Андрей Федорович и ангел замерли на ходу, застигнутые звонко-трепетным и полным сочувствия голосом:
— Остановитесь, возлюбленные!
Оба опустили головы. Молчание затянулось.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Знаю, знаю, что мне скажут. Сойди с этого странного пути — скажут. Довольно было мук и страданий. Святая ложь тоже имеет пределы — скажут…
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да и я знаю. Тебе не было приказано сопровождать человека, который сам, своей волей, призвал тебя — скажут. Этот человек от горя лишился рассудка, но есть кому о нем позаботиться. Твое же место — там, где ангелы, проводившие своих людей в последний путь, ждут следующей жизни — скажут.
Молчание сделалось каким-то иным — словно от обоих ждали оправданий.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Я за Аксиньюшку… ее грехи…
И вдруг сорвал с себя треуголку, обратил лицо к небу и задал самый главный вопрос:
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. А он — прощен?.. Нет?..
Ангел весь устремился к подопечному — повеяло надеждой!
Но ответа не прозвучало.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Испытываешь… А я и сама себя еще строже испытаю!
Он опять нахлобучил треуголку и пошел прочь, сгорбившись и бормоча молитву.
И ангел, который только было собрался оправдаться, объяснить, что нельзя человеку вообще без хранителя, лишь руками развел — и поспешил следом.