое-где они еще сохраняли черный цвет. Карие глаза из-под тонких бровей смотрели вдумчиво, а нос с небольшой горбинкой выдавал восточные корни его бабки Марии Комниной, гречанки из ромейской императорской династии. Он не выглядел высокомерным грозным рыцарем, но казался умным и надежным человеком, которому можно доверять.