В долине Генц, как немецкая община называла место своего проживания неподалеку от замка Тарбурон, к Адельгейде отнеслись очень гостеприимно. Ее взяла к себе зажиточная семья Мюллеров. То были братья-бюргеры Пауль и Ганс, которые владели большим оливковым садом, маслодавильней и водяной мельницей. В семье имелось пятеро мальчиков и четверо девочек. Причем, половина детей уже выросли и, став взрослыми, помогали родителям. Адельгейду сразу приютили и накормили. Младшие дети приняли ее, как родную, а фрау Марта, жена Ганса, заботилась о ней, как о собственной дочери.
Посол тоже остановился в большом доме у Мюллеров, потому что это и была самая зажиточная семья в немецком поселении. Сидя на просторной веранде, Вильгельм фон Гетцендорф вел какие-то беседы со многими посетителями, которые часто приезжали к нему. И то были разные сарацины. Посол знал сарацинский язык и подолгу разговаривал с этими людьми. О чем они говорили, Адельгейда понять не могла. Но, жители перешептывались между собой, что посол пытается договориться с сарацинскими правителями о мире, чтобы можно было платить налоги в казну султана и спокойно жить дальше на этом месте.
В долине Генц текла размеренная жизнь, хотя снаружи нее по всему Леванту шла война. Когда Адельгейда приехала в долину вместе с послом, замок Тарбурон все еще занимали госпитальеры. Они иногда спускались в немецкую деревушку, чтобы пополнить что-нибудь из своих запасов. Но, как слышала Адельгейда из разговоров, бойцов в замке оставалось совсем немного. Тем не менее, пока замок охранялся госпитальерами, жители долины чувствовали себя в безопасности.
Дни шли за днями, и однажды к долине Генц подошла сарацинская армия. Отряды Бейбарса устремились на приступ Тарбурона. Сарацинское войско оказалось очень многочисленным, и вскоре замок пал. Сарацины разрушили стены и вывезли все тела убитых рыцарей ордена, чтобы получить за мертвецов выкуп. Жители долины собрали ополчение, но медлили вступать в бой. Наблюдая, как враги расправляются с госпитальерами, они оставались за стеной палисада.
Немцы молча стояли возле палисада, вооружившись, но не вмешиваясь, в то время, пока враги штурмовали замок госпитальеров у входа в долину. Вильгельм фон Гетцендорф, забравшись на палисад, напрасно кричал сарацинам, что достигнуты договоренности, и сам Бейбарс разрешил немецкой общине проживать в этом месте. Но, витязи, к которым обращался немецкий посол, не слушали его. Они жаждали крови и трофеев. Покончив с рыцарями госпиталя, они обратили все свое внимание на калитку в палисаде. Впереди вражеского отряда были и люди, которые выглядели, как христиане.
Гетцендорф кричал что-то одному из них, высокому голубоглазому блондину, на сарацинском наречии, но тот ответил по-немецки:
— Ты прав, старик. В молодости я звался Вальтер Геринг и состоял в тевтонском ордене. Но, я принял ислам. И сделался военным командиром Бейбарса в Галилее, а зовут меня теперь Селим Аль-Даби.
— Здесь немецкая община, которая платит налоги Бейбарсу. Мы сохраняем нейтралитет, потому и не стали защищать госпитальеров, — пытался увещевать предателя посол.
На что перебежчик проговорил:
— Приказываю вам открыть калитку в своем палисаде и немедленно выдать всех франков. И тогда мы не тронем вас.
Немецкий посол крикнул чужакам:
— Говорю вам, здесь нет никаких франков, а только немцы. Даю вам слово рыцаря.
Витязь в шишаке, украшенном павлиньими перьями, засмеялся:
— Ишь ты, рыцарь дает нам слово. Да известно нам, сколько стоят ваши слова.
— Я посол ордена святой Марии Тевтонской. И словами не разбрасываюсь. Я уполномочен вести переговоры о мире и обмене пленными. Раз я говорю, что есть договоренность с Бейбарсом насчет этой долины, значит, так и есть, — возразил Гетцендорф. И добавил:
— Вот, у меня в руке пергамент с печатью вашего правителя.
— Ты что-то путаешь, старик. Мне никто не докладывал ни о каких договоренностях, — сказал вражеский командир-коллаборационист. И, плюнув с высоты своего огромного коня возле калитки палисада, прокричал:
— Последний раз приказываю тебе, посол ты или не посол, именем султана Бейбарса, открыть эту калитку. А дальше мы разберемся, что делать с франками, которых вы тут укрываете.
— А я последний раз говорю тебе, Геринг, что здесь только немцы, и больше никого нет, — произнес Гетцендорф.
— Значит, вы отказываетесь сложить оружие и пропустить войско Бейбарса внутрь долины? Раз так, то вы самые настоящие мятежники. О каком мире с вами тогда можно говорить? — крикнул Вальтер Геринг.
— Ты можешь заехать внутрь сам и убедиться, что франков мы не прячем. Я готов впустить тебя за палисад. Можешь взять с собой двух-трех всадников, — сказал посол.
— Я так не думаю. Нет никакой гарантии, что вы не перебьете нас со спины, — проговорил Вальтер.
— У меня тут мало воинов. Зато много детей и стариков. Не в наших интересах набрасываться на вас. Но, если вы попытаетесь ворваться в долину силой, мы будем защищаться до последнего, — предупредил посол.
— Что ж, тогда вы все умрете, — сказал Вальтер Геринг, который теперь сделался Селимом Аль-Даби.
Он подал знак, и со стороны сарацин полетели стрелы. Адельгейда наблюдала за происходящим вместе с младшими детьми Мюллеров, забравшись на чердак довольно высокого здания мельницы. Возле палисада началась битва. Конечно, сарацин было намного больше. Они снесли калитку невысокого палисада и прорвались внутрь. Но, ополчение во главе с рыцарями посла еще какое-то время отбивалось.
А сам посол бился впереди всех, пока ему не отрубили правую руку. Потом его схватили враги и поволокли к позорному столбу, к которому, обычно, привязывали нерадивых батраков, набранных немецкими поселенцами из тех же сарацин, чтобы они постояли там денек на солнцепеке и подумали о своем поведении. Сарацины быстро приколотили к столбу перекладину из какой-то доски, подобранной поблизости, и распяли старика для устрашения жителей, потому что сражение все еще продолжалось. Адельгейда видела с чердака, как один из батраков, работавших у Мюллеров, метнул в грудь Вильгельму фон Гетцендорфу кинжал, прекратив мучения старика.
После гибели орденского посла, ополченцы отступили к мельнице и еще какое-то время бились на берегу ручья. Но, вскоре сарацины перебили их всех. Мужчины из деревни и несколько посольских рыцарей продержались против сарацин совсем недолго. Уже скоро враги врывались в деревенские дома, насиловали женщин и убивали стариков. А уцелевших детей они начали сгонять во двор мельницы.
Адельгейду поволок за волосы какой-то сарацин. Но, девочка сильно укусила его за левую руку, которой вражина и тащил ее. Тогда сарацин замахнулся на Адельгейду саблей, в этот момент девочка рванулась в сторону, что и спасло, наверное, ей жизнь. Но, удар сабли, все же, оказался достаточно сильным, чтобы Адельгейда облилась собственной кровью и надолго потеряла сознание. Ей повезло, что враги сочли ее мертвой и оставили в покое. Пришла она в себя уже тогда, когда враги покинули долину, оставив в ней одни трупы. От боли и от горя Адельгейда чуть не лишилась рассудка. В сущности, это и была вся история немецкой девочки.
Юная немка рассказывала сбивчиво, короткими фразами, да еще и со своим ужасным немецким акцентом. Но, все те, кто сидел за столом вместе с графом Яффским, внимательно слушали про злоключения Адельгейды.
— Получается, что немцы снова ведут свои собственные переговоры с врагами за спиной всех остальных христиан Леванта, — сказал граф, выслушав рассказ девочки.
— Так получается, — подтвердил дон Карлос.
Граф продолжал:
— Это еще раз подтверждает, что у немцев другие интересы на Святой земле, которые расходятся с нашими. И немцы вряд ли могут быть союзниками для нас. Это давняя история. Да будет вам известно, дон Карлос, что я уже однажды пострадал от немцев. В июле двадцать восьмого года Фридрих II Гогенштауфен, император Священной Римской империи прибыл на Кипр. Он, вроде бы, провозгласил Шестой крестовый поход, но, на самом деле, действовал вероломно. Хитростью он пытался захватить в заложники нашу семью.
Едва ступив на остров, император арестовал моего отца и дядю. И сразу потребовал от остальных родственников выдать выкуп, равный доходам всего Кипра за десятилетие, а также передать ему владения нашей семьи на Святой земле. Малолетнего короля Кипра Генриха I Лузиньяна Фридрих II тоже держал в заложниках в Лимасольском замке. Чтобы обмануть этого немца, моему отцу и дяде пришлось идти на хитрость, сложить с себя все полномочия, оставить всю собственность на острове императору и выехать в Бейрут, якобы, чтобы собрать деньги и подготовить город к передаче в дар жадному немцу. Таким образом, когда мне было только четырнадцать, нашей семье пришлось бежать с Кипра, поскольку вышло так, что император конфисковал все наши владения на острове.
На следующий год император прибыл с Кипра в Акру. Это был очень странный крестовый поход. Император не воевал. Он поездил по Святой земле и путем переговоров, которые он вел в Яффо с султаном Египта Аль-Камилем, выторговал у мусульман мирную передачу Иерусалима христианам, но не как укрепленный город, а как место паломничества. По этому договору укрепления в Иерусалиме строить запрещалось. И через десяток лет христиан оттуда снова выгнали. Но, Фридриху все это было совсем неважно, он просто очень хотел возложить себе на голову корону Иерусалима в храме Гроба Господня, что и сделал.
Потом Фридрих II уехал в Европу, но оставил в Святой земле и на Кипре ужасную смуту. Император просто продал должность регента Кипрского королевства сразу пятерым противникам моего отца и дяди: Амори де Барле, Амори де Бейсану, Говену де Шенешу, Гийому де Риве и Гуго Джебайльскому. А они обязались пожизненно выплачивать императору деньги, обложив все население Кипра непомерными налогами. Враги захватили и пытались убить моего отца. Бежать ему удалось только чудом. Наши сторонники на острове подняли мятеж, произошло сражение возле Никосии, в результате которого регенты оказались разбиты. Но, они укрылись в замках, взяв в заложники малолетнего короля. И осада этих крепостей продлилась долго.
Началась настоящая война. Я был совсем еще мальчишкой, когда довелось мне участвовать в битве при Казаль-Имберт в войске дяди. Та битва не решила ничего, после нее мы с дядей и с немногими оставшимися рыцарями едва спаслись от немцев и их сторонников. Большинство сеньоров королевства встали на нашу сторону, через некоторое время дядя снова собрал сильное войско и флот, и занял Кипр, откуда изгнал людей Фридриха II. А когда мой отец умер от ран, дядя вместо брата получил регентство при малолетнем короле Генрихе I Лузиньяне.
Императору, в конце концов, пришлось убраться ни с чем обратно в Европу. Но, его действия посеяли на Святой земле серьезную вражду между христианами. Мой дядя Иоанн I де Ибелин Бейрутский, граф Бейрута, Арсуфа и Наблуса, поднял восстание против власти немцев в Леванте. Потому что выяснилось, что Фридрих II, будучи отлученным от церкви, не имел права проводить крестовый поход и, таким образом, все его действия в Святой земле оказались незаконными. Папа второй раз отлучил императора, назвав его «нечестивым». Но, с отъездом Фридриха II война не закончилась. Осенью тридцать первого года в качестве представителя императора прибыл во главе армии ломбардцев маршал Рихард Филанджери. Он сумел взять Бейрут и Тир, нанеся сильный удар моему дяде, а потом помог нашим противникам на Кипре занять многие крепости.
Однако, мой дядя опять собрал силы на Святой земле и летом тридцать второго обрушился на немцев и их приспешников со своим войском и флотом на Кипре. Императорские войска были полностью разгромлены в битве при Агриди. Хоть наших войск и было в несколько раз меньше, но ломбардцы показали себя неважными вояками. В западном предгорье Киренийских гор ломбардцы занимали более выгодное положение на возвышенности. Но, и это не помогло им. Их беспорядочная атака привела лишь к тому, что войско ломбардцев оказалось раздроблено на отдельные небольшие отряды, которые удалось победить по отдельности. Маршал Филанджери сбежал в Тир, где пытался заключить союз с Боэмундом Антиохийским и Хетумом Армянским, но ничего у него не вышло. Император своему маршалу подкреплений так и не прислал.
Война с немцами шла еще долго, но нам, все же, удалось победить, а многие рыцари императорской армии попали в плен. Та междоусобная война продолжалась до сорок третьего года. И она сильно ослабила всех христиан Святой земли и разделила их на враждующие партии. А я хорошо помню все те события, потому что сам участвовал в них. Моя молодость пришлась на эту войну.
Боевые действия закончились только после того, как сын императора Фридриха II Конрад был объявлен совершеннолетним. Номинально он стал королем Иерусалимским. Но, к тому времени, мы уже одолели немцев, и Конрад сюда не рискнул сунуться. В сорок третьем году мы пошли на хитрость и избрали регентом, как бы при отсутствующем немецком короле, Алису Иерусалимскую и Шампанскую, вдову короля Гуго I и дочь иерусалимской королевы Изабеллы.
Кандидатура этой умной женщины устроила большинство левантийских владетелей. Восхитительная была дама и красивая, я вам скажу! Как жаль, что и она тоже умерла, едва дотянув до пятидесяти. Так вот, наплевав на то, что где-то там в далекой Италии есть какой-то номинальный король Конрад, Алиса, при поддержке сеньоров Леванта, начала вести себя как полноправная королева. И, когда в июле сорок третьего наши войска взяли Тир, та глупая война наконец-то прекратилась.
Так вот, немцы в той войне проиграли, но все равно до сих пор пытаются стравливать христиан нашего королевства между собой и договариваться за их спиной с мусульманами. И Монфор с Генрихом Антиохийским поддерживают немцев. По их милости мы разобщены и слабы перед лицом страшной опасности для всех жителей королевства Иерусалимского, исходящей от Бейбарса.
— Да, здесь междоусобная борьба не меньше, чем у нас в Испании, — сказал дон Карлос.
А Ибелин кивнул и продолжал:
— А все из-за того, что в нашем королевстве нет твердой королевской власти. Наш король Гуго II Лузиньян еще несовершеннолетний. К тому же, немцы и тут приложили руку к созданию смуты. Конрадин Гогенштауфен, внук Фридриха II, до сих пор претендует на престол. И нас от этого претендента пока спасает лишь то, что он увяз в войне в собственной стране. Потому наш король Гуго II, кроме того, что мал, так еще и номинален. Его права на корону оспариваются, хоть и короновали его в Никосии еще в младенчестве. Отец его умер, когда король был совсем малышом, а матерью была несравненная Плезанция, дама моего сердца, дочь князя Антиохии Боэмунда V. Но, и она умерла, как вы знаете. И было ей только двадцать шесть, а сыну в год ее смерти исполнилось лишь девять. И это очень большое горе не только для меня. Потому что теперь наш король остался сиротой и недоброжелатели подсылают к нему своих людей.
Да и вся эта смута между венецианцами и генуэзцами, которую назвали войной святого Саввы, тоже возникла из-за того, что каждая из противоборствующих сторон хотела получить контроль над троном Иерусалимского королевства. Генуэзцы поддерживают немцев и Конрадина, а венецианцы поддерживают нашего Гуго II Лузиньяна. Они справедливо считают, что король, который находится поблизости, для Святой земли будет гораздо полезнее, чем какой-то немец, живущий в Европе.
В пятьдесят восьмом году я привез нашего малолетнего короля-ребенка и его маму Плезанцию в Акру, где мы созвали совет, и сеньоры провозгласили Гуго местоблюстителем Иерусалимского королевства, утвердив для него титулы наследника Кипра и бальи королевства Иерусалимского. Чтобы примириться с партией, поддерживающей немцев, даже выбрали регентом в Иерусалимском королевстве князя Антиохии, ну а регентом на Кипре назначили Плезанцию. Но, генуэзцы и Монфор оказались снова недовольны и опять провозгласили поддержку праву Конрадина Гогенштауфена на наш престол.