С той поры к монете звонкой
Страсть вдруг получив,
Стал у всех я собачонкой,
Кто богат и чив.
Руки им из угожденья
Я лизал, как льстец,
И семи лет от рожденья
Был уж я подлец!
Вскоре свыкся понемногу
С ролею скупца
И, ложась, молился богу,
Чтоб прибрал отца.
Добрый, нежный был родитель,
Но в урочный час
Скрылся в горнюю обитель,
Навсегда угас!
Я не вынес тяжкой раны,
Я на труп упал
И, обшарив все карманы,
Горько зарыдал.
Продал всё, что было можно
Хоть за грош продать,
И деньжонки осторожно
Начал в рост пускать.
Чтоб нажиться, лез из кожи,
Лук да редьку ел,
Ни спины, ни рук, ни рожи,
Верьте, не жалел.
Всех завел, провел и вывел,
С кем сойтись пришлось,
И, пока не оплешивел,
Брал процент с волос:
По картинке новомодной
Их я отпускал
И в цирюльню ежегодно
Косу продавал.
Вот теперь зато, под старость,
Есть немножко тут (показывая на карман),
Пусть приходят люди в ярость,
Говорят: он плут!
И за что ж бранить за это,
Мне отец сказал:
"Честь -- фальшивая монета,
Плутни -- капитал!"
И черт знает как нынче испортился свет! Молодые люди совсем перестали кутить; а который и кутнет -- смотри год-другой, а на третий и образумится… и уж к тебе ни ногой! Благородные разные страсти у людей были: в картишки иной мотнет -- па другой день, глядишь, жена с салопом к тебе и бежит! А нынче дрянь, сущая дрянь! Преферанс копеечный! грош проиграют, да после толков на рубль… и уж из благородных людей к нашему брату -- почти никого… разве отставная кухарка к тебе с Песков какая-нибудь забежит… кофейку захочет выпить… притащит целый ворох тряпья: посмотреть много, а за всё-то десять копеек напросится.
Звонят.
Вот опять кого-то господь дает.
Лоскутков и неизвестный господин.
‹Неизвестный› входит и прямо обращает внимание на картину, останавливается и несколько минут стоит, как бы пораженный.