Дождь всё же хлынул. И не так, как в первый, щадящий раз, а по-крупному. Стена ливня урезала обзор в лучшем случае до сотни метров. Резко налетевший ветер утробно завывал, превращая и без того ужасную погоду в настоящий ураган. Я укутался в плотную ткань, которая пусть и тривиально, но всё же спасала от влаги. Я не помню, чтобы когда-то в своей прошлой жизни видел подобное в этих широтах. Не хочется верить, но возможно климат на этой Земле тоже не тот, что на моей родной.
Хорошо бы остановиться и переждать непогоду. Вот только моё непосредственное руководство было диаметрально противоположного мнения в этом вопросе, ссылаясь на то, что мы, видите ли, должны торопиться. С одной стороны эта мысль, конечно, правильная. Всё же враг уже на нашей земле и каждый лишний день может стать фатальным. Но с другой, крепость Корела, скорее всего, обречена в любом случае. Я был там разок в будущем. И пусть под призмой половины тысячелетия и несколько иной реальности она и могла выглядеть иначе, я не питал особых надежд к ней по поводу качества фортификации. Всё же двух недель активной осады с массовым применением артиллерии, которая у шведов, как я выяснил у Генриха, была в большом почёте, эти относительно тонкие стены не выдержат. Да и вообще, как я успел установить, Россия тут почему-то несколько слабее той страны, что я помню из учебников по истории. Как бы не встретить среди шведской армии большого количества огнестрела. Тогда точно пиши пропало. Но что-то как-то слабо верится в столь значительные расхождения в прогрессе у фактически граничащих стран.
Тучи продолжали выжимать на нас сотни тонн воды, нещадно поливая вот уже почти час. Как бы не слегла у нас добрая половина армии от обычной простуды. Хотя, как я успел убедится, иммунитет к простым болячкам у местных на редкость выявленный. Если кто и заболевает, то даже без должного лечения встаёт на ноги через пару дней. Конечно, если речь идёт не о чём-то серьёзном, вроде какой-нибудь чумы, о которой я, кстати говоря, от местных почему-то ни разу не слышал.
Хорошо хоть порох успели спрятать от влаги. Не уверен, конечно, что местные методы так уж эффективны, но пушкари, как я заметил, совершенно не переживали по поводу возможной потери столь значимой для нас вещи. Значит, беспокоиться, скорее всего, не о чем. И всё же не доверяю я этим артиллеристам-первопроходцам. Вот хоть убей, не понимаю, как на обслугу одного сравнительно небольшого полевого орудия может быть выделено аж двенадцать человек? Причём одиннадцать из них — простые холопы, которые не то что пушку — порох впервые видели! А тот самый один мало-мальски прошаренный пушкарь занимается, о чудо, наводкой орудия. Без каких-либо прицельных механизмов! Не удивительно, что на один-единственный выстрел у них уходит по несколько минут. В общем, похоже, пушки тут играли скорее морально-подавляющую, нежели чем боевую роль.
Такой ливень, в силу своей массивности, не мог идти слишком долго. Всё же ресурс свинцовых туч не безграничен. Так и случилось: ещё буквально через пол часа ураган вдруг стих, а ещё недавно угрожающе нависающие тучи расплылись в синем небе, явив нам скромно улыбающееся солнце.
Я сидел в телеге, укутавшись по горло в разном тряпье, почти не спасавшем от дождя. Образовавшаяся лужа медленно стекала сквозь щели в полу телеги. Нет уж, вот доберусь до ресурсов и хоть какой-то власти — всё к чертям собачьим перетентую! Будут у меня классические повозки американских колонистов, а не эти развалюхи.
С трудом выбравшись из под груды мокрых и от того невероятно тяжёлых тряпок, я поспешил переодеться. Не хватало ещё простыть и слечь без врачебного ухода с температурой. Гвардейцы приказа ждать не стали и последовали моему примеру. Остальные же, неподконтрольные мне воины, лишь усмехнулись, завидев такую излишнюю, как им показалось, предосторожность. Ну, мы им не няньки и уговаривать не будем. Да и бессмысленно это по большому счёту.
Закончив с этим весьма не воинственным, однако от этого не менее важным делом, я спрыгнул с телеги на вязкую, хлюпающую землю. Меня вдруг пробрало до костей и я непроизвольно поёжился. Нет, так дело не пойдёт. Я похлюпал по склизкой земле вдоль повозки, одновременно пытаясь нащупать руками хоть сколько-нибудь сухую рубаху. Наконец, почувствовав сухую ткань, я выдернул её из под сырого завала и поспешил надеть поверх своего кафтана. Ребята на сей раз засомневались.
— Айда, бойцы, бери что посуше, да цепляй на себя. Здоровее будете. — Спорить они не стали и уже через пару минут в телеге осталась лишь насквозь мокрая одежда, которую я распорядился аккуратно развесить по бортам повозки. Шутки шутками, а мне сопливые гвардейцы даром не нужны. И пусть местные предрассудки к подобному не располагают. Мне на это всё равно. Сейчас моё положение позволяет мне выделяться на фоне серой массы особым подходом. Впрочем, полезные приёмы здесь перенимают с большой охотой, а потому, как мне кажется, долго я белой вороной здесь не буду.
В который раз организация местной армии поразила меня своим фактическим отсутствием. Увязая в грязи, лошади стали ещё медленней перебирать ногами, а пешцы же и вовсе были вынуждены хлюпать по ней на своих двоих. Сказалась, безусловно, и непригодность самой дороги, которая на протяжении всего пути представала мне лишь как широкая тропа, совершенно неустойчивая к экстремальным погодным условиям. Но, на удивление, никто и не думал жаловаться или ворчать по поводу столь дискомфортных условий. Люди шли со всё такой же суровой уверенностью. Разве что чуть медленнее.
Практически полное отсутствие телег и повозок, важность и необходимость которых я всё время похода доносил до Михаила, в первый и наверняка, последний раз сыграло нам на руку. Ведь как бы не тяжело шёл человек или конь по грязи — телега пойдёт куда сложнее. Во многом из-за этого мой отряд впервые за весь поход стал самым медленной и, как следствие, тормозящей всю армию частью. Хорошо хоть, что близился вечер и чистое небо предвещало хоть какое-то улучшение ситуации на «дороге».
С местом стоянки долго думать не пришлось. Вот уже больше суток мы идём вдоль небольшой речушки, скорее даже ручья, строго на север. Его ширина не превышала пятнадцати метров, зато в длину он раскинулся уже на добрый десяток километров. Вообще я как-то не замечал в будущем такого количества водоёмов в этом регионе. Нет, конечно, я слышал, что их много. Но никогда бы не подумал, что настолько.
Вдоль пологого берега мы стали разбивать лагерь. Остальной колонне повезло меньше, поскольку им достался участок на сотни метров крутого побережья.
Солнце клонилось к закату, когда мы наконец закончили обустройство стоянки, что на сырой и скользкой почве было делать не так уж и просто. Участки с высокой травой уже успели впитать основную часть влаги. Их мы и выбрали для размещения палаток. Вообще назвать эти хлипкие навесы палатками можно разве что с очень большой натяжкой. Несколько толстых палок, держащих кусок парусины. Хм… Ну конечно! Как же я сразу не догадался? Ведь на время похода можно эти сами палатки ставить в повозки, защищая их от осадков. Я плеснул на свисающий кусок материи воды из котла. Редкие капельки испуганно побежали вниз. Провёл рукой — сухо. Как говорится: «Всё гениальное — просто!»
Вскоре весь отряд собирался у большого костра, над которым был подвешен громадный котёл из весьма паршивого на мой взгляд металла. Поленья слабо потрескивали, а тёмно-рыжая мешанина из всего, что было стала закипать и наполнять округу целым ворохом аппетитных ароматов.
Однако предвкушение сытного ужина я заметил лишь на лицах четверых новичков. Особенно на смотрящем исключительно в котёл упитанном парне. Взгляды же остальных были донельзя задумчивыми и печальными. События для них в последние дни развивались уж очень быстро. Они приняли свой первый полноценный бой и понесли первые потери. Офицеры держались несколько лучше, видимо осознавая своё старшинство и, как следствие, ответственность за подчинённых.
В целях повышения боевого духа я решил вновь одолжить у Генриха музыкальный инструмент, отдалённо напоминающий гитару. Майер привычно встал на ночёвку рядом, так что далеко идти не пришлось. Вообще формально, конечно, инструмент принадлежал его холопу. Вот только всё имущество человека зависимого, как и он сам, по местным законам находилось в собственности барина. А потому фактически я брал семиструнный агрегат у самого Генриха. В первый раз мой малый концерт слышало всего пара человек, в число которых невольно попал и мой немецкий друг. Играл я откровенно говоря не виртуозно, а потому делал ставку скорее на голос и текст. Впрочем, так сейчас вполне себе по моде. В итоге впечатление я тогда произвёл противоречивое. В основном потому, что незнакомые с подобным стилем, мои слушатели не сразу разобрали, в чём, собственно, суть. Да и пел я скорее для себя. Как бы не была легендарна группа «ЛЮБЭ», я не такой уж и хороший артист и тем более гитарист.
Вернувшись, я обнаружил, что до этого пялившийся в бурлящий котёл парень увлечённо возился возле переднего колеса телеги. Что он там такого нашёл? Осторожно поставив гитару, я подкрался к нему сзади и, отвесив лёгкий подзатыльник, в полушутку спросил:
— Чего там делаешь?! — Он подскочил от неожиданности, испуганно озираясь по сторонам.
— Так это, — Он сглотнул, — Прости, барин. Заметил я, что колёса-то у вашей телеги гладкие. — Он указал на колесо с засохшими на нём кусочками грязи.
— И что же? — Я не понимал, к чему он клонит.
— Да у нас просто на колёсах зарубки ставят, ну, чтобы по грязи да по снегу легче шло. Мы как в этой грязюке чуть не застряли, я так и смекнул. Ну, зарубки вам сделать надо. — Он виновато улыбнулся и шмыгнул своим курносым носом.
— Зарубки, говоришь? — Я почесал затылок. — А ну покажи. — Я протянул ему топорик, которым совсем недавно рубился хворост. Он принял инструмент и показал, как нужно рубануть, чтобы оставить засечку под нужным углом. Идея была и правда неплохой. Может, по грязи так пойдёт и не сильно лучше, но по снегу — уж точно. И, что самое интересное, до этого я не замечал подобных, на первый взгляд элементарных, ухищрений ни на одной из повозок.
— Сам додумался? — Решил прямо спросить я.
— Ну, — Он замялся, — Сам, получается.
— Молодец, парень. — Я хлопнул его по плечу. Вдруг вспомнил, что как-то не узнал имени новобранца. — Как звать?
— Илья. — Он снова шмыгнул носом.
— Молодец, Илья, хвалю за сообразительность. — Он кивнул, не зная, что ответить. — После ужина займёмся всеми колёсами. — При словах о еде парень оживился и, как будто вспомнив о том, что поесть для него не менее важно, дёрнулся обратно на своё место.
Не знаю почему, но ужин показался мне на редкость вкусным. Возможно, сыграло большое количество адреналина, что совсем недавно бурлил в крови и опустошил его ресурсы. Почти весь отряд ел без особого аппетита и лишь Илья накинулся на еду, как будто не ел вот уже несколько дней. Лавруша же и вовсе ел, скорее запихивая в себя еду. Под конец я уже подумал, что он сдастся и отдаст остатки жаждущему Илье.
После ужина я взял гитару и провёл пальцами по струнам. Дюжина и одна пара глаз уставилась на меня, навострив уши. Сначала я думал сбацать что-нибудь классическое для моего стиля, вроде Цоя. Но в последний момент передумал, вспоминая строчки из песни группы «АрктидА». Так, припев чуток сократим, второй куплет, пожалуй, опустим, поскольку смысл местным может быть не ясен. Как там начинается?
Пусть русский Бог нас позабыл, быть может, занят был немного
И в этот день, и в этот миг к нам всё равно пришла подмога
И Смерти снова не до нас, не вынесла такой нагрузки
Пускай наш Бог и далеко — так значит, Дьявол точно русский
Во имя дедов и отцов — атака русских мертвецов
Во имя дедов и отцов — атака русских мертвецов…
Я закончил, проигрывая ещё раз аккорды припева. Затаив дыхание, все вслушивались в фальшивую мелодию, ранее меркнувшую на фоне вдруг понизившегося и охрипшего голоса. Когда музыка стихла, последовали совсем недавно плотно вошедшие в жизнь местных аплодисменты. Люди стали скромно просить, чтобы я сыграл ещё. Казалось, ещё немного и к моим ногам полетят букеты с криками «Бис!». Но я всё же утихомирил толпу, сетуя на то, что хорошего, вообще-то, по чуть-чуть. Последовал слитный огорченный вздох. Но всё же мне удалось поднять боевой дух отряда.
Я обратил внимание на туго перевязанную ногу одного из рядовых. Рядовой Кузьма, парень с отъявленной украинской наружностью и соответствующим акцентом, получил весьма глубокую рубленную рану в бою. Надо бы сменить парню повязку. В качестве антисептика приходилось использовать продукт перегонки, который некогда должен был стать самогоном. По моей нисколько не авторитетной оценке, там было не больше пятидесяти градусов. Число хоть и крупное, вот только вкус был на редкость отвратным. Но нам и не напиваться им. Вроде как такой концентрации достаточно для обработки ран. Хотя я, конечно, не уверен в этом до конца.
Я аккуратно развязал некогда белоснежную, прокипячённую ткань. Моему взору явилась довольно тонкая, но весьма длинная полоса раны. Я заметил, что в глубине и по краям ранки образовалась тёмная-бежевая субстанция. Я, конечно, нисколько не врач, но по-моему ничего хорошего это не сулит. Судя по всему, рана начала гноится. Однако, быстро. Чуть меньше суток ведь прошло! И не ясно, дело в халатности обрабатывающего или в слабом антисептике. Вот чёрт! Я всегда не любил всю эту врачебную практику. Меня даже запах этанола кружил и валил с ног. Сейчас же от меня, наверное, зависело здоровье, а может и жизнь одного из самых возрастных членов моего отряда.
Сказать, что «операция» прошла успешно, конечно, нельзя. Я кое-как убрал из поражающей глубиной раны почти всё, чего там быть не должно, вот только никаких знаний по этому поводу у меня нет и теперь всё в руках случая. Стоит признать, что пациент держался на редкость достойно, почти ни разу не дрогнув на протяжении всего процесса. Пожалуй, если завтра он не проснётся с жаром и бредом, то всё обошлось. Пенициллина тут, к сожалению, нет и заражение крови лечить нечем. Выделять же его, подобно Александру Флемингу, я не могу по очевидным причинам.
Когда я сел у изрядно ослабшего костра, чтобы отдохнуть после столь насыщенного дня, ко мне присоединился Лавруша. Щуплый паренёк сел рядом. Посмотрев с полминуты на огонь, он заговорил:
— Командир. — Надо же, уже научили! Ну молодцы, сержанты. — Я заметил, у Кузьмы рана гноится.
— Ну да, — Лениво отмахнулся я. — Паршивое дело. А что?
— У нас в прошлую зиму поп останавливался. Католик, с Запада. — Он неопределённо махнул в сторону давно ушедшего солнца. — Так вот, он меня в ученики взял. И считать научил и латыни… Пытался научить. Так вот он молод совсем был, борода выше груди! — Лавруша замялся, поразившись собственный эмоциональности. — Он не только грамоту ведал. — Уже ровным голосом продолжил он, потянувшись в свой наплечный мешочек, который он постоянно носил с собой. — Он мне показал некоторые травы, что от хворей всяких лечат. — Тут я окончательно заинтересовался в этом прозорливом пареньке. Он достал из мешка ещё один, совсем маленький, аккуратно завязанный тонкой ниточкой. — Вот, ты по утру в кипяток эти травы положи, дай Кузьме дай выпить. Должно помочь. — Я принял мешочке, размером с ладошку.
— Спасибо, рядовой! — Искренне поблагодарил я его, — Что-то ещё? — Я заметил, что он не закончил.
— Да. — Лавруша оглянулся по сторонам. — В общем, следят за нами.
— Это как? — Опешил я.
— Да я заметил, что возле лагеря постоянно кто-то шастает. Вот вроде как и просто проходит мимо, а вроде и постоит, послушает.
— Из полковых? — Наклонился я к нему.
— Да кто ж знает? — Пожал плечами начинающий контрразведчик. — Но не из холопов точно.
— Хорошо. В смысле, ничего хорошего, конечно. Но хорошо, что заметил. Благодарю за службу! — Рядовой улыбнулся и смущённо опустил взгляд.
— Да чего уж там, — Отмахнулся он.
Новость о том, что моя персона так заинтересовала ещё кого-то, не оставляла меня до самой ночи. Я отправил спать первого постового и сам принял вахту. Окинув взглядом пойму реки, я с ухмылкой заметил, что десятки таких же костров горели по всему периметру бескрайнего лагеря. В их свете виднелись бодрствующие силуэты. Похоже, внял воевода.
Не смотря на насыщенный день, мне не спалось. Я сидел на бревне, пристально вглядываясь в танцующие языки пламени костра. Неужели у меня появились столь ярые недоброжелатели? Или это Василий отправил человека наблюдать, чтобы я ещё чего не учудил? Оставалось только гадать, ведь уличить в шпионаже человека из полка пока что совсем не в моей компетенции.
Вдруг откуда-то слева, из овражка, послышался треск веток. Свет костра не дотягивался до него и я сейчас мог полагаться только лишь на свой слух. Взяв из пламени обхваченную огнём ветку, выполняющую роль факела в одну руку и арбалет в другую, я, пригнувшись, шагнул в сторону, откуда послышался хруст веток. Вот ещё какой-то шорох. Вдруг в свете луны мне явились размытые очертания силуэта.
— Стой! Кто идёт?! — Громко сказал в темноту я.
— Свои! — Отозвался знакомый голос с выявленным акцентом.
— Все свои дома сидят, телевизор смотрят! — Ответил я непонятной здесь никому репликой.
— Чего? — Усмехнулся он в ответ.
— Генрих, мать твою за ногу, ты чего по оврагам ходишь среди ночи?!
— Да вот не спится что-то, — Выйдя на свет, сказал он, — Тебе, я смотрю, тоже? Ты ж ни в жисть. В первый пост не встанешь!
— Да вот думаю я, — Уже садясь обратно на своё место пояснил я, — Следят за нами, гады.
— Кто?
— А чёрт его знает? — Пожал я плечами. — Но есть и хорошая новость.
— Ну-ка ну-ка? — Он подсел рядом.
— Ребята, которых я взял, оказывается вельми полезные.
— Та ну? — Разочарованно и с подозрением спросил он.
— Ага! Один вон, инженер растёт. А другой лекарь, да соглядатай.
— Ха! — В голос засмеялся Майер. — Чтобы холопы, — Он оговорился под моим суровым взглядом, — Ну, то есть бывшие холопы мастерами были. Ещё и отроки! Да ну брось!
— Пока они малы, — Согласился я, — Но потенциал на глаза. Зря сомневаешься, Генрих. Помнишь, я тебе про князя рассказывал? Ну, который зверобой?
— Помню, конечно! Меня Ганс, как я ему эту историю разок рассказал, потом битый час мучал! — Красочно возмутился Майер.
— Так вот этот самый князь один раз сказал: «Кадры решают всё». — Назидательно подняв указательный палец, сказал я.
— И что это значит? — Недоверчиво поднял он бровь.
— А то и значит! — Я раздражённо махнул рукой. — Что ежели в каждом холопе видеть талант, то каждый тебе будет в день по рублю приносить. — Майер покачал головой и мечтательно посмотрел на огонь.
— Странный ты, — Усмехнулся он.
— А у нас все в роду такие. — В такт ему буркнул я. Мои же мысли всё ещё вертелись вокруг внезапной слежки. В конце концов, когда меня уже начало морить, я разбудил себе смену и улёгся спать крепким, здоровым сном.