Не успела Элен проснуться, сесть в кровати, как к ней вошла Марева.
— Я уж по-свойски, кукушечка.
Марева махнула рукой, Тильда вышла.
— Ты, деточка, меры не знаешь. Характерец у тебя преотвратный. Скажи мне, зачем себе душу рвёшь?
— Марева, ты прям ехидна, а не друг. Ты про что сейчас? У меня сына отобрать хотят, я как должна реагировать?
— Умная женщина так сделает, что мужик всё исполнит, решив, что это была его воля.
— Уму меня хочешь научить? Ну, давай, я слушаю.
Марева тяжело вздохнула:
— Тебя учить, себе дороже.
Одно скажу: не ломай, то что еле держится на соломенных ножках. Дай окрепнуть отношениям. Твой мужик только влюблён, он ещё парит на чувствах.
— Так что мне делать? Ждать?
— Да! Да, Элен. Подожди. Рожать тебе не завтра. Всё успеешь. Потихоньку, лаской, заботой, глядишь и всё по-твоему будет.
— А сейчас как жить? Притворяться, что всё нормально?
— От тебя не убудет. Попритворяйся.
— Нет.
Марева встала, пошла к двери.
— Одумайся. Не кидайся в драку. Миром решай, лаской. Повремени.
Марева вышла. Элен проводила её взглядом, отправилась
в гардеробную. Выбирая платье, остановилась на новом чёрном. Оно особенно хорошо оттеняет её кожу.
Хлопнула в ладоши, вошла Тильда. Уложила волосы Элен, украсив их агатовыми бусинами.
Элен вышла к столу в сопровождении Сеула. Алонсо встретил невесту, не сумев сдержать восхищения. Элен была очаровательна.
Однако, сама девушка была бледная, вялая. Алонсо обратил на это внимание.
— Вам лучше, Элен?
Она завелась с полоборота. С чего бы это ей стало лучше, если до расставания с неродившимся сыном осталось на день меньше?!
Она сжала зубы, побледнела ещё сильнее, опустила глаза.
Алонсо подошёл к ней, обеспокоенно заглянул в лицо. От запаха, от тепла исходящего от могучего тела, от заботы в глазах, она не выдержала и слёзы брызнули ручьём.
Алонсо подхватил её на руки, уложил на оттоманку.
Кивнул слуге, тот мгновенно вырос рядом.
— Чаю госпоже!
У Элен зубы стучали о чашку. Она не могла сделать глоток.
Срывающимся шёпотом произнесла:
— Нам надо поговорить.
— Приди в себя, успокойся и мы поговорим.
— Нет, сейчас!
Элен взяла себя в руки. Встала.
— Элен. Я твой господин. Время завтрака. Сядь за стол, поешь сама и не мешай мне начать день так, как должно.
Алонсо вернулся за стол, зашелестел газетой, неспешно приступил к завтраку.
Бесшумно сновали официанты, Элен ни к чему не притронулась. Её бесила каждая минута промедления. Ей казалось, он специально тянет время, чтоб проучить её, чтоб напомнить, кто тут главный.
Перед ней поставили слоённый торт, горький шоколад, миндаль, и девушка понемножечку успокоилась.
Как будто в голове включилась кнопка "стоп истерика". Надо было срочно скушать сладенького, потом повзрослеть и взять себя в руки.
И вправду, куда спешить. Вот она, прямая польза от сахара в настроении женщины! Элен приступила к завтраку, не понимая, насколько ей повезло с выдержкой и терпением любимого.
Если бы не он, она бы орала и плакала, скандалила на голодный желудок. А так и до обморока недалеко. Теперь у неё хватит сил в словесной перепалке доказать: женская логика создана, чтоб поломать мужскую психику!
— Элен, вы хотели поговорить?
— Да, мой господин.
— Я слушаю вас.
— Можно ли говорить там, где нас никто не услышит.
— Прошу.
Элен снова влетела в бешенство. Как её мучило это чванство с "выканьем".
То есть позёрство в общении это важнее, чем оставить мать и дитя вместе?
Слуги затворили за господами двери, как только они вошли в небольшую узкую комнату. Элен оказалась в переговорной.
Раньше она тут не бывала. Строгая, обшитая тёмно-зелёным бархатом комната. Чёрный стол, массивные кресла. Окно до потолка, камин напротив. Всё такое тяжёлое, солидное. И запах…Дорогой, незнакомый и очень мужской, особенный. Смесь сигарет, кофе, мускатного ореха.
Столик сбоку, заставленный разными графинами и бутылями. Серебряные и хрустальные фужеры.
Алонсо сидел, расслабленно сложив руки и терпеливо ждал, когда Элен соберётся с мыслями.
Девушка присела в кресло чуть поодаль, лицом к нему. Щёки вспыхнули, сама побледнела, дыхание стало сбивчивым.
— Я узнала, что когда ребёнку исполняется семь лет, его отбирают у матери.
Это так?
— Да.
— Почему?
— Потому, что женщина не может воспитать мужчину.
В семь лет он попадёт в школу воинов.
— Но зачем?
— Там из него сделают искусного воина, беспощадного командира и бесстрашного мужчину.
— Почему он не может видеться с собственной матерью в это время, Алонсо?
— Достаточно первых семи лет для общения с женщиной. Затем школа выживания.
— Мне не нужна такая школа для моего сына.
— Кто тебя спрашивает, Элен? Ты снова за своё?!
— Почему ребёнок, посещая школу не может хоть раз в неделю видеться с матерью?
— Потому, что у него не должно быть жалости и сострадания в сердце. Из него будут растить правителя.
— Это не про моего мальчика. Волка — дикого, кровожадного, можешь найти себе в лесу. Кстати, даже у волчиц не отбирают детей.
— Замолчи, Элен. Есть правила, изволь подчиниться.
— И не подумаю участвовать в вашем мракобесии.
— Элен, этот разговор лучше завершить сейчас. Ты перегибаешь палку. У нас впереди океан времени.
— Мне не переплыть в картонной лодочке через твой океан проблем.
Алонсо свирепел на глазах, Элен это не трогало.
— Алонсо, я не отдам сына никуда, если не буду видеться с ним хотя бы день в неделю.
Он молчал, наливаясь яростью, всё ниже прижимал подбородок к груди, тихо рычал.
— Ты знаешь, что такое расти без матери, Алонсо? А я знаю. И такого горя никому не пожелаю.
— Элен! — Алонсо хрипел, еле сдерживаясь:
— Да, я знаю. Именно так я и вырос. Без неё. И стал тем, кто я есть.
Злость взорвалась в нём. Чешуи частоколом полезли со лба. На бицепсах трещал лён рубахи. Раскалённым лезвием шип раскроил камзол. Казалось, сейчас он размажет Элен по стене, в бешенстве ударит её.
— Никогда, слышишь, Элен. Никогда не лезь в дела моего сына.
В нём бушевала беспощадная, звериная сила. Элен смело смотрела ему в лицо.
— Опусти глаза, опусти, иначе тебе несдобровать!
В этот момент она испугалась, сообразила, что это реальная опасность. Наклонила голову и приняла решение:
Она не смириться с расставанием, что грозит ей и ребёнку.
Он нависал над ней, от его рыка её потряхивало. Его непримиримость выжгла её силы, Элен опустилась в кресло, потёрла виски.
Алонсо резко наполнил фужер, осушил одним глотком, швырнул его в окно.
Звон тысячи осколков ливнем обрушился в зал. Рассыпался мириадами стеклянных брызг, закрыв рваными, ощерившимися остриями пол, мебель, подол её платья.
Он рычал в миллиметре от её лица:
— Скажи, что смирилась. Признай, правда на моей стороне!
— Не скажу. Даже драконам не вся правда по зубам.