Остаток вечера прошел спокойно. После выступления нашего шефа была проведена лотерея, потом по графику шли выступления артистов, но я слишком рассеянно смотрела на импровизированную сцену. Мои мысли неустанно возвращались к тем дням, к тем бесконечным вечерам, в которые я сидела в этом ресторане и ждала, вдруг откроются матовые стеклянные двери и войдет Мик… Я даже почти дочитала тот детектив Агаты Кристи… Только даже обсудить с любимым его не могла…
Пока попасть в его мир мне никак не удавалось, но я помнила, что не прошла еще все испытания. И каждую ночь, перед сном выходила на лоджию и вдыхала терпкий запах шоколада и луговых трав. Смотрела на оживленные окна стеклянного муравейника. Иногда волновалась, ведь его мир рушится, а я не то что помочь, даже попасть к нему не могу. Да и нет у меня уверенности, что он существует в реальности. Может, это все мое нереализованное желание о настоящей любви… Да и к гадалке я пробовала ходить. И у карт спрашивать. И безрезультатно глазела на запертые двери, где Карина дала мне колоду и шанс на любовь. А самое главное, я наконец-то смогла пересилить себя и съездить к маме в деревню. Давно я не чувствовала себя такой счастливой. Пыталась у мамы больше узнать о бабушке, но она наотрез отказывалась рассказывать что-либо о гаданиях. Все крестилась и подсовывала мне святую воду. Тогда я улучила момент, и пока все спали, пробралась в бабушкину комнату. От темноты, что царила в ней, враз стало страшно. Мне всегда было страшно, когда я заходила в этот темный уголок дома, где на столе поблескивала стеклянная пирамида и курились благовония… На столе так же был разложены карты, из неизвестной мне колоды. На двойке кубков лежал король мечей, а под ними башня, страшный суд и влюбленные…
— Вспомни… Вспомни про клан воронов… — Зашелестело вокруг, а я аж подпрыгнула на месте от испуга.
— Клан воронов, бабуля? О чем ты? — Внезапно мозг пронзило воспоминание. Когда я была еще совсем малышкой, бабушка подарила мне крохотную фигурку зайца и сказала — это твой оберег. Мы испокон веков находимся под его защитой. Береги его. И он обязательно тебе поможет. — В другую пухлую маленькую ручку скользнула фигурка вороны с алыми глазами и пугающе длинным черным клювом. Я тоненько вскрикнула.
— Берегись ворон. Берегись клана воронов. Это наши враги.
Воспоминание померкло так же внезапно, как и появилось.
— Что за клан воронов? Почему я сама не могла об этом вспомнить? А главное, где я последний раз могла этих ворон или воронов видеть?
Да нет, нет в том моей вины. Я же была совсем крохой, что я тогда могла понять? — Острие на пирамиде сверкнуло алым, а я попятилась, задев стол. Скатерть мягко скользнула вниз, а вместе с ней и карты посыпались на пол. Пирамида упала, но не разбилась.
— Бабуль прости, я больше не могу здесь быть, — скользнула вниз, накрепко захлопнув дверь. Больше никогда не буду сюда заходить.
— Ты чего, доча? Третий час утра, — на лестнице остановилась мама, вопросительно посмотрев.
— Все хорошо. Из бабушкиной комнаты нужно было кое-что забрать… Ты случайно не помнишь, где пушистый кролик, которого она мне подарила?
— Вот вспомнила! Да его небось моль давно сожрала, сто лет его не видала. — Мама громко зевнула и почесала руку.
— Ложись спать, а то дядя Володя опять нервничать будет…
— Конечно, я уже иду… — Дядей Володей мама называла своего мужа, который много лет назад появился в ее жизни и даже пытался заменить мне отца. Только потом понял, что это бесполезно и рукой махнул. Я — то недолго с ними жила, сразу в город учиться поехала. Чтобы не мешать маминому счастью. Что мне в нем нравилось больше всего — он был человек строгих нравов и абсолютный трезвенник. Да и мама выглядела счастливой. О своем отце я так ее ни разу и не спрашивала. Понимала, что бесполезно. Да и… не хотелось ворошить ту рану, что давно зажила. Многие дети полжизни живут в своих иллюзиях… А может, по-настоящему счастливыми… Я же с измальства была их лишена. Но считаю, что это очень помогло мне встать на ноги. Ведь я не ждала подарков судьбы. Я творила ее сама. Потом и кровью. Где-то слезами. Где-то воплями. Но никогда не сдавалась. Не сдамся и сейчас…
Не помню, как добралась до кровати и погрузилась в сон. Открыв глаза, разочарованно выдохнула — все те же отклеивающиеся сверху обои в цветочек, продавленная кровать и запах кислого молока впридачу.
— Доча, помоги мне на кухне. Проснулась уже? Отлично. Тогда сперва задай корму скотине.
— Мам. Конечно, дай глаза разлепить…
— Привыкла в своем городе допоздна спать. Стыдоба. Хорошо отец на работе и не видит этого безобразия.
А я уже и отвыкла от этого бурчания. Но даже оно придавало непередаваемый, необъяснимый шарм.
— Ты когда рожать-то собираешься? Чай не девочка уже.
— Мам! Ну что ты опять заладила… Человек что, обязан рожать, как свиноматка у тебя в хлеву?
— А мне что делать! Я внуков хочу! Отец уже давно кроватку выстругал, я пинеток навязала… И куда все это? Нет, ты как хочешь, а чтобы внуками обеспечила! Должна же мне на старости лет какая-то радость быть?
— Мам, ты неисправима…
— Денег у тебя куры не клюют, уже давно искусственное…как его… о, оплодотворение сделала бы…
— Мам! Ну это край! Я хочу, чтобы у ребенка была полноценная семья, — я тут же замолчала. Потому что так и просилось добавить, «а не как у меня».
— Так приглядись к нашим мужикам. Они институтов хоть не заканчивали, да все ладные и работящие.
— У меня есть любимый человек. Но детей мы пока не планируем.
— Люди добрые, что деется-то! Познакомила бы хоть…
— Не могу, он очень занятой человек… Но когда-нибудь обязательно! Обещаю!
— Матери родной стесняешься…
— Мам, ну что ты! Микаэль и правда весь в разъездах…
— Имя-то какое заморское! Ненашенское имя! Француз, что ли?
— Не исключено. Мам, все, я побежала.
А я уже и отвыкла от нагрузки в деревне. Это хорошо еще, что в доме канализация, водопровод и отопление есть, воду таскать не нужно. Правда, печкой пользуются по назначению. Такая кашка там вкусная выходит… Никогда такой на газу не сварить…
— Мам, как вкусно-то…
— Ешь, ешь… Совсем отощала в своем городе… А у нас все натуральное, вот, пей молочко… Я пирожки к обеду сготовлю, тесто уже поставила…
— Мам, чувствую, Мик увидит меня и упадет. От ужаса. Если я на твоих пирожках растолстею.