– Во как…
– А вот так вот.
– И в чем же он таком каялся, этот твой Погоняйло?
– А-а… интересно?
– Ну, а что ж. Любопытно.
– А каялся он в том, что ну о-о-чень любит задний свой проход ногтем чесать.
– Да иди ты?
– Ну. Бля буду.
– Это ж на-адо… Но ведь зуд заднего прохода – один из симптомов нервического заболевания. И вообще… откуда ты об этом знаешь? Что, батек какой-нибудь канадский тайну исповеди нарушил?
– Нет. Этот самый Гарри, который Погоняйло, горилкой со мной в Квебеке насосался и стал выяснять, когда я последний раз причастия святых тайн вкушал. А потом и про исповедь. Ну и… покайся, говорит, Ондрий, гляди – я от Господа нашего ва-аще ничего не скрываю, и ты тоже не таись, а то гляди, карой воздается!
– А ты?
– А я вот как думаю… уж пусть лучше воздается, чем я о таком Господу докладывать стану. Как считаешь? Вот ты, например, между пальцев на ноге поковыряв, нюхать потом любишь?
– Андрей Иваныч… я вообще-то офицер. Я же тебя и застрелить могу.
– Ну вот, выходит я и прав. Выпьем?
– Выпьем.
– Здравствуйте, – Адашев-Гурский открыл дверь остановившейся возле него «шестерки» и заглянул в салон, – на Яхтенную не подвезете?
– Поехали, – согласился водитель.
– Спасибо. – Александр сел на заднее сиденье. – Курить у вас в машине можно?
– Кури.
– И еще раз спасибо, – он достал сигареты, закурил и чуть приоткрыл стекло на двери со своей стороны.
«Что мы имеем? – думал он. Ну, во-первых, нам, безусловно, сопутствует успех. Анна ведь вовсе и не обязана была со мной общаться. Но тем не менее пошла на контакт. Это нам о чем говорит? Это нам говорит о том, что ее пугает возможность публикации, в которой (как она полагает) Заславский говорит о своей связи с бандитскими структурами. С Чикой, в частности. Почему это ее пугает? С одной стороны, понять можно. Кому охота, чтобы его имя трепали в связи со всяким криминалом? Но с другой стороны – она-то здесь при чем? Если Заславский решил пойти на контакт с прессой, значит, имел причины. Но ей это категорически не нравится. Почему? Вопрос.
Второе: вряд ли она его траванула (если его вообще кто-нибудь травил). Кто угодно, но только не она. Почему? Да потому. Я ее видел, я с ней говорил, я до нее, если угодно, дотрагивался. Не может она человека убить. Уверен.
Далее.
Н-но… Петра-то они с сестренкой подставили? А он ведь как раз обстоятельствами смерти Заславского на тот момент и интересовался. А они его моментально и… Кстати! А зачем нужно было младшей сестренке на него напрыгивать, а потом уже Анне выдавать себя за нее? Почему старшая сама не могла это сделать? Зачем такие сложности, а?»
Гурский стряхнул с сигареты пепел за окошко автомобиля, поправил манжет куртки, еще раз взглянул на часы и подумал: «Ладно, с Яной познакомимся – там видно будет. Чего гадать-то на пустом месте. Информации у нас пока маловато».
Адашев-Гурский нажал на кнопку звонка. За дверью послышались шаги, затем дверь распахнулась, и стандартное «добрый день!» застряло у него в горле.
Он просто кивнул стоящей на пороге длинноногой зеленоглазой шатенке и чуть было не брякнул: «Аня, вы тоже здесь?»
Сестры были похожи, как две новенькие монетки одного достоинства. Разница была лишь в том, что эта, которая была младше на какое-то там количество минут, встретила Гурского на пороге в джинсах и футболке, да еще волосы лежали несколько иначе. Вот и все. Те же глаза цвета изумруда, тот же обольстительный изгиб шеи, те же ноги, растущие от ушей.
Взглянув на оторопевшего Гурского, девушка невольно улыбнулась и сделала приглашающий жест:
– Не пугайтесь. Проходите.
– Да… – опять кивнул Александр и переступил порог.
– Вы у нас тут не заблудились? – полуобернувшись, спросила Яна, запирая дверь.
– Нет,– ответил Гурский снимая с себя куртку и вешая ее на вешалку в передней. – Я на такси приехал. Скажите, Яна…
– Да?
– А родители вас с сестрой в детстве отличали друг от дружки?
– Отличали, а как же. Сначала одной ложку микстуры, потом другой.
– Противной микстуры?
– Когда как.
– И как они вас различали, если не секрет?
– Очень просто, она, опять улыбнулась – по имени.
– Они вас окликали, а вы признавались, кто есть кто?
– Хотели – признавались, не хотели – нет. Вообще-то, если по правде, нас только мама различала, уж я даже и не знаю, как, по запаху, что ли… Я тут кофе пью. Хотите?
– Хочу, – Гурский пошел вслед за Яной на кухню. – А родинки там всякие?
– Все вам и расскажи. – Она достала вторую чашку и поставила ее на стол. – Конечно, есть, только кто же их видит? Они же… – сделала она неопределенный жест рукой.
– Всегда мечтал влюбиться в двойняшек, – Адашев-Гурский присел к кухонному столу, – с самой юности.
– Да? – стрельнула глазами в его сторону Яна, наливая кофе в чашку. – Почему?
– Ну, как это почему… вместо одной красивой жены сразу получается аж целых две одновременно.
– Вот так вы себе это представляете, да?
– Да.