- Так вот! Ты улетаешь через два дня "бортом" на полигон! В Сарышаган! Стрельба по инспекции! С полным расходом ракет! От нашего полка только один дивизион! Твой! Ты меня понял?
- Понял, - ошеломленно отвечал Волков. Новость действительно была из разряда потрясающих.
- Берешь с собой жратвы дней на десять, - тем же взвинченным голосом продолжал командир полка, - сказали, можно будет взять две машины, "уазик" и "Урал", "уазик" свой возьмешь, "Урал" я тебе дам... Ну, там, котелки всякие, хурда-мурда, палатки и дрова, сорок тонн груза можно будет взять, если "Ил-76" будет, да у тебя столько и не наберется... Понял? Два дня на подготовку! Я сейчас к тебе выезжаю, посидим, прикинем все с карандашом... Но запомни, Волков, главное, как хочешь - по колено в говне, по локоть в крови, но чтоб с этого Балхаша вернулся с отличной оценкой! Как хочешь, но чтоб с отличной! А будет "пятерка", накроем стол в лучшем греческом зале полка! Накроем на двадцать человек, а сядем вдвоем - ты и я! Все, конец связи, выезжаю к тебе!
"Ну, жизнь наша поломатая, танком переехатая... Вот уж точно - закон салюта. Сначала ни хрена, ни хрена, а потом едрит твою - на полнеба! Хорошо, если нормально все пройдет, ну, а если нет? Если облом какой-нибудь случится? Да для меня тогда и должности старшего техника в этом корпусе не найдется..." - Разговаривая сам с собой, Волков возвращался с позиции. Перед мысленным взором, слегка прикрытый колеблющимися слоями горячего воздуха пополам с пылью, расстилался Балхаш, жемчужина Казахстана, озеро с водой изумительно голубого цвета. Свои объятия приоткрывала Бетпак-Далаi - Голодная степь, безжалостно выжженная сорокаградусной жарой полупустыня, покрытая полынью и тамариском, усеянная огромными куполовидными сопками, с ее завораживающими слух жителя русских равнин названиями - урочище Жамантуз, солончак Бекмагомбет-Карой, горы Кызылтау, колодец Кускудук...
Личный состав дивизиона расположился на лужайке недалеко от магистральной рулежной дорожки. Рядом стояли машины, отдельной кучей были сложены дрова, без которых в пустыне не приготовить пищу, тут же лежали печки, палатки, матрацы, одеяла, горы коробок и коробочек с продуктами, ящики с приборами и запасными деталями, доски, инструменты и множество всяких других вещей, как будто дивизион готовился к отбытию на необитаемый остров.
"Гвоздь забудем взять - так хрен мы этот гвоздь потом в той пустыне достанем", - озабоченно говорил старшина Миколюк, сверяя написанный фантастическими каракулями список имущества с его фактическим наличием.
На траве группами разлеглись бойцы (так зимой собираются бездомные собаки на теплые вентиляционные решетки), покуривали и с явным интересом ожидали дальнейшего развития событий, поскольку все происходящее далеко выходило за рамки обычной рутинной солдатской службы - нарядов, караулов, командировок на уборку овощей, погрузку и разгрузку - и поэтому вызывало неподдельный интерес. Кто бы что ни говорил, а солдатская служба в зенитном ракетном дивизионе очень тяжела. "Через день на ремень" для бойца - это не абстрактные стихи, это жизнь. Можно за триста дней службы отмахать сто пятьдесят караулов, а много это или мало - надо спросить у отслуживших. Многие бойцы, особенно редких и дефицитных специальностей, например телефонисты, релейщики, дизелисты, зачастую по полгода не ночуют в казарме, а сидят на рабочих местах, располагаясь на ночь, не раздеваясь, на матрасе далеко не первой свежести где-нибудь в углу кабины, где и вытянуться-то в полный рост проблема. Еще тяжелее - во время увольнения и очередного призыва, когда отслужившие уже уволены, а призванные еще не прибыли или еще не готовы к самостоятельному несению службы. В такие времена бойцы месяцами не выходят из кабин.
А что такое переночевать хотя бы одну ночь в кабине, например, зимой? Во-первых, кабина - это здоровенный металлический ящик типа контейнера, битком набитый аппаратурой, а во-вторых, ящик необычайно дырявый, поскольку имеет множество вентиляционных люков и лючков для отвода горячего воздуха от аппаратуры и не меньше люков входных коробок для подвода силовых, высокочастотных и сигнальных кабелей, говорить о какой-то герметичности кабины не приходится. Для внутреннего обогрева, когда аппаратура выключена, есть электрическая печь мощностью шесть киловатт, в считанные минуты она нагревает воздух чуть ли не до тридцати градусов. Казалось бы, куда уж лучше. Однако есть тут один нюанс. Ложишься спать, печку, естественно, включаешь. Под ее убаюкивающий рокот засыпается быстро и легко, волнами нагоняется тепло. Солдату, чтобы заснуть, требуется не более шести секунд. Однако через сорок минут ты просыпаешься весь в поту и в мыле от жары и духоты. Печка с ругательствами и проклятиями выключается. На повторный отход ко сну требуется также не более десяти секунд. Но очередное просыпание происходит гораздо быстрее, теперь уже совершенно по другой причине - от жуткого холода, поскольку металлическая, да еще с многочисленными отверстиями, кабина совершенно не держит тепла. Если сорок минут назад страдал от жары, то на этот раз еле отодрал голову от подушки - примерзли волосы. И так всю ночь. А летом - комарики, для которых преград практически не существует.
Длинной северной зимой в дивизионе в основном в ходу всего два вида солдатской деятельности - караульная служба и борьба со стихией, то есть уборка снега на позиции. А поскольку метет иногда по многу суток без перерыва, то и недостатка в работе нет. Спрессованный злющими зимними ветрами снег приходится иногда пилить двуручными пилами.
Тяжела и занудна солдатская служба. А тут волею судьбы подвернулось развлечение - да еще какое! Знакомство с военно-транспортной авиацией, воздушное путешествие, казахская полупустыня, ракетная стрельба! Когда еще будет такой случай. А чем закончится эта стрельба, так то пускай у командира голова болит, для бойцов главное не победа, а участие...
- Самолета нашего пока нет, - вернулся от диспетчера замполит дивизиона майор Черепанов, - но, говорят, уже на подходе, через сорок минут посадка.
- А какой самолет? - спросил Волков.
- "Ан-12", - доложил Черепанов, - бортовой номер семьдесят семь.
- Лучше бы не семьдесят семь, а три семерки, как портвейн, - невесело пошутил Волков. - Ладно, Анатолий Александрович, отдыхайте пока.
Майору Черепанову до увольнения в запас осталось 289 дней, о чем он сегодня утром с превеликим удовольствием и напомнил Волкову.
Заложив руки за спину, Волков стал прохаживаться взад-вперед по бетонке рулежной дорожки, погрузившись в свои предполигонные думы, изредка бросая взгляды на свое нестройное войско, в данный момент (по причине заношенного и застиранного добела рабочего обмундирования) больше напоминавшее бедных, разоренных жителей дотла выгоревшей деревни, чем бойцов регулярной армии.
Через несколько дней предстояла боевая стрельба по инспекции министра обороны, что в плане практическом означало стрельбу с полным расходом ракет, в данном конкретном случае - три в очереди. Что такое боевая стрельба - всего лишь несколько минут до предела уплотненного времени: сначала пуск полигоном ракеты-мишени, обнаружение мишени, потом пуск своей ракеты (или ракет, по обстановке), наведение, подрыв боевой части, мишень в куски - оценка "отлично". Но все не так просто...
Один из мифов нашего времени состоит в том, что считается, будто продукция ВПК обладает какими-то чудодейственными характеристиками и на несколько порядков превосходит технику гражданского назначения. Как будто изготавливают ее на Марсе. На сборке ракет между тем стоит такой же слесарь Иван Петров, как и на сборке картофелеуборочного комбайна. Разница, конечно, есть: усилен контроль за производством, военная приемка, но все равно бывает такая техника, которая и не стреляет, и не летает, и не плавает, и вообще, несмотря на вбуханные деньги, не работает. Нормальное ее состояние - неисправное. На этой технике в войсках постоянно работают "промыслы" - так называют представителей промышленности. А неисправности, возникающие в ходе подготовки вооружения к боевой стрельбе, укорачивают на несколько лет жизнь командирам дивизионов и батарей.
Волков задержал взгляд на офицерах дивизиона, разлегшихся на траве почти рядом с солдатами. О чем-то оживленно беседовали друг с другом неразлучные два капитана - Чернов и Витченко. В судьбе капитанов было очень много общего. Оба почти в один год закончили инженерную радиотехническую академию, оба доросли до заместителя командира дивизиона по вооружению, и оба за пристрастие к пьянству были освобождены от занимаемых должностей, а потом - за то же понижены еще раз. В настоящее время капитаны пребывали в первичных должностях старших техников. Как говорил Чернов: "С чего начинал, к тому и пришел!" "Прошел славный боевой путь от командира первого взвода до командира третьего", - вторил ему, вздыхая, Витченко. Петр Тимофеевич Витченко был сорокалетний худощавый мужчина высокого роста, с редковатыми седыми волосами, очень подвижный и вспыльчивый, а квадратного формата, но длиннорукий Григорий Иванович Чернов, с ладонями, напоминавшими малую саперную лопату, был нетороплив в словах и действиях, раздумчив и, несмотря на свои тридцать девять, не имел и намека на лысину или седину. О его возрасте напоминали лишь похожие на глубокие царапины морщины. Витченко был в прошлом блондин, а Чернов, в полном соответствии с фамилией, черен и кучеряв.
Увлечением обоих капитанов была радиотехника и водка. Они творили чудеса паяльником, знали назубок зенитный ракетный комплекс и, если бы не водка, давно бы ходили в высоких чинах.
Любили капитаны "расслабиться". Этот "расслабон" затягивался зачастую на несколько дней. И если бы они были простыми смертными, давно бы уволили "из рядов" обоих, однако: "Мастерство портвейном не зальешь", - любил приговаривать Витченко. "Абсолютно совершенно верно правильно", - кивал Чернов. Друг друга капитаны звали - "Петро" и "Гриня".
"Нет, - подумал Волков, - эти не подведут. Что же делать, если на Руси что ни мастер, то пьяница". Накануне, в душещипательной беседе Волков прямо сказал капитанам, что если они выпьют раньше подрыва первой ракеты на стрельбах, то обоим он лично набьет морду.
Немного поодаль от ветеранов зенитного ракетного движения - Чернова и Витченко - похрапывал еще один капитан, командир стартовой батареи Гладов. Он лежал, накрывшись шинелью, на спине. Мятая, без пружины (что было особым шиком на полигоне) полевая зеленая фуражка надвинута на лицо до самого носа. Хорошо были видны только густые пшеничные усы. Под головой - обтрепанный чемодан времен культа личности. Имея внешность деревенского парня, Гладов обладал и соответствующими народу недостатками, дело знал, мог работать сутками, забыв о сне и еде, когда этого требовал накал обстановки, но в повседневной жизни мог быть и ленивым, и необязательным. Однако всегда был невозмутим.
"И на этого тоже можно положиться, - подвел черту Волков, - к длительной скрупулезной работе он не способен, человек порыва, боя. А на полигоне другого и не потребуется".
Что-то озабоченно перебирал в своих вещах чернявый Мазин - всегда чистый, подтянутый, с белоснежным подворотничком, в этом сомневаться не приходилось, этот молодец. Землю копытами бьет. А позади Мазина за что-то распекал прапорщика Андрющенко замполит Черепанов. Лицо кудлатого и некрасивого Андрющенко удивительно напоминало козлиную морду, его так и звали за глаза "козел". Но только когда твердо были убеждены, что в радиусе одного километра прапорщик отсутствует, поскольку кулаки у Андрющенко вылетали из карманов без промедления, и он тут же с остервенением начинал дубасить обидчика. Парень хоть и не получил никакого образования, старательный, настраивает аппаратуру хорошо, а в трудных ситуациях ему помогает Витченко. Таким образом, и на этом участке осложнений быть не должно.
Вдруг по волковскому воинству словно волна прошла.
- Самолет, самолет! - зашевелились собравшиеся было спать бойцы.
Почти в полной тишине, поблескивая плоскостями и радужными окружьями винтов, "Ан-12" с включенными посадочными огнями подлетал к краю бетонной полосы.
- Фары-то зачем горят днем? - удивился кто-то.
- На посадке все положено включать, - авторитетно заявил Витченко, когда-то начинавший свою службу в авиации.
Едва самолет коснулся полосы, все четыре двигателя остервенело взвыли.
- Тормозит винтами, - опять важно разъяснил зрителям Витченко, - винты в режиме флюгирования, а то попробуй, останови такую махину колесными тормозами. Тормозами можно только в самом конце полосы, когда скорость будет минимальной.
"Ан-12", взрыкивая двигателями на поворотах, зарулил на стоянку и остановился, причем носовая стойка шасси оказалась точно в белом квадрате, нарисованном на бетонке.
- Надо же, - поразился Мазин, - пилот сидит на два метра впереди этого колеса, шасси не видит и попал точка в точку. Нет, мастерство - оно и в Африке мастерство.
Двигатели стихли, винты устало домотали последние обороты и зависли в разных положениях. Лязгнула дверь, звякнул о бетон выставляемый металлический трапик. Из пузатого фюзеляжа один за другим посыпались летчики в темно-синих комбинезонах, некоторые - в темных очках.
Среди семи одинаковых на первый взгляд фигур - а в авиации погоны на летно-техническом обмундировании не носят, да и к званиям у летчиков определенное безразличие - Волков чутьем угадал равного себе по чину и, подойдя к невысокому блондину, доложил:
- Командир дивизиона капитан Волков!
- Командир корабля капитан Колотов! - официально представился летчик и сразу же, располагающе, как-то очень по-товарищески и просто спросил: - Ты, что ли, летишь?
- Ага, - кивнул Волков.
- Все готово? Полетные листы - где?
- Какие листы? - искренне удивился Волков.
- Как какие? Ты что? Первый раз летишь? - летчик внимательно и оценивающе смотрел на Волкова.
- Первый, - смущенно сознался Волков.
- Вот! - важно сказал пилот, подняв палец. - Знаешь, что такое альтернатива? Если раньше ты видел рекламу "Летайте самолетами "Аэрофлота", у тебя возникал вопрос - а чем же еще летать-то? "Эр Франс", что ли? А теперь будешь знать, что у тебя есть выбор - летайте самолетами военно-транспортной авиации! Значит, так, - начал объяснять летчик, - полетный лист - это список личного состава на борту, заверенный подписью и печатью, в трех экземплярах. Шмякнемся - так хоть будут потом знать, кто был в самолете.
- У меня печати нет, - пожал плечами Волков, - да и машинки пишущей тоже.
- Это твои проблемы, - легко сказал пилот, - дуй в ОБАТО,* организовывай, договаривайся. Одна нога здесь, другая там.
Волкову вспомнилась армейская присказка: "Есть у нашей авиации три врага НАТО, СЕНТО и ОБАТО".
- Сейчас сделаем! - сказал он.
- А это что? - увидел пилот на краю рулежной дорожки два "уазика", бортовой и грузовой. - Машины твои? Меня предупредили, что две будут.