Итак, с этой минуты начинается (начинаем?) свободное время.
Женщина раскрывает на столе блокнот и начинает что-то писать.
В семейном ресторанчике из разряда сетевых есть одна девушка-официантка по фамилии Сайто, временная, конечно же, — такие в этом ресторане по будням почти ежедневно попадают в утренний график. По ее собственным словам, фамилия Сайто пишется иероглифами “запад” и “глициния”, но на значке нагрудном ведь только азбукой написано “Сайто”, поэтому обычному человеку, ну то есть просто посетителю ресторана, в общем-то, невдомек, какие там иероглифы.
По словам этой Сайто, утром в ресторане тишина, совсем пусто, только разве кто зайдет позавтракать, поэтому обычно заняться нечем и мысли бродят невесть где, того и гляди замечтаешься. Все-таки на работе, в мобильный телефон не заглянешь, и вот на днях, глупо конечно, но просто глазела на облака, которые попадали в поле зрения в окнах ресторана — то ли все равно было, куда смотреть, то ли это было самое простое. Летом ведь (а сейчас, между прочим, лето) облака, как это говорят, кучевые — они кудрявые и иногда, знаете, такой формы бывают, как следы бомбовых разрывов. И рассказывать-то неловко, но это чистая правда — Сайто порой сама бывает озадачена тем, что, хоть ей уже все двадцать пять, ее все еще может захватить подобное зрелище. Да это-то ладно, что плохого в том, чтобы ахать, будто ты зритель на представлении, думала она, продолжая внимательно вглядываться, ведь воодушевляет же кого-то картина фейерверка, а разве тут не то же самое? То же самое. Казалось бы, просто природное явление, не происшествие какое-нибудь, а вот затягивает — отчего это? Может, потому что необычно, а значит — все-таки происшествие? Ну, как бы то ни было, а задумываться ей случалось. Вот однажды еще подумала (это потом уже, в другой день), что в картинах природы больше реализма, что ли, да и масштаб совсем другой — вроде бы совсем что-то мелкое, но… И тут как раз возникает ощущение, что начинается (или начинаем?) свободное время. Да-да, вот и недавно, тоже на работе было: вроде бы для ресторана дело обычное, но смутно ощущаешь, что здесь это неуместно, — так нет же, пристали! Попросту говоря, ее кадрили, и так это было неожиданно, что Сайто смутилась.
Вообще-то, если задаться вопросом, что за место этот семейный ресторанчик и бывает ли там подобное отношение к официанткам, то ответ, по-моему, будет скорее “нет”, чем “да”. Я понимаю — в несетевых заведениях, в кафе каком-нибудь, но тут… Да, конечно, если выпадет очередь работать в субботнюю смену, то именно по случаю субботы дядьки средних лет, бывает, соберутся по нескольку человек, с обеда сидят за пивом и без конца окликают: “Сестренка, сестренка!” — прямо как в клубе знакомств. Но эти-то дядьки, мне кажется, в силу своего возраста не понимают тонкостей, и что семейный ресторан не такое место им невдомек, тут уж ничего не сделаешь. А на этот раз были обычные двое мужчин моего возраста или чуть постарше. Так и мелькнуло в мыслях: “Вы-то куда? Ведь знаете отлично, что у нас здесь за ресторан!”
По утрам изредка случается, что сюда забредут собутыльники, которые всю ночь просидели в близлежащих кабаках возле станции — если пили до самого утра, до пяти, то потом выбора нет, кроме как завалиться в круглосуточный семейный ресторан. Вот и эти двое мужчин — уж собутыльники ли, нет ли, не скажу — были, похоже, из этого разряда посетителей, они сидели друг напротив друга за столом у окна. Есть, знаете, такие столы на четверых возле окон…
За точно таким же соседним столом на четверых сидела одна женщина, и я у нее как раз принимала заказ. Эта женщина приходит регулярно, почти каждый день в это самое время — побудет с полчаса, а потом уйдет. Думаю, она сюда заглядывает перед работой, скорей всего так… А заказывает неизменно напиток за сто шестьдесят иен — можно выбрать что угодно, но она всегда пьет только одну чашку кофе. Я думала, что раз заказ всегда один и тот же, можно и не спрашивать, и так знаю, но все же спрашиваю: “Вы уже выбрали?” — и она, конечно же, опять выбирает “любой напиток за сто шестьдесят иен”. Приняв заказ, я уже иду прочь от ее стола, он под номером семнадцать, и, когда прохожу мимо соседнего стола номер шестнадцать — как раз за ним и сидят двое мужчин, — слышу, что ко мне обращаются, мол, “Простите, на минуточку…” Сперва я решила, что они хотят сделать заказ, но посмотрела на стол — а там уже что-то стоит. Наверно, еще что-то решили добавить, подумала я и говорю: “Слушаю вас!” Так вот представьте, они действительно просто со мной заговорили! Что-то вроде: “Вас Сайто-сан зовут, верно?” — “Да,” — говорю, а они: “Какими иероглифами записывается ваша фамилия?” — ну, все в таком роде… Мол, ваш иероглиф “сай” — тот, что чаще всего используется, обычное написание имени Сайто? А то, дескать, всякие разные есть Сайто, какие только иероглифы не встречаются для этой фамилии! Ну, я им самым невозмутимым тоном отвечаю, спокойно так говорю: “Нет, мои иероглифы “запад” и “глициния”, получается Сайто”…
Про женщину, которая что-то записывает в тетрадь.
Она пишет что-то в дневнике, и если уж речь зашла о том, что именно пишет, то извольте узнать: “Есть один человек, с которым мы вчера вместе ужинали (мы уже несколько раз встречались), и вот после того, как вчера после ужина мы распрощались и разошлись в разные стороны, я посмотрела, когда последняя электричка, и оказалось, что на самом-то деле времени до отправления почти не осталось. Конечно, я перепугалась, ну и заспешила так, что даже бегом припустила — когда еще такое было! Как раз прибежала — и предпоследняя электричка только-только отошла. Вот хорошо-то, думаю, чудом на последнюю успела! Послала ему сообщение по мобильному и решила, что, пока есть время, посижу на скамейке. Взглянула, свободно ли там, и надо же, оказалось, нет свободного места! На скамье человек разлегся, пьяный, наверно. Это же с первого взгляда видно — пьяный дядька улегся на бок и занял всю скамью. Куцая вечерняя газетенка на животе вместо одеяла — не то чтобы он хотел согреть ею живот, а просто случайно так заснул, но ботинки снял почему-то. Уж все ли с ним в порядке, подумалось мне, но будить его особого желания не было. Вот такой пустячный случай, а больше вроде бы ничего примечательного”. Писавшая дневник женщина, быть может, намеревалась все это рассказать своему мужчине, такое вполне вероятно.
Версия, которая несколько отличается от изложенного выше.
Да, это я пишу, это мой дневник. Есть один человек, с которым мы вчера снова встретились и вместе поужинали. Ну и после ужина, когда уже расстались, на станции со мной случилось одно маленькое происшествие, то есть для меня это было происшествие. Под происшествием я подразумеваю неожиданную встречу, и вот уже прошла ночь, сейчас утро, и я пишу здесь, сегодня, об этом происшествии. Это все, ну, то есть про это про все, я собираюсь ему рассказать — и вот пишу. “После того как мы уже расстались, я посмотрела, когда последняя электричка, и оказалось, что на самом-то деле времени до отправления почти не осталось. Конечно, я перепугалась, ну и заспешила так, что даже бегом припустила — когда еще такое было! Запыхалась вся и как раз прибежала — а предпоследняя электричка только-только отошла. Вот хорошо-то, думаю, чудом на последнюю успела! Ну и решила, что посижу пока на скамейке, подожду. Взглянула, свободно ли там, и надо же — оказалось, нет свободного места! Это же с первого взгляда видно — пьяный дядька. Этот дядька улегся на бок и занял всю скамью, а куцая вечерняя газетенка прикрывает ему живот вместо одеяла. Да, такой вот дядечка, ну мужчина этот. И очень он на моего покойного деда похож, который с отцовской стороны, давно уже он умер, я в начальной школе еще училась, в младших классах, во втором, что ли, или в третьем… А он тогда умер. И вот так на него этот дядька похож, что мне правда на минуту даже показалось: дед! Вот такой пустячный случай, а больше вроде бы ничего примечательного”. Ей, наверное, хотелось все это рассказать своему мужчине, то есть хочется и сейчас, и вместо того чтобы рассказывать, она вот таким вот образом излагает, и получается замена разговору.
(Женщина уходит. У нее на работе — там, где каждый день она должна выполнять свои трудовые обязанности, — рабочий день начинается в восемь часов сорок минут. Поэтому ей приходится вставать на эти вот двадцать минут раньше, чем другим, у кого обычная работа, с девяти до пяти. Вот так-то, и вставать ей всегда очень тяжело. Хотя, конечно, рабочий день нормированный и кончается ровно на столько же минут раньше. Но все же на душе бывает очень муторно, особенно в начале дня, в таком примерно роде: “Вот, уже на работу надо идти, уже время из дому выходить…” Как проснешься, так эти мысли, изо дня в день, изо дня в день, но все-таки втайне и гордишься собой чуть-чуть — встаю же, иду… Вроде бы, скажете, это само собой разумеется, но ведь оттого, что работа ровно на столько же раньше кончается, особо не становится легче по сравнению с другими людьми, не имеющими нужды по утрам в такую рань подниматься, никакого вам “плюс уравновешивает минус”. Каждый день идти на службу… Вот и стала перед рабочим днем заходить по мере возможности в семейный ресторан — рядом со станцией есть один. Словно ежедневное задание — зайти в этот ресторанчик. Каждый раз постараться быть на станции на полчаса раньше положенного, чтобы устроить себе хотя бы тридцать минут свободного времени, это с недавних пор так повелось. Но иногда никак не выходит подняться утром на полчаса раньше, и со станции приходится прямиком идти на работу — в такие дни я ужасно собой недовольна.)
Женщина. После того как мы распрощались и каждый пошел к себе домой, я посмотрела, когда последняя электричка, и оказалось, что на самом-то деле времени до отправления почти нет. Конечно, я перепугалась, ну и заспешила так, что даже бегом припустила — когда еще такое было! Как раз прибежала — и предпоследняя электричка только-только отошла. Вот хорошо-то, думаю, чудом на последнюю успела! Ну и решила, что посижу пока на скамейке, подожду. Взглянула, свободно ли там, и надо же — оказалось, нет свободного места! На скамье человек разлегся, пьяный, наверно. Это же с первого взгляда видно, что дядечка пьяный — улегся на бок и занял всю скамью. И очень он на моего покойного деда похож, который с отцовской стороны, давно уже дед умер, я в начальной школе еще училась, в младших классах, во втором, что ли, или в третьем… А он тогда умер. И вот так на него этот дядька похож, что мне правда на минуту даже показалось: дед!
Мужчина. Да-да. Вчера ты мне послала сообщение: “Едва успела, но все в порядке”.
Женщина. Это я, когда осталась одна, сама не знаю почему, разнервничалась, разволновалась и захотела с тобой поделиться, вот и послала. Поэтому. А рассказать про мои воспоминания, ну, про то, что мне тогда вчера вспомнилось — можно сейчас? Мы можем еще немного об этом поговорить? Я уверена, что именно тогда первый раз в жизни услышала выражение “в тяжелом состоянии”, и так ярко запомнилось… У меня много ярких воспоминаний, но я тогда, может быть, кое-что неверно толковала, ребенок же… Например, я тогдашняя само это вот “в тяжелом состоянии”, смысл этого выражения, тогда понимала так, словно оно значит “умер” — хорошо это помню. Так и осталось: мать говорит по телефону, и я слышу, она таким тоном говорит, словно то ли она, то ли ее собеседник, рассчитывают, что ребенок вот именно все поймет. Это вот что? Чтобы помягче выразиться, японская вежливость? Или деликатность чувств? Помню, я об этом размышляла, хоть и была ребенком. Ведь действительно, если сразу так и сказать по телефону, что дедушка умер, то это уж будет чересчур напрямик, и потому, наверное, не говорится без экивоков: дед умер — и все тут. Очень отчетливо помню, как я что-то подобное тогда думала. Еще телефон тогда был такой черный, пальцем надо было в дырочку — и поворачивать… Да, мать всякие эти правила знала, она-то, похоже, понимала, что раз говорится “в тяжелом состоянии” — значит, умер, она-то догадывалась. Я помню хорошо, как размышляла: а есть еще какие-нибудь взрослые правила, которых я пока еще не знаю? Да, помню…
Официантка. Выбрали что-нибудь?
Женщина. Да-да, прошу вас, кофе, пожалуйста. Не обязательно, чтобы можно было пить сколько угодно, достаточно просто чашки кофе.
Официантка. У нас есть услуга “Любой напиток за сто шестьдесят иен” — подойдет?
Женщина. Кажется, раньше у вас можно было по ходу дела, если вдруг захочется, поменять это на услугу “Напитки без ограничений”, и тогда пить сколько угодно, верно?
Официантка. Да, такое возможно и сейчас, все как обычно.
Женщина. Как-то раз, помню, делала так…
Официантка. Да-да, конечно. Вам кофе подать горячий?
Женщина. Да, пожалуй…
Все, что изложено ниже, — ничем не обоснованные предположения официантки Сайто, но ей кажется, что, может быть, эта женщина думает сейчас про свои тридцать минут в ресторане как-то так: “Вот бы это время сегодня продлить и еще так вот посидеть…” — то есть ей хочется как-нибудь разок попробовать растянуть полчаса до часа, а то и до полутора часов, насладиться в полной мере, а уж потом только пойти на работу. Осуществить это у нее пока решимости не хватает, но она подумывает о том, чтобы предпринять что-то такое в будущем. Например, что, если даже в тот день, когда проспит, она все же проведет полчаса в своем ресторане, как заведено, и лишь после этого пойдет на работу? Она не раз думала о том, что надо непременно сохранять свои жизненные приоритеты…
Она сейчас как раз представляет себе легкую панику коллег по работе, когда она не придет вовремя. Они, вероятно, будут как-нибудь так переговариваться:
— Никто не знает, какой у Кога номер мобильного?
— А что? Что-то случилось?
— Координатор группы, за которую Кога ответственная, как там его фамилия, он тоже говорит, что от нее не было никаких сообщений. Что же произошло?
— Не может такого быть, чтобы на двадцать минут уже опаздывала — и никаких вестей!
Они так вот это обсуждают — и тут, как ни в чем не бывало, входит Кога.
— Да так… Проспала нынче. Ну уйду сегодня попозже. Двадцать минут прошло уже? Неужели? Вот пришла сегодня с опозданием. Но по правде говоря, проспала-то я не на двадцать минут, а гораздо больше, и порядочно времени сумела-таки сэкономить. Пусть это и покажется вам бахвальством… Мне ведь на электричке ехать на работу в среднем пятьдесят минут, и я обычно стараюсь приехать на станцию к восьми, ну чуть раньше, поэтому будильник ставлю на шесть. Ну встану, значит, потом час уходит у меня на сборы, чтобы в семь выйти из дома. Выхожу как раз к электричке, которая отправляется в семь часов одиннадцать минут, тогда и получается быть на станции к восьми. А потом, знаете, у станции есть семейный ресторан — иду туда. Я себе положила за ежедневное правило: с полчаса надо там провести, потому что это мое драгоценное свободное время. Ну а сегодня, хоть и надо было встать в шесть, я встала на час позже, в семь — казалось бы, и опоздать должна была на час? Но я собралась быстрее обычного и села на электричку в семь тридцать одну, таким образом сэкономив время, я свела часовое опоздание к двадцати минутам. Самой подумалось — вот это постаралась! Ну а после, все равно как при смене часовых поясов, просто время передвинулось, я на станцию приехала в восемь двадцать и полчаса, до настоящего момента, сидела в ресторане, потому и пришла только теперь.
Когда она все это проговорит, сослуживцы так и остолбенеют. Правда, если подумать, ее желание хоть разочек это осуществить, если бы она этому желанию последовала, было бы весьма рискованным, было бы так сказать шагом к собственной гибели — не в буквальном, конечно, смысле, но… Да, она понимает… И все-таки здорово было бы хоть разочек такое проделать — по мне так очень славно было бы попробовать…
Последнее — мысли официантки Сайто, ведь она все это нафантазировала, по своему обыкновению.
Женщина. (Такого уж переполоха на самом деле, думаю, не случится. Даже если и опоздаю, вполне возможно, никто не заметит, что я не пришла. Ну, положим, они не то что не заметят, а просто все, смутно понимая, что меня нет на месте, как бы не станут придавать этому значения, уверенные, что кто-то же, наверное, в курсе и знает причину…)
Женщина. Проспала сегодня, вот и пришла позже — минут на двадцать, наверное, да? Ну, пришла сегодня с опозданием, только ведь если я вдруг не приду на работу или вовсе на нее не стану ходить, в делах-то особого ущерба не будет. Может, вам мои слова покажутся странными, но есть же взаимное доверие в коллективе, ну чтоб подменили, если что… Оно есть, и я, хоть не уверена, можно ли об этом говорить, в душе считаю, что позволительно нам всем не напрягаться сейчас до такой степени, чтобы и время соблюдать до минутки, и на работу с опозданием уж не прийти… Те люди, которым можно обойтись без этого, для которых это не обязательно, про которых думают, тебе не к спеху, — их на самом деле полно, и разве все не считают, говоря по правде, что довольно-таки многие могут абсолютно спокойно стараться лишь в той мере, в какой это необходимо. Думаю, что я, безусловно, принадлежу к числу таких работников. Ну вот прикиньте — это, конечно, не доказательство, но для примера: сейчас ведь срочных звонков никаких нет?
Сослуживец. Нет, вообще-то, нету…
Женщина. Вот!
Сослуживец. А разве вчера не просили сделать копию?
Женщина. Верно, но, по-моему, вчера в самом конце дня я ее сделала и оставила на столе…
Сослуживец. Появились поправки, бумага пришла в десять вечера.
Женщина. Понятно.
Сослуживец. Можно попросить вас еще раз сделать копию?
Женщина. Это ведь не особенно срочно, верно?
Сослуживец. Вообще, да…
Женщина. В последнее время копировальный аппарат работал без поломок.
Сослуживец. Без поломок.
Женщина. Помню, раньше-то часто аппарат ломался, я не раз звонила в службу поддержки, чтобы прислали мастера.
Сослуживец. Да, в те времена работы было много…
Женщина. Да…