А что может выбросить из своего старья заключенный? Кто-то в камере выкинул погнутую алюминиевую ложку, другой - щербатую кружку, третий просвечивающее до дыр полотенце. Оставшиеся дни Этьен будет пользоваться старой зубной щеткой, в новогоднюю ночь выкинет ее и откроет новую коробку с зубным порошком.
Обычай есть обычай. Не так уж богата развлечениями тюремная жизнь, чтобы не принять участия хоть в этой невинной игре...
Но Джаннина не знала о решении Этьена. У нее были основания для серьезной тревоги.
Собирая рождественскую посылку, она вложила туда порошок, приготовленный в "Моменто". Скарбек аккуратно распечатал две коробки, заменил зубной порошок другим порошком, с виду неотличимым, запаковал коробки вновь, рассчитывая на то, что Кертнера удастся предупредить запиской, переданной через Орнеллу и Ренато.
По всем расчетам выходило, что рождественскую посылку вручат Кертнеру спустя четыре-пять дней после свидания Орнеллы с Ренато. Кертнер будет предупрежден о содержимом посылки, так что оснований для тревоги не было.
Этьен уже давно просил переслать ему какой-нибудь реактив, чтобы читать написанное симпатическими чернилами. Не мог же он устраивать в камере целую лабораторию и проявлять тайнопись десятипроцентным раствором железа! Или при отправке секретного письма пользоваться каким-нибудь сложным реактивом, вроде десятипроцентного раствора желто-кровяной соли.
"Зубной" порошок, посланный Скарбеком, - самый удобный проявитель. Но Этьена следовало срочно предупредить о новом, неизвестном ему реактиве, и вся беда в том, что предупреждение запаздывало.
Джаннина не могла найти себе места. Вдруг он вздумает этой химией чистить зубы? А если химия ядовитая? Если он обожжет рот? Отравится?
Да, не вовремя попытался убежать уголовник, не вовремя перепилил он решетки, не вовремя подсадили провокатора к политическим, все не вовремя...
Джаннина настояла на том, чтобы Орнелла не откладывала свидание на второе воскресенье будущего года, а поехала на следующий же день.
Когда Джаннина провожала Орнеллу на поезд в Кастельфранко, то забросала ее советами:
- Кокетничай с капо гвардиа! А если ты не набожная - притворись в разговоре с капо диретторе, возьми грех на душу.
- Тем более что грех не единственный у меня, - беззаботно рассмеялась Орнелла.
- Помнишь, Орнелла, - сказала Джаннина, когда та уже стояла на площадке вагона, - помнишь, я не ответила, когда ты спросила, почему я тебе завидую... Тебе осталось тосковать в одиночестве полтора года, а потом ты всю жизнь будешь неразлучна со своим Ренато. Я же приду на твою свадьбу старой девой...
Орнелла приехала в тюрьму, тут же направилась к капо диретторе и не обманулась - ее приняли. Орнелла не поскупилась на ругательства, адресованные хромоногому надзирателю, страдающему тиком. Она смешала его с пылью и с грязью одновременно. Она не позволит себя лапать, совать ей пальцы в рот, она просит капо диретторе оградить ее от нахала. Пусть Ренато увидит ее через две решетки, но только не в слезах из-за грубой обиды. Именно так было бы в прошлый раз, если бы она сама не отказалась от долгожданного свидания!
Накануне сочельника, когда Орнелла снова приехала в тюрьму, неудачник беглец уже сидел в строгом карцере, злополучную пилу и веревку нашли, все в тюрьме встало на свои места, настроение у капо диретторе улучшилось. Он был так любезен, что сам проводил очаровательную просительницу до двери.
В конце концов, кому хочется портить себе праздник и начинать Новый год неприятными объяснениями с красивой девушкой? Все стражники, кроме "Примо всегда прав", после того как получили к рождеству Христову награды и поощрения, стали приветливее. По итальянскому поверью, в последние дни и часы уходящего года лучше ни с кем не ссориться, не бросать дела на полдороге и не брать деньги в долг - все это плохие приметы. А если все время скандалить и грубить, можно попасть в грешники. Либо на тебя нажалуются в министерство юстиции, либо - господу богу.
На этот раз в роли "третьего лишнего" оказался доброжелательный надзиратель родом из Лигурии. Он не вслушивался, что там Орнелла кричала через две решетки. А она ловко, по клочкам, прокричала Ренато все, что требовалось. Лигурийцу послышалось - она напоминала жениху, что нужно каждое утро чистить зубы порошком... Или что-то в этом роде.
Предупреждение пришло вовремя. В новогоднюю ночь Этьен выкинул безнадежно полысевшую зубную щетку, порошком же по-прежнему пользовался старым.
76
Этьен перебирал в памяти минувшие новогодья, они запомнились лучше, чем прожитые Первомаи или Октябрьские годовщины. И не трудно догадаться почему: Новый год они с Надей каждый раз встречали в новом месте - то дома, с друзьями, то в клубе военной академии, то у Старостиных, то в ресторане.
И вновь его обступили воспоминания. Под вечер он пошел на Главный телеграф, чтоб послать телеграмму своим старикам в Чаусы и отправить заказные письма. Сколько народу толпилось у окошек, нужно выстоять длинную очередь. "Мне только марки купить!" - проталкивался кто-то. "Ну дайте человеку пролезть еще раз без очереди, последний раз в этом году!" - он пристыдил нахала в каракулевой шапке.
В клубе в новогодний вечер было по-настоящему весело. Толпились вокруг цыгана с попугаем. Попугай вытаскивал конверты, там лежали заготовленные впрок предсказания. Новогодняя комиссия сочиняла их несколько дней подряд. Из комнаты, где собрались прорицатели, доносились взрывы смеха.
Этьен до сих пор помнит, что было написано на бумажке, которую попугай вытащил для него: "Вы родились под знаком Ориона. Вы часто задумываетесь. Не делайте этого. Не утруждайте себя. Обращайтесь в Бюро предварительных заказов. Гастроном No 1 освобожден от приема пустой посуды". Они с Надей едва не опоздали на встречу Нового года. Извозчика найти не удалось, догнали трамвай, который на минуту задержался у остановки: номер был запорошен снегом, и вагоновожатый ждал, пока стрелочник сметет снег с номера. Разной жизнью живут в Москве ночные трамваи! Возвращается смена с фабрики "Парижская коммуна" - и в вагоне пахнет кожами; угадает трамвай под театральный разъезд - из вагона долго не выветривается запах духов. А в предновогодний час пустой, прозрачный вагон был пронизан насквозь светом. Кожаные петли, за которые уже некому держаться, согласно раскачиваются на поворотах. Пассажиры - раз, два и обчелся - нервно поглядывают на часы. Кондукторша сочувственно кивнула в сторону моторной плошадки: "Не повезло нам с Дмитрием Петровичем. Неприютное дежурство!" Надя успела поздравить: "С наступающим!" кондукторшу, Дмитрия Петровича, и тут же Лева с Надей соскочили, трамвай опустел...
Назад ехали по заснеженной Москве на извозчике уже под утро. Тогда еще над улицами не висели запретные знаки - лошадиная голова перечеркнута наискось: гужевому транспорту проезд запрещен. Помнится, на чай он дал извозчику не гривенник и не двугривенный, а целый полтинник - все-таки Новый год!..
Он уже не помнит, какой то был Новый год, кажется, 1925-й, но помнит, что в ту зиму на московских улицах появились первые таксомоторы "рено" и "фиат". Он тогда впервые услышал название "фиат". Можно было бы ради праздничка и потратится, прокатиться на автомобиле, как нэпману. Но разве поймаешь на московских изогнутых улицах один из тридцати автомобилей, затерявшихся среди десяти тысяч извозчиков?
Вспомнилось, они снимали полутемную комнату с окном, выходящим в коридор; неказистый дом в Девкином переулке. Хозяйки - сестры, портнихи, обе работали в костюмерной Художественного театра. Они часто ругались между собой, дрались, и квартирантам приходилось их разнимать. Но в Елоховскую церковь сестры всегда ходили под ручку, смиренные, чинные, а когда устраивали скандалы квартирантам, действовали тоже дружно, сообща. И одевались они одинаково, и присказки у обеих были одни и те же, и вкусы. Если когда-то у сестер и были разные характеры, то они успели снивелироваться. Был случай, они вывели квартиранта из равновесия, он вспылил, выхватил пистолет, хозяйки с визгом попятились из комнаты, крестясь на икону. Комнату хозяйки сдали с условием, чтобы икону со стены не снимали. Под иконой стоял фанерный столик. Маневич расстилал на столике карты, когда занимался топографией или тактикой.
У Нади не было приличного платья, не в чем пойти на новогодний вечер. Отрез синего шевиота он подарил давно, но платье не на что было сшить. И вот в начале зимы, когда хозяйкам привезли дрова, квартирант предложил им: "Все равно будете нанимать дворника. Так лучше я вам наколю дров, а вы за это сшейте Наде платье к Новому году". Отныне, приходя из академии, он брался за топор. Расколол все привезенные дрова, но хозяйки-сестры тащили и подтаскивали из сарая старые суковатые колоды, чурбаки, которых не смогли когда-то разделать дровоколы. Не так просто было превратить чудовищные коряги в поленья. Надя стояла поблизости, смотрела, как Лева мучился, и плакала. Ей стало ненавистно новое платье до того, как оно было скроено, сметано, примерено, сшито и надето...
А теперь вот наступает 1938 год, второй год он встречает за решеткой. Сколько их еще осталось, таких горемычных праздников, на его веку?..
В камере царило радостное возбуждение, оно коснулось в тот вечер всех заключенных - политических и уголовных. Под Новый год, в день святого Сильвестра, разносили праздничный обед, всем раздали по порции пасташютта и по четвертинке кьянти.
Каждый обитатель камеры, получивший праздничную посылку, внес свою долю в новогоднюю трапезу. Каждому досталось по нескольку шоколадных конфет из посылки, которую прислала секретарша. Рыжий мойщик окон угощал всех "панеттоне" - куличом, который едят и в рождественские праздники. Другой товарищ роздал по куску знаменитого торта "дзукатто": торт этот пекут только во Флоренции, по форме он напоминает шляпу священника.
Чаяния и надежды всех неслись куда-то за тюремные стены и решетки, в родные семьи, где близкие, любимые встречали сегодня Новый год. Этьен вспомнил, что в Белоруссии канун Нового года называют "щедрым вечером". Чем новый год расщедрится для Этьена? Что новый год, то новых дум, желаний и надежд исполнен легковерный ум и мудрых, и невежд. Лишь тот, кто под землей сокрыт, надежды в сердце не таит...
Этьен таит надежду в сердце. Но к кому он должен, собственно говоря, себя причислить - к живым или к тем, кто под землей сокрыт?
Новогодний вечер был для Этьена праздником прежде всего потому, что он твердо знал: в этот вечер все близкие - и Надя с Таней и Старостины мысленно с ним. А недавно ему переправили в тюрьму и привет от семьи:
"Мой дорогой, с Новым годом. Я и дочь любим тебя, ждем и будем ждать.
Н. Т."
Вместе с приветом Этьен получил подтверждение, что его последняя шифрованная записка дошла по назначению, и это тоже была немаловажная причина, почему он встречал Новый год в приподнятом настроении.
Хотелось думать, что и Старик не забудет его сегодня, в новогоднюю ночь.
77
На следующий день после того, как Гитлер оккупировал Австрию, 12 марта 1938 года, Бруно показал Кертнеру записку, тайно полученную из камеры No 3:
"Эпидемия в городе Штрауса".
Для Кертнера, для Бруно, для других политзаключенных оккупация Австрии не явилась неожиданностью. Еще в середине февраля фашистские газеты напечатали сообщение о том, что федеральный канцлер Шушниг вызван из Вены к Гитлеру, ему предъявлен ультиматум: в течении трех дней он должен включить в свой кабинет министров-наци. 9 марта Шушниг еще высказывался за плебисцит, а вчера эсэсовцы схватили канцлера прямо в его резиденции Ам Бальхаузплац. Гитлер оккупировал Австрию, не поставив об этом в известность Италию, и аншлюс явился для Муссолини неприятным сюрпризом.
Политзаключенные понимали, какими кровавыми последствиями чревата оккупация Австрии. Но во всей тюрьме не было человека, для которого эта новость прозвучала столь трагически, как для Кондрада Кертнера. Бруно сразу понял: он принес своему другу зловещую новость. Ведь по приговору Особого трибунала Кертнер после того, как кончится его тюремное заключение, должен быть выслан из Италии. Навряд ли Кертнера согласятся выслать в страну, которую он изберет. Скорее всего, его вышлют в Австрию, поскольку он числился австрийским гражданином. А после аншлюса такая высылка - смерть.
16 марта Муссолини сказал в парламенте: "Границы священны, о границах не спорят, их защищают". Но пафос его быстро слинял, негодование стало смирным, дуче стал покладистым и примирился с аншлюсом.
После мартовских событий в Вене Кертнера несколько раз вызывали на допросы какие-то чины из ОВРА, которые специально приезжали в Кастельфранко. Из Турина пожаловал Де Лео, тот самый доктор юриспруденции, который присутствовал на первых допросах Кертнера. Заканчивая свой новый допрос, доктор сказал:
- Теперь вам уже ничто не может помочь. Вы неудачно выбрали себе родину. Австрии больше не существует. Во всяком случае - для вас.
Прошло еще несколько дней, и Кертнера вызвал к себе капо диретторе.
В тот день дежурил Карузо, и он сопровождал заключенного 2722 в канцелярию. Пока они шли по длинным коридорам, по лестнице, через тюремный двор, Карузо успел выложить заключенному 2722 множество музыкальных новостей. На днях миланская фирма "Воче дель падроне" записала на грампластинки всю "Богему" с участием Джильи. Что ни говорите, а Джина Чинья поет в "Аиде" лучше, чем Мария Канилья. Джина Чинья - лучшая Аида, какую слышали когда-либо в "Ла Скала". Заключенный 2722 имел неосторожность похвалить какого-то модного провинциального певца.
- Вы считаете, что у этого тенора хороший голос? Может быть, может быть... - ядовито сказал Карузо. - Но только, выходя наружу, голос сразу портится...