Мой бедный малыш! (Неуклюже гладит его по голове.) Мой бедный малыш! (Пауза.)
Франц (внезапно выпрямившись). Хватит! (Пауза.) Столько потрясений. Шестнадцать лет не плакал, и не заплачу еще шестнадцать лет. Не надо жалости, иначе у меня возникает непреодолимое желание убить. (Пауза.) Я ведь не очень-то люблю себя.
Отец. За что тебе любить себя?
Франц. И верно.
Отец. Предоставь мне любить тебя.
Франц. Вы меня любите? Вы? Смоленского палача?
Отец. Смоленский палач — это ты-то?
Франц. Да, да не стесняйтесь. (Смеется нарочито цинично.) У каждого свой вкус. (Внезапно.) Вы меня провели! Вы способны на излияния, только когда они приносят вам пользу. Провели: сначала отхлестали, а потом расчувствовались; судите по крайней мере, не мешкайте... Начинайте! У вас было столько времени обдумать это дело, и ваша гордость не позволит вам, чтобы все решилось не так, как бы вы хотели.
Отец (с мрачной иронией). Моя гордость! Все это в прошлом. (Пауза. Отвернувшись, мрачно усмехается, потом снова поворачивается к Францу; бесконечно нежно, но неумолимо.) Но ты прав — я решу его сам.
Франц (отшатываясь). Это дело мое, и я вам помешаю.
Отeц. Я хочу, чтобы ты перестал себя истязать.
Франц (жестко, резко, точно говорит не о себе, а о ком-то другом). Я не истязаю себя, я истязал других. Вы улавливаете разницу?
Отец. Улавливаю.
Франц. Я все позабыл, даже их вопли. Я опустошен.
Отец. Я это предвидел. К тому же, это еще тяжелее.
Франц. Что вы хотите мне доказать?
Отец. В течение четырнадцати лет ты был жертвой страданий, которые родились в тебе, ты их не чувствуешь, но ты ими непрестанно одержим.
Франц. Кто вас просит говорить обо мне? Да если хотите знать — это еще страшнее: я точно лошадь, которую оседлали, я не пожелаю вам получить такого наездника. (Резко.) Итак? Какой исход? (Глядит в лицо отца широко открытыми главами.) Идите к черту! (Поворачивается к отцу спиной и медленно, с трудом поднимается по лестнице.)
Отец (все время неподвижен, но когда Франц достигает площадки второго этажа, громко, во весь голос). И там Германия!
Франц медленно поворачивается.
Она жива, Франц! Ты от нее никуда не уйдешь!
Франц. Она перебивается, несмотря на свою гибель. С этим я еще могу примириться.
Отец. Благодаря своему поражению, она стала самой могущественной во всей Европе. Ты с этим можешь примириться? (Пауза.) Мы яблоко раздора, главный козырь. Нас растлевают; все мировые рынки открыты нам; наши заводы пущены в ход; мы — мировая кузница. Поражение Германии ниспослано провидением, Франц; у нас масло, пушки, солдаты, сын мой! А завтра — бомба! И тогда мы встряхнем гривой, и наши опекуны отскочат, как блохи, увидишь.
Франц (в последней попытке защиты). Мы господствуем над Европой, будучи разгромлены! Окажись мы победителями, что бы мы делали?
Отец. Мы не могли победить.
Франц. Значит, войну надо было вести, чтобы проиграть?
Отец. Надо было сыграть в поддавки: как всегда.
Франц. И вы это сделали?
Отец. Да, с самого начала военных действий.
Франц. А те, кто искренне любил свою страну,— пожертвовал своей честью во имя победы...
Отец (хладнокровно и жестко). Они только рисковали затянуть всю эту резню и задержали бы реконструкцию. (Пауза.) По сути дела, они были пригодны только на отдельные убийства.
Франц. Великолепная тема для размышлений... Вот чем я займусь наверху.
Отец. Ты не выдержишь там ни одной минуты.
Франц. Ошибаетесь, отец: я отрекся от страны, которая повергла меня в прах.
Отец. Все тринадцать лет ты пытался это сделать и безуспешно. Теперь ты знаешь все: неужто ты опять будешь разыгрывать свою комедию?
Франц. Разве я могу отказаться? Германия должна околеть, не то я — обыкновенный уголовный преступник.
Отец. Так оно и есть.
Франц. Значит? (Устремив взгляд на отца, отрывисто.) Я не хочу умирать.
Отец (спокойно). Почему?
Франц. Вам легко спрашивать. Вы вписали ваше имя в историю.
Отец. Если б ты знал, как мне наплевать на это.
Франц. Это ложь, отец. Вы хотели создать флот, и вы его создали.
Отец. Я создал его для тебя.
Франц. Вот оно что! А я-то думал, что вы создали меня для него. Но, как бы там ни было, он существует. Мертвый или живой, вы — флот. А я? Что я оставлю после себя?
Отец. Ничего.
Франц (неистово). Вот потому-то я и буду жить до ста лет. У меня есть только моя жизнь. (С остервенением.) Только она! И я не отдам ее. Вы думаете, что я ее ненавижу, а я считаю, что это лучше, чем ничего.
Отец. Жив ты или мертв, все равно — ты ничто. Ничего не делаешь, ничего не сделал и не в силах ничего сделать. (Долгая пауза. Медленно подходит к лестнице, останавливается, поднимает голову, глядя на площадку, где стоит Франц.) Прости меня, Франц.
Франц (охваченный страхом). Вы? Это новый трюк!
Отец ждет.