– Стоянов.
– Да! Вот! Стоянов, именно. Высовывается из окна артист Стоянов в гриме Владимира Ильича. И громко так говорит: – Господа японцы, минуточку внимания!
– Те башки свои нерусские повернули и на него пялятся.
– Гутен морген! – он им говорит. – Май нейм из Ленин! Узнаете? – а сам пальцем себя в грудь тычет и улыбается. Они в ответ кивают, тоже улыбаются и объективы свои на него наводят.
– А теперь внимание! Этеншен! Готовы? А ю реди?
– Ее! Ее! – японцы ему. – Реди! О'кей!
– Ага. Вери гут. – Он неспешно засучивает правый рукав, сгибает руку в локте и другой рукой – опа!
– Во вам Курилы! – И укатил. Я радовался чуть не в крик.
– Да, – кивнул Гурский, – у нас это бывает. Так ты голодный?
Зазвонил телефон. Гурский прошел в комнату и снял трубку.
– Алло.
– Сашка? – услышал он голос Волкова.
– Нет, извините, пожалуйста, это воры. А хозяина дома нету. Ему что-нибудь передать? Вы говорите, не стесняйтесь, мы ему записку оставим.
– Умничаешь все… Слушай, приезжай сюда, а?
– А ты где?
– В кабаке. «На здоровье» называется.
– Лечишься?
– Да подлечился уже. Слегка. Но не до конца. Твою рожу увижу, может, стошнит. Глядишь и полегчает. Приезжай, а?
– Ой, Петя… – вздохнул Гурский. – Как-то не входило в мои сегодняшние планы нажираться. У меня завтра дела. А что случилось? Что-то голос у тебя нехороший.
– Да пошло оно все в жопу. А нажираться мы не будем. Зачем нам нажираться? Так… посидим культурненько.
– Ага. Конечно.
– Так ты подъедешь?
– А где это?
– Сейчас, у официанта спрошу.
– Так ты дай ему трубку, я сам выясню.
– Слушаешь? Большой, тринадцать. Это на Петроградской, недалеко от Тучкова моста.
– Ладно, найду.
– Давай быстрей, а? Не затягивай.
– Хорошо, – Александр повесил трубку.
– А чем Петр нынче занимается? – Андрей Иваныч усаживался вместе с Гур-ским в такси. – Я его лет десять назад, наверное, в последний раз видел. Он в милиции где-то вроде служил, да?
– В убойном отделе. Но он ушел оттуда, несколько лет уже как. В какой-то частной структуре сейчас. Охрана, еще там что-то… я толком и не знаю. Короче, разъезжает на джипе с БОЛЬШОЙ под мышкой и морды разные бьет время от времени.
– Зачем?
– Нервы… – пожал плечами Гурский. Выехав по Малому проспекту Васильевского острова на набережную, такси повернуло направо, постояло на светофоре и, перемахнув через Тучков мост, остановилось на перекрестке.
– Там дальше, на Большом, одностороннее, – повернулся к Александру водитель. – Можно по Пушкарской, а потом назад, но это крюк…
– Я знаю, – Гурский вынул из кармана бумажник. – Мы пройдемся, тут рядом.
– Там вот, по правой стороне, пожарная часть, а потом…
– Да найдем, найдем, спасибо, – Гурский протянул деньги.
– Счастливо.
– И вам того же. – Андрей, выйдя из автомобиля, кивнул водителю.
Адашев-Гурский захлопнул дверь машины и направился к подземному переходу.
Был мягкий августовский вечер.
– А вот ты, Александр, живешь в этом городе, – сказал Андрей Иваныч, не спеша идя по тротуару и разглядывая дома,– и ведь даже и не подозреваешь небось что это я его построил.
– Ты?
– Ну здрас-сте, а кто?!. Кто, по-твоему, способен нагромоздить столько красоты, Пушкин?
– Ленин.
– Ну уж нет. Ленин придумал мыло и спички.
– И построил Мавзолей.
– И построил Мавзолей, правильно.
Они вошли в ресторан.