— Если в слове хлеб сделать четыре ошибки, получится пиво.
Несколько мужиков поднялись и ушли.
— Хочешь пахать, паши! Степь большая — флаг тебе в руки…
— Нашли лохов!
Почти все мужики, бравируя перед женщинами, пошли курить.
— Жизнь покажет, кто правду говорил! — крикнул Валера и, проходя мимо сцены, пнул заснувшую собаку.
— Совсем изблядовались! — сокрушалась тетка в углу. — Спасу нет!
Оставшиеся, трезвые и прилично одетые мужчины лет 50—55 сидели, чтобы понять, чего на самом деле хочет Димка. Что означает это собрание — очередная “пирамида” и московский кидок или какие-то неясные перемены в стране, движение государственной машины в пользу колхозного хозяйства, в пользу простого народа. Они усмехались и поглядывали на своих жен.
— Николай, извиняюсь, а вы кто по гороскопу? — игриво спросила одна из женщин.
— Это к делу не относится, извините.
— А я б ему и за так дала! — крикнула Альбина и спрятала лицо.
— Амантай те даст — давалка отвалится!
— Коля, вам говорили, что у вас красивые глаза?
— Да, женщины, я много страдал.
— Говорите, где подписывать? — спросила тетя Тая Свешникова. — Мне некогда.
Расписались все женщины. Многие делали это за себя и своих мужей. Старухи подписывали и благодарили:
— Спасибо правительству, что прислали вас к нам.
— Спасибо за уголь. Хоть кака-то совецка влась появилась!
— Нам, внучок, терять нечего. Михал Романыч не смог притить, я за него. Мы свой пай сроду не забирали, даже и не знаем, в какой он бригаде был.
— Кака зямля, одной ногой в могиле стоим.
— Я за прядсядателя! Жизни никакой.
— Долго ль жить собралась?
— Пошла в манду!
— Давай денег на езду!
— Спасибо, спасибо, женщины! — растрогался Коля. — Надо еще председателя сельсовета...
— А, делайте, как знаете, мы поддерживаем вашу власть, правда, бабы?!
— Образованные, не пьющие, что еще надо. Повезло в кои-то веки!
Димка и сам почувствовал эйфорическую радость. Неожиданно все, что когда-то казалось ему бредом и фантазиями, все, что тревожило и радовало, обрело формы, стало вдруг реальным и легитимным. Женщины, старухи и старики, проголосовавшие за него и подписавшие необходимые документы, казались доверчивыми и прекрасными людьми. За это доверие хотелось все им отдать и мгновенно улучшить их жизнь.
Солидные мужики подписывать не стали. Но и не уходили. Потоптались в вестибюле, похекали, пожали плечами и, только дождавшись своих жен, разошлись.
Севооборот
Вначале Димка заметил нескольких человек, замерших в разных концах улицы. А когда понял, что все они к чему-то прислушиваются, и сам услышал ритмичный и завораживающий звон — это работала кузня, и молот бил по наковальне. Там, где в глухом углу мастерских мрачнела железная пещера, теперь мерцал бордовый шар.
Дима, Коля и Овик заняли руководящие посты колхоза “Россия”, однако работали только они одни. Альбина была назначена главным поваром, за что ей выписали зарплату.
Коля и Овик расчистили ангар мастерских, топили буржуйку старыми покрышками, “Белорусской” резины хватало на неделю. Они пытались хоть что-то путное соорудить из оставшейся техники, мотались за недостающими деталями в район. Чего не могли найти, выковывали сами — Овик работал когда-то в ювелирной мастерской. В конце марта удалось собрать гусеничный ДТ-75 “Казахстанец” и маленький “Топ-топчик”. Правда, после их переделок они выглядели странновато.
Потом, все вместе, по “московским” Димкиным чертежам начали переделку зерновой сеялки под арбузные семечки. Мучились с мелкой воронкой семяпровода, пока Васянка не подсказал им сделать арбузные кюветики из полторашек — обрезали их пополам и прикрутили к дисковым трубкам — смешно, примитивно и действенно.
— Дим, я не пойму, а зачем мы так размер выставляем? — спрашивал уставший Овик. — Мы что, стрелять из них будем?
— Летом узнаешь, Вовик-джан.
— Не умничай, — вступился Коля.
— Должен быть широкий рядок, ребята. Потому что самое ужасное дело в бахчеводстве — это прополка. К лету мы сделаем прополочную машину, у меня есть чертеж рамы и специального прополочного лемеха — “самолетика”.
— Я так понял, зарплату тоже арбузами будешь давать.
— Боюсь, вы столько не унесете…
Стоя во дворе дома, Димка слушал далекое урчание трактора. Это был звук новой жизни.
Семязачаток
Димку не оставляла мысль, что Ивгешка равнодушна к нему. Она не захотела венчаться. Вообще, с тех пор, как приехала, ни разу не ходила в церковь. Была холодна, и Димке казалось, что она с капризным вниманием следит за всеми его страстными мужскими усилиями, ожидая лишь окончания этих упражнений. Изредка удавалось растормошить ее, словно бы вопреки внутренним установкам. На какие-то доли минуты она вновь становилась искренней и влюбленной девчонкой, но потом по ее лицу пробегали судороги разочарования и презрения.