Пятница. Ты чем-то расстроен, хозяин?
Робинзон. Да не лезь ты с расспросами. Я и не думаю расстраиваться. (Пауза.) Но если честно, я несколько разочарован. И прости меня за невольную грубость.
Пятница. А ты можешь мне сказать, кто эта Нора, хозяин?
Робинзон. Я с ней едва знаком. Она меня встречала в аэропорту. Она сказала, что сейчас за мной заедут. Ну я подумал, что она… Словом, меня потащат в Музей антропологии.
Пятница. А почему ты не попросил ее поехать с тобой, хозяин?
Робинзон. Потому что она ясно сказала, что приедет главный хранитель музея. Может, завтра… Да, быть может, завтра она сумеет… (Повторяет эти слова себе самому.)
(Пауза. Приглушенные звуки лейтмотива.)
Пятница. Ну ладно, если я тебе больше не нужен…
Робинзон. Ты встречаешься с Бананом?
Пятница (с радостным смехом). Как ты догадался, хозяин?
Дверь закрывается. Тишина. Еле уловимый лейтмотив. Резкие шаги. Слышно, как набирают номер телефона.
Робинзон. Администратора, пожалуйста. (Короткая пауза.) Да, Крузо. / Я ознакомился с программой. / Безусловно, замечательная. / Но мне бы хотелось, чтобы в программу включили некоторые вещи, да… / Вот, к примеру, я бы желал видеть тот небоскреб, который построили на том месте, где стояла моя хижина. / Разумеется, если можно, согласуйте это сейчас же. / Уже ждут?/ Я тотчас спущусь.
Лейтмотив. Слышны вперемежку заученные фразы гидов, которые рассказывают о достопримечательностях острова, слова благодарности Робинзона, следом врывается громкая и пронзительная народная музыка, чьи-то веселые голоса, затем голос и смех Пятницы и Банана на уличном празднике, звон стаканов, громкие поцелуи, женский смех и пение. Нарастают звуки грустного лейтмотива, протокольные фразы, тосты, гид расписывает какие-то достопримечательности, короткие замечания Робинзона, гул отеля.
Пятница. Добрый день, хозяин. Ты хорошо спал? Глядя на тебя – не скажешь – лицо какое-то усталое.
Робинзон. Ну да. Я плохо спал после последней поездки.
Пятница. А в те времена, помнится, ты спал в хижине как убитый, не хуже меня, и однажды сказал, что никогда не видишь сны.
Робинзон. Да. верно… Почти никогда не видел. Вокруг был такой покой…
Пятница. Но одиночество тебя угнетало, хозяин. Ты мне сказал тогда, что мое появление спасло тебя от тоски…
Робинзон. Да, куда как тяжело было одному на острове, Пятница Я никак не мог смириться со своей участью, однако, начинаю думать, что существует другой вид одиночества и много хуже, чем то, что я испытал здесь в первый раз… Дай мне немного кофе, Пятница. Знаешь, вчера вечером меня повезли смотреть небоскреб.
Пятница. Ты ездил с Норой, хозяин?
Робинзон. Нет, с инженером-строителем. Он сказал, что это здание по своим архитектурным и техническим качествам не имеет себе равных. Я готов поверить, но похоже, оно ничем не отличается от небоскребов Лондона, такое же, как все современные здания. Люди входят и выходят, не сказав ни единого слова, точно чужие друг другу, а в лифтах или в коридорах едва здороваются…
Пятница. А ты ждал чего-то другого, хозяин? Сам же говоришь, что здесь так же, как в Лондоне и в Риме. Позволю себе сказать, что остров этот по-прежнему необитаемый.
Робинзон (после паузы). Остров по-прежнему необитаемый… Возможно, ты прав. Мой остров по-прежнему пустынный, еще более необитаемый, чем в те времена, когда волны выбросили меня на его берег…
Пятница. Такое трудно себе представить, Хозяин. Банан сказал, что на острове более двух с половиной миллионов человек и правительство уже подумывает о контроле над рождаемостью.
Робинзон (с иронией). Само собой, все кончается этим. Единственное решение, на которое способны правители. А меж тем два с половиной миллиона мужчин и женщин живут, не зная друг друга, да и семьи, точно такие же острова. Здесь все, как в Лондоне, что и говорить… (Пауза.) Не знаю, наверно, тут могло быть по-другому?
Пятница. Отчего, хозяин? Отчего здесь, а не в Лондоне или в Риме?
Робинзон. Не знаю, Пятница. Я решил вернуться сюда, вопреки всему, что мне говорили. Надеялся на что-то. Теперь-то ясно, какой я – глупец, думал, что здесь, на месте моего былого одиночества, все может быть устроено иначе, что здесь чудесным образом люди объединятся, будут веселыми, будут доверять друг другу, делать что-то сообща… Я надеялся, что моя книга послужит чему-то, покажет людям, как ужасно одиночество и как прекрасно общение, содружество… Ты же знаешь что этой книгой зачитывались почти так же, как «Дон Кихотом» и «Тремя мушкетерами». У меня были основания строить какие-то иллюзии, но как видишь…
Стук в дверь.
Голос служащего отеля. Сеньор Крузо, вас ожидает внизу госпожа Лейтон.
Робинзон. Нора! (Пауза.) Скажите ей, что я сейчас же спущусь вниз. (Пауза.). Дай мне серый костюм, Пятница. Синий галстук. Живей, милый! Посмотри, начищены ли мои черные ботинки.
Пятница (со смешком). Да, хозяин.
Тихая музыка в холле. Звяканье льда в бокалах.
Нора. Это совершенно неофициальный визит, Робинзон. И у меня всего пятнадцать минут, потому что мое время, полагаю, как и ваше, строго расписано.
Робинзон. У меня нет слов для благодарности, Нора. Как вы и подозревали…
Нора. Подозревала?
Робинзон. Да, именно, я совсем не того ждал от своего приезда на Хуан-Фернандес.
Нора. Вы здесь временно в качестве гостя, а мне тут жить.
Робинзон. Так почему вы с этим миритесь? Почему мы оба, почему мы все принимаем это?
Нора. Не знаю, да и начнем с того, что я не знаю толком, с чем мы, собственно, миримся. Хуан-Фернандес – чудесный остров и наш народ, вы это видели… ну отчасти видели… замечательный народ. А климат…
Робинзон. Умоляю, не разговаривайте со мной, как супруга заместителя начальника полиции. Я знаю, почему вы оказали мне такую любезность и пришли сюда поговорить со мной. Вы пришли не только из сочувствия, заметив, что я расстроен, разочарован, но и потому, что сами испытываете это разочарование.
Нора (после паузы). Это верно, но ничего нельзя сделать, нельзя изменить.
Робинзон. Да, боюсь, что для нас, для таких людей как я и вы, уже поздно. Однако есть совсем другие, и они… Нора. Другие?
Робинзон. Не смейтесь, но я думал о моем слуге, Пятнице, о его новом друге – Банане, о тех людях, которых, как мы полагаем, можно воспитывать, держать под властью. Я думал о них, о наших приемных детях, которым мы привили, если можно так выразиться, западную культуру.
Нора (официальным тоном). О нет! Эти люди мыслят и чувствуют иначе. У них совсем иные взгляды и заботы, им нас никогда не понять.
Робинзон. Или, наоборот, нам – их. Не знаю, не знаю. Я уже не в состоянии разобраться во всем этом, после того как вернулся на мой остров. Раньше мне все было ясно, Нора. Все для меня было просто. Вы читали мою книгу, правда? Ведь там на каждой странице можно найти слова благодарности Божьему Промыслу, мудрому порядку, который создал Великий Часовщик [4], безупречной логике существования живых существ и вещей.
Нора. А мне больше всего понравилась глава, в которой вы спасаете жизнь Пятнице, и постепенно, ценой больших усилий, подымаете этого дикого каннибала до уровня цивилизованного человека.
Робинзон. Еще неделю назад мне тоже очень нравилась эта глава, Нора.
Нора (удивленно). А почему вдруг вы изменили свое мнение?
Робинзон. Потому что именно здесь я увидел, что все обернулось совсем по-другому. Вы вот говорите, что я вызволил Пятницу из тьмы каннибализма и поднял его до высот цивилизованного человека, то есть, христианина, а я уже целую неделю более всего ценю в Пятнице как раз то, что в нем еще осталось от каннибала… О, не пугайтесь, я имею ввиду его мироощущение, этакое нутряное дикарство.