Он не войдет, пока горит свеча.
(Гасит свет и выходит вперед.)
Мне целый мир таким казался тесным,
Что даже места в нем не находилось
Для молчаливых помыслов моих,—
Его заполонили эти люди.
А ныне, вдруг, — или свершилось чудо, —
Он сделался внезапно беспредельным,
Раздвинулся, таким огромным стал,
Что сердце замирает! Но отныне
На всей земле едва хватает места
Для одного-единственного. Только
Для одного. И все ему помеха.
(Тихо.)
Бывало, говорить могла я с ними,
Я слышала их шепот...
(С волненьем.)
Но сегодня,
Будь голос каждого, как трубный глас,
Его я не смогла бы услыхать.
(Нежно.)
Не диво ли? И этот лес, и горы —
Их словно наделили даром речи,
И голос плодоносных этих нив,
Приветливый и счастьем напоенный,
Беседует со мной... и внятен мне.
(Садится, чуть слышно.)
Недавно я сидела здесь, и темень
Наваливалась на меня, зловеще
Пришептывая что-то…
(Медленно.)
И народ,
И двор, и память этих страшных дней
Меня пугали.
(Громко.)
А теперь сижу я
На том же месте, где в душе искрилась
Когда-то радость, где ее огонь
Пылал, все выше поднимаясь к небу,
И, крепко стиснув грудь свою руками,
Уже молчу, уже мои глаза,
Светящиеся радостью нежданной,
Уставшие от блеска и сиянья,
Не выжмут ни слезинки. В первый раз
За четверть века выплакалась я.
(Рыдает, откинувшись на кресла; тихо и ласково.)
Иди ко мне! Зачем ты медлишь, Эйольф?
Уже туман покрыл вершины гор
Серебряным покровом, и сова