Внезапно возникший и стремительно усиливающийся гул взволнованных женских голосов. Сцена освещается, и зрители видят задрапированный дорогой материей киоск для продажи тканей. Ведущий к нему проход и ступени перед дверью выложены бархатом. На сцене появляются женщины, неохотно отступающие к этому киоску перед сержантом Амусой и двумя констеблями; констебли обеими руками держат за концы свои полицейские дубинки, оттесняя ими женщин к застеленному бархатом проходу. Однако там, где начинается выложенная бархатом дорожка, женщины сбиваются в плотную группу и больше не отступают. Они язвительно ругают всех трех полицейских, причем каждая произносит лишь две или три реплики.
Амуса. Я последний раз вам говорю – освободите дорогу! Мы при исполнении долга.
Первая женщина. При исполнении, евнух, прислуживающий белым? Истинный долг выполняется там, куда ты рвешься, бесполое отродье, но тебе этот долг понять не дано.
Вторая женщина (цепко ухватившись за дубинку констебля). Этим ты нас не обманешь, холуй! Нас испугает лишь длинный… нож, которого у тебя ни за что не найдешь, сколько ты нам про него ни толкуй!
Она резко нагибается, словно бы для того, чтобы заглянуть под брючину мешковато сидящих на полицейском форменных шорт. Ошалевший полицейский машинально сжимает колени. Женщины оглушительно хохочут.
Третья женщина. Неужели там у него ничегошеньки нет?
Вторая женщина. Да висит кое-что. Ты видела колокольчик, которым белые зовут своих слуг?…
Амуса (с трудом сохраняя чувство собственного достоинства). Надеюсь, вы знаете, что совать палки в колеса машины общественного порядка строго воспрещается? Я приказываю вам очистить дорогу!
Первая женщина. А ты ее прокладывал, эту дорогу?
Четвертая женщина. Ведь ты полицейский, я правильно понимаю? Так тебе надо знать, как именуется на суде насильственное вторжение в чужие владения. Или (указывая на застеленные бархатом ступени к входу в киоск) ты думаешь, что такая дорога проложена для выродка вроде тебя?
Вторая женщина. А ну катись к своему белому господину и скажи, что мы ждем здесь его самого.
Амуса. Если я уйду, то приду обратно с подкреплением. С вооруженным подкреплением, учтите!
Третья женщина. Ага, теперь-то мне стало понятно. Белые отрезают их мужское вооружение, чтоб они могли натянуть свои шорты.
Пятая женщина. Ну и нахал! Он явился сюда, чтобы показать нам, женщинам, свою силу, а мужское оружие прихватить позабыл.
Амуса (рычит, перекрывая женский хохот). Я последний раз вам приказываю – немедленно очистите дорогу!
Четвертая женщина. Дорогу куда?
Амуса. Туда, к киоску. Я знаю, он там.
Пятая женщина. Про кого ты толкуешь?
Амуса. Про вождя, который называет себя Элесин-оба.
Шестая женщина. Глупец! Не он так себя называет – в нем говорит родовая память. Так же, как она говорила в его отце и будет говорить в сыновьях и внуках. Что бы ни творили тут белые люди.
Седьмая женщина. Вспомни, разве не один океан омывает земли белых и черных? Иди и скажи своему белому господину, что, куда бы он ни спровадил нашего сына, тот возвратится, когда придет время, – океан принесет его к родным берегам.
Амуса. Правительство приказало прекратить это беззаконное безобразие.
Первая женщина. А кто прекратит его? Может быть, ты? Сегодня ночью наш муж и отец покажет, что он неподвластен законам, которыми нас опутали белые.
Амуса. А я говорю, что никто ничего не докажет – хоть сегодня, хоть когда угодно. Это безграмотно и преступно – показывать, что кто-нибудь неподвластен.
Ийалоджа (выходя из киоска в сопровождении юных девушек, прислуживавших невесте). В чем дело, Амуса? Почему ты решился нарушить спокойствие людей?
Амуса. Мадам Ийалоджа, мне сам аллах помог вас тут встретить. Вы меня знаете. Я не люблю учинять людям беспокойство, но долг есть долг. Мне нужно арестовать Элесина за преступные намерения. Скажите этим женщинам, чтоб они не мешали мне выполнять мой долг.
Ийалоджа. Выполнять долг, Амуса? А по какому же праву ты сам пытаешься помешать вождю, когда он выполняет свой естественный долг?
Амуса. Что еще за естественный долг, мадам Ийалоджа?
Ийалоджа. Тебе непонятно, какой естественный долг выполняет мужчина наедине с новобрачной?
Амуса (сбитый с толку, удивленно смотрит на окруживших его женщин и дверь киоска). Мадам Ийалоджа, не путайте меня, причем тут свадьба?
Ийалоджа. Амуса, у тебя ведь тоже есть жены. Что бы он над тобою ни учинил, твой белый хозяин, ты еще, говорят, нуждаешься в женах. А если они уже тебе не нужны, он-то женат. Вот и спроси его, раз уж ты сам успел позабыть, чем завершается у мужчины свадьба.
Амуса. Здесь никакая не свадьба.
Ийалоджа. И спроси заодно, что бы он сделал, если б ему помешала полиция выполнить в свадебную ночь свой долг.
Амуса. Мадам Ийалоджа, я еще раз вам говорю, здесь никакая не свадьба!
Ийалоджа. Тебе хочется заглянуть в их брачную спальню? Хочется увидеть собственными глазами, как невеста становится женщиной и женой?
Амуса. Мадам…
Вторая женщина. Похоже, его жены все еще ждут, когда он поймет, как становятся мужем.
Амуса…Ийалоджа, скажите этим женщинам, чтоб они прекратили оскорблять меня при исполнении долга. Пусть только попробуют еще раз…
Первая девушка (протиснувшись вперед). И что же ты сделаешь?
Вторая девушка. Да он просто спятил! Ты разговариваешь с нашими матерями – тебе понятно, прислужник белых? Тут перед тобой не безграмотные крестьяне, которых ты можешь унижать и запугивать! Как он посмел явиться сюда?
Третья девушка. Ну и мерзавец! Ну и наглец!
Четвертая девушка. Вы обращались с ним чересчур уважительно. А теперь пора уже ему показать, каково приходится обнаглевшим хамам, когда они оскорбляют хранительниц рынка.
Девушки (в один голос). Пусть и хозяевам своим закажет соваться на рынок, когда наши матери этого не хотят!
Пятая девушка. Ты понял нас, шут в накрахмаленном хаки?
Ийалоджа. Девочки!..
Девушки. Нет уж, позволь, Ийалоджа, мы его научим уважать матерей. Свою он забыл, так мы ему напомним, как подобает разговаривать с матерью.
Словно по команде, неожиданно и ловко, девушки выхватывают у констеблей дубинки и окружают их плотным кольцом.
Шестая девушка. Ну, что вы нам сделаете? Мы отняли у вас дубинки. Что вы нам сделаете? Ну скажите – что?
Так же внезапно и ловко срывают с полицейских шапки.
Седьмая девушка. Попробуйте, суньтесь! Мы сорвали с вас шапки. Ну, и что вы сделаете, прислужники белых? Разве хозяева вас не учили, что надо снимать перед дамами шапки?
Ийалоджа. Это свадебная ночь. Ночь радости для людей. Мир и покой…
Первая девушка. Да только не для него! Зачем он сюда, незваный, явился?
Восьмая девушка. Во дворец наместника он без приглашения не пойдет!
Вторая девушка. Даже на кухню, где прислужники белых пожирают объедки с хозяйских столов.
Девушки (по очереди и подражая англичанам). Ба, господа, это мистер Амуса! Но позвольте, разве вам выслали приглашение?
Разыгрывают шутовской спектакль, имитируя англичан. Женщины поощряют их одобрительным хихиканьем.
– Не откажите в любезности, предъявите ваше приглашение.
– Кто вы? Мне кажется, вас не представили.
– Будьте любезны, назовите ваше имя.
– Прошу прощения, я не расслышал.
– Извините, можно мне взять вашу шляпу?
– Если желаете. И позвольте вашу. (Обмениваются шапками полицейских.)
– Вы очень любезны.
– Ваш покорный слуга!
– Присядьте, пожалуйста.
– После вас.
– О нет!
– Я очень прошу вас.
– Премного вам благодарен.
– Как вам здесь нравится?
– Вы про аборигенов?
– Они дружелюбны?
– Скорее, покладисты.
– Чуть-чуть диковаты?
– О да, чуть-чуть.
– Немного опасны?
– Боюсь, вы правы.
– Но вы справляетесь?
– В общем справляюсь. Мне помогает мой мул Амуса.
– Вы хотели сказать – осел, не правда ли?
– Нет, все же мул. Он обходится без вязки.
– Лоялен?
– Предан, как дрессированный пес.
– Отдаст за вас жизнь?
– Без малейших колебаний.
– О, понимаю. Это крайне удобно. У меня такой был. Я доверял ему бесконечно.
– Но вообще-то они порядочные лгуны.
– О, безусловно. Я не видел аборигена, способного вымолвить хоть словечко правды.
– Вы не находите, что здесь душновато?
– Вполне терпимо для этой поры.
– Но возможен и дождь, не правда ли, старина?
– В этом году дожди запоздали.
– Здесь все запоздалое.
– Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха!
– В Африке меня убивает влажность.
– А в Англии убивало виски, не так ли?
– Вы дьявольски остроумны. Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха!
– Какую фору вы даете мне, старина?.
– А скачки здесь есть?
– И поле для гольфа.
– Мне положительно нравится этот край.
– А наш Европейский клуб – лишь для избранных.
– Честь Британии превыше всего.
– Мы не посрамим британское знамя.
– Служить своей родине – великая радость.
– Позвольте налить вам.
– Сделайте милость.
– Почту за честь. А где же официант? (Внезапно выкрикивает.) Сержант Амуса!
Амуса (вытягиваясь по стойке «смирно»). Слушаю, сэр! Первая девушка. Уведите своих людей!
Женщины истошно хохочут.
Амуса (сообразив, что он одурачен, впадает в неистовую ярость из-за «потери лица»). Я последний раз предупреждаю вас!..
Вторая девушка. Так он еще смеет грозить, этот евнух? Пора сорвать его хаки со… чресел!
Девушки медленно сжимают кольцо.
Ийалоджа. Девочки, я прошу вас…
Амуса (угрожающе приосанившись). Первая из женщин, которая меня тронет…
Ийалоджа. Девочки!..
Третья девушка. Пусть улепетывает отсюда. Здесь наши матери, и мы не желаем, чтобы устроенный их руками праздник был опоганен этими подъедалами, которым белые швыряют свои отбросы.
Ийалоджа (Амусе и констеблям). Вы слышали? Вам лучше уйти.
Девушки. Мы ждем!
Амуса (начиная отступать). Я сделал вам последнее предупреждение, так потом не отнекивайтесь, что не слышали…
Девушки. Мы ждем!
Четвертая девушка. И прежде, чем ты нам объявишь «Акт об охране общественного спокойствия», у тебя и минутки спокойной не будет.
Амуса (констеблям). Отступаем. (Пятится все поспешней.)
Женщины радостно вздымают руки вверх и хлопают в ладоши.
Первая женщина. Девочки, неужто вас научили этому в школе?
Вторая женщина. А я-то, глупая, не пускала туда Апинке!
Третья женщина. А слышали? Ну просто белые, да и все тут!
Четвертая женщина. Аи голоса, и тон, и слова… Удивительно! Вот, бывают же чудеса на земле!
Ийалоджа. Наши мудрые предки сложили присловье: «Неважно, что старший с годами слабеет: его наследник силен и бесстрашен».
Пятая женщина. А в следующий раз, если белый человек посмеет сунуться к нам на рынок, я напущу на него Вуаролу. (Начиная ликующий танец и запевая песню.)
Остальные женщины тоже начинают танцевать; некоторые из них берут девушек на закорки и танцуют с ними, как если бы те были их малолетними детьми. Другие женщины танцуют вокруг них. Танец становится всеобщим. Появляется Элесин в наброшенном на голое тело покрывале. В руках у него – атласная простыня, словно бы укутывающая какой-то хрупкий предмет.
Элесин (радостно возглашает). О матери наших прекрасных невест!
Танцующие женщины останавливаются и замирают: их взгляды прикованы к атласной простыне. Ийалоджа приближается к Элесину и бережно забирает его ношу.
Да-да, возьми ее! Здесь не просто кровь девственной девушки, бывшей невесты, – это символ слияния поколений: награда стоящему у последнего перехода и дар уходящего будущей жизни. Все подготовлено. Слушайте! Слушайте!
В отдалении слышится негромкая и размеренная барабанная дробь.
Да! Приближается заветное время. Любимый пес короля – в пути. Любимый конь собирается в путь. Мои братья вожди ничего не забыли – все подготовлено к последнему переходу.
Вслушивается. Между тем на пороге киоска появляется новобрачная: она застенчиво замирает в проеме двери. Элесин обращает к ней взор и взволнованные слова.
Наш брак, о жена, пока что не завершен; он завершится лишь после того, как путник, посеявший в твоем лоне жизнь, упокоится прахом во чреве земли, чтобы весной молодые побеги скрыли ресницами шелковистой травы черную пропасть последнего перехода. Это мгновение все завершит, а пока твой удел – оставаться со мной. Мои верные барабанщики, послужите мне напоследок! Я сам избрал для прощания это место – сердце жизни, звенящий улей, который хранит в своих малых пределах все приметы большого мира. Здесь я познал любовь и радость – гораздо острей, чем в своем дворце. Приедаются самые отборные яства, но тут, на рынке, мне не грозит пресыщение: слишком короток срок наслаждений. Слушайте последние удары сердец коня и пса, отбывающих с королем, – вскоре их понесут королевские слуги на своих плечах в плетеных корзинах по главной артерии города к рынку: я передал им, что жду их здесь.
Все прислушиваются к барабанному бою. Глаза Элесина затуманиваются; он проводит по ним ладонью, словно для того, чтобы снять с них пелену, мешающую ему видеть женщин и девушек; на губах у него появляется слабая улыбка.
Все идет хорошо: мой дух в нетерпении. Когда орел, реющий над землею, чувствует, как крепчает попутный ветер, что он может подумать, кроме: прекрасно, ибо чем быстрее, тем лучше? Однако повремени немного, мой дух. Немного повремени: мне надо дождаться, когда прибудет конь короля. Друзья, удел верховного коня – носить на своей спине человека, и только сегодня, единожды в жизни, черный скакун, а верней, его сердце пустится в путь на плечах человека. Я видел это необычайное зрелище, когда уходил с королем мой отец. Быть может, сегодня – в последний раз – мне снова выпадет это увидеть. И если конь на плечах человека прибудет сюда хоть немного раньше, чем я услышу, как ритуальные барабаны пробили в лесу мой последний час, конь передаст от меня алафину,[14] что я готов уйти вслед за ним. А если мой час настанет чуть раньше – что ж, тогда все сложится превосходно, и дух моего земного владыки отправится к предкам вместе с моим. (Слушая барабанную дробь, он впадает в транс; его взгляд обшаривает небо, но оно скрыто туманной дымкой. Все дальнейшее он говорит как бы немного задыхаясь.) Луна насытилась; ее полное чрево ревностно освещает небо и землю; но все-таки мне не видно узких ворот, открывающих путь к последнему переходу. О друзья мои, проводите меня – я должен уйти, не чувствуя одиночества, шагая быстро, легко и упруго, как юноша с легким пушком на лице, но твердо и мерно, как зрелый воин. Матери, укажите мне путь к воротам – ведь вы делили со мною кров, – направьте мой танец к последнему переходу.
Движения Элесина приобретают характер танца; он движется вперед, рассекая толпу женщин, которые предупредительно уступают ему дорогу. Ясно слышен барабанный бой. Танец Элесина исполнен замедленной, царственной плавности; каждое его движение кажется внушительным и завершенным. Женщины тоже принимаются танцевать; их танцевальные па повторяют Элесиновы, однако выглядят более легкими и грациозными. Женщины поют погребальную песнь, заглушаемую репликами Элесина и Величателя.
Величатель
Элесин
Beличатель
Элесин
Величатель
Элесин
Величатель
Элесин
Beличатель
Элесин
Величатель
Элесин
Величатель
Элесин
Величатель
Элесин
Величатель
Элесин
Величатель
Элесин (словно бы цепенея)
Beличатель
Оцепенение Элесина усиливается; его движения замедляются, будто у засыпающего.
Ийалоджа
Величатель. Как я смогу рассказать об увиденном? Конюший опережает и пса, и коня, – как я смогу рассказать об увиденном? Он говорит, что пес короля рискует сбиться с правильного пути, почуяв запахи небесных существ, вот почему конюший владыки должен первым уйти в небеса, – как я смогу рассказать об услышанном? Он говорит, что конь короля рискует сбиться с верной дороги, беспомощно охромев среди валунов, которые не встречались ему на земле, вот почему конюший владыки должен раньше уйти в небеса. Он обещает не замешкаться при уходе, а это главное на проводах короля, – о, как я смогу рассказать об услышанном? Но слышишь ли ты слова мои, Элесин, слышишь ли ты, о верный конюший?
Судя по движениям Элесина, можно предположить, что он ощущает, откуда звучит обращенная к нему речь Величателя; однако он продолжает сомнамбулически танцевать, все глубже впадая в транс.
Элесин-алафин, ты утратил плоть. Барабаны еще звучат, но ты уже далеко. Посмотри, Элесин, луна еще не в зените, но те, кто думает иначе, чем мы, могут уходить – зачем они нам? И все же, Элесин, почему ты спешишь, словно утративший терпение жених, чтоб Олохун-ийо остался один?
Элесин в глубоком трансе; он уже не ощущает, где он и что творится вокруг.
Неужто басовитые голоса гбеду – королевских барабанов – совсем тебя оглушили, как топот слонов на торной тропе? Королевские барабаны глушат все звуки – значит, мой голос тебе не слышен, значит, он бесполезно шуршит во тьме, будто гонимый ветром листок? Значит, ты уже не чувствуешь свою плоть, ибо развоплощение началось, и земля, которую я насыпал в твои сандалии, чтоб ты задержался у нас подольше, рассыпалась прахом и не удерживает тебя? Значит, барабаны иного мира сплетают свой голос с нашими гбеду, встретившись в сокровенной роще осугбо?[15] Значит, их голос, неслышимый людям, грохочет вокруг тебя, словно грозный гром, вторя шагам наших славных предков и сотрясая купол небес? Значит, тьма уже накрыла тебя? Так видишь ли ты отсвет сияния, которое озаряет конец перехода, – сияния, запретного для оставшихся на земле? Значит, оно уже высветило тех, чьи голоса мы столь часто слышим, чьи прикосновения иногда ощущаем и чьею мудростью разрешаем недоумения, когда наиболее мудрые из людей бессильно бормочут «это необъяснимо»? Элесин-алафин, поверь мне, я знаю, отчего у тебя пересохли губы, отяжелели руки и задубели ноги, как дубеет и усыхает пальмовое масло от дыхания харматтана. О, я призвал бы тебя обратно, если б не знал, что слон неостановим – разве его удержишь за хвост? – когда он решил удалиться в джунгли. Солнце, спускающееся вечером к морю, не станет слушать просьбы крестьян, если им понадобится, чтоб оно задержалось. Там, где река вливается в океан, чтобы отведать соленой воды, нам неведомо, кому молиться – Олохуну или богине реки. Стрела никогда не возвращается к лучнику, и ребенок не может вернуться в чрево, из которого он появился на свет. Элесин-оба, ты меня слышишь? Твои глаза отражают небо – значит ли это, что ты уже видишь Хозяина жизни, о достославный вождь? Ты уже встретился с моим отцом? Передай же ему от меня поклон и скажи, что я был с тобой до конца. Слышишь ли ты мой голос, о Элесин, сможешь ли вспомнить Олохуна-ийо, даже если музыка иного мира превзойдет мастерство земных музыкантов? Узнают ли тебя в том мире, о Элесин? Оценят ли по заслугам? Полюбят ли и поймут ли, что безупречная честь – вот твое истинное одеяние, Элесин? Если же этого там не случится, если предназначенный тебе в пищу ямс будут отрезать крохоборским ножом и выберут маленький сосуд для вина, возвращайся к нам, о доблестный Элесин, – мы встретим тебя с почтением и любовью. Если бы мир был ничуть не больше, чем желания земного Олохуна-ийо, мы не отпустили бы тебя…
Голос Величателя пресекается. Элесин продолжает сомнамбулический танец. Погребальная дробь королевских барабанов заглушает все остальные звуки. Танец Элесина не теряет своей плавности, однако его движения тяжко замедленны. Свет постепенно меркнет.
Король, властелин.
Тайный культ, наделяющий его служителей пророческим даром благодаря их общению с предками; священная роща, где встречаются служители этого культа.