Лишь однажды в них совпало что-то. Димке показалось тогда, что они прорвались сквозь земные оболочки, воспарили в сладостном эфире, сговариваясь там о чем-то важном… и упали в самих себя, в свое телесное слияние, в боль саднящих локтей и коленок.
В конце марта Димке привезли с районной почты три мешка арбузных семян Быковской селекции — Холодок, Кримсон свит и устойчивый к стрессам Итиль F1, — отобранных и заказанных им еще в Москве.
— Вся деревня смеется над вами, — сказала Ивгешка. — Вы еще ананасы посадите, говорят, от ожирения помогает, — ехидно захихикала.
— Ты меня любишь, Ивгешка? — вдруг спросил Димка и, словно боясь ее ответа, обнял, прижал к себе.
— А ты прислушайся, пойми, что у меня в душе?
“Не любит”, — услышал Димка и не поверил своему воображению.
Хихикали Коля и Овик, присматривались к Диме, будто пытаясь понять, в здравом он уме или уже не совсем.
— Столько бабла вот за эти семечки? — засмеялся Овик. — Ну почему именно арбузы? Здесь же пустыня голимая!
— Полторы тысячи лет до нашей эры арбузы выращивались в Египте, — объяснял Димка с одержимостью фанатика. — Прародина арбуза пустыня Калахари. Порой только благодаря колоцинту — дикому арбузу — караваны утоляли жажду и могли идти дальше.
— Калахари, говоришь, ну-ну.
— Корень арбуза уходит глубоко в землю, и в самой глубине он тоньше человеческого волоса… Верьте мне, ребята! — настаивал Димка, а сам боялся и переживал.
Звонкая капля весны
С утра шел снег. К вечеру все очистилось, и был странный серебристый свет, как летом перед грозой. Алюминиевая крыша церкви сливается с цветом неба, и запотевшая маковка кажется парящей в воздухе.
Пасха выдалась ранняя. Холодно. Не успела распушиться верба, и встречать Христа было нечем. По улицам ходили бабки в китайских платках и дети с пластиковыми пакетами. Христосовались все, не только русские. В гости к Димке с Ивгешкой зашли два мальчика-казаха. Шмыгали носом у порога, подталкивали друг друга и подергивали пакетами.
— Торбы приготовили, погляди-ка, — усмехалась Антонина. — А что сказать-то надо?
— Хрисо-о воскре-е, — разочарованно бубнили они. — Рисо кре-е…
— Воистину акбар! — засмеялся Димка.
— Греха с вами не оберешься! — Антонина дала им яиц и конфет. — Идите, нехристи, с богом!
Каждый день Димка отмечал перемены, и тревога нарастала в его душе. Однажды апрельской ночью он услышал звонкий щелчок одинокой капли — это хрустальным пальцем стукнулась в дверь весна.
И потекли ручьи, со всех улочек и переулков стекали они в “Советскую”, а с нее — уже мелкой речушкой с водоворотами и водопадиками уползали под гигантские глыбы сугробов, нависших над Илеком. Однажды в кирзовый сапог Димки стукнулась палочка. Он, склонив голову, о чем-то думал в тот момент и только потому рассмотрел в этой штакетине кораблик со старательно выскобленным днищем. Лодочка эта, застрявшая в сугробах Димкиной памяти, оттаяла и подплыла под ноги его через тридцать лет.
Ночью, числа пятнадцатого апреля, охнула и с длинным, утробным треском вскрылась река, ударила подземная молния. Мощная льдина вырвала дерево, и оно качалось на мутном, стеклянном острове. Затопило ближние к берегу дома, по воде плыли деревянные корыта, кастрюли, ведра. Запахло оттаявшим сеном, отсыревшим деревом, дымком. Прекрасно и свежо стало лицо природы, как лицо проплакавшейся девушки.
Воды отступали. Наконец пришло сухое тепло. Все земное пухово отмякло, зазвенело, встрепенулось. Невероятный щебет и гомон, как в джунглях, кажется, что птицы в одурении своем могут свалиться на голову. Солнце за тучами и блеск повсюду.
Вот и у вербы порозовели веточки, распушились кроличьи лапки почек. Почки распустили даже распиленные на дрова чурбаки.
Зудело и чесалось все тело Димки, точно и он прорастал, точно передались ему токи земные. Но Ивгешка отталкивала его.
— Почему ты не броешься? И так разница между нами. А теперь ты совсем дед бородатый… и потом воняешь!
Пахота
Утром, едва проснувшись, Ивгешка спросила:
— А что такое эсперанто?
— А почему ты спрашиваешь? — усмехнулся Димка.
— А я давно хотела спросить.
— Это выдуманный язык международного общения.
— А-а…
Это был не досужий вопрос, они с Ивгешкой хоть и общались на одном языке, но никак не могли о чем-то главном договориться.
— Сегодня будем пахать! — торжественно объявил он.
Он заметил, что ему хочется повязать галстук. Ивгешка не ответила, наверное, не расслышала.
— Пахать будем сегодня. Землю.
— Да слышу! — раздраженно откликнулась она. — Не глухая.
— Может, мне бороду сбрить, а?
— Как хочешь.