- Меня удивляет, - вмешался Арнак.
- А я говорю вам - все правильно, - решительно успокоил нас Манаури, таинственно улыбаясь, словно ему ведомо было нечто неизвестное нам. - И дело здесь не в араваках, а прежде всего в тебе, Ян. Это тебя они приветствуют!
- Это мне и непонятно.
- А мне понятно. Ты помнишь, Екуана говорил: война подстерегает за каждым кустом? Это не была шутка, а о тебе идет слава великого вождя.
- Это ты наговорил им обо мне всяких небылиц! - возмутился я.
- Манаури говорил правду. Так нужно, - возразил вождь.
- О какой войне идет речь? С испанцами?
- Нет.
- С кем же, черт побери?
- Пока не знаю. Но разве в лесах мало диких карибов?
- А варраулы - это карибское племя?
- Нет.
Вероятность оказаться втянутым в какую-то сомнительную авантюру мне не особенно нравилась, но создавалось впечатление, что это льет воду на мельницу Манаури. Не полагает ли вождь, что в обстановке войны ему проще будет завоевать влияние в своем племени?
Но мере приближения к селению Оронапи, которое варраулы называли Каиивой, барабаны на берегу били все громче, не стихая даже ночью, а порой они слышались сразу с нескольких сторон, и тогда впрямь начинало казаться, что это сам лес готовит нам триумфальную и торжественную встречу.
Когда мы подплывали уже к самой Каииве, мне опять пришлось облачиться в шитый золотом капитанский мундир, на ноги надеть тяжелые башмаки, на голову - шкуру ягуара, не запамятовать о серебряном пистолете и шпаге, украшенной перламутром, а главное, как поучал меня Манаури, напустить на себя грозный и надменный вид.
В Каииве не было такого помоста, как в селении Екуаны, и все хижины стояли вразброс на вбитых в землю сваях. Под сенью самой большой из них, стоявшей шагах в двухстах от берега реки, нас ожидал Оронапи во главе целой свиты своих старейшин. Все, и особенно Оронапи, были разряжены в разноцветные перья и ожерелья, на их телах - свеженанесенная раскраска, сбоку - палицы с богатой резьбой. Как и предписывал церемониал, верховный вождь сидел на табурете, а по бокам от него стояло несколько свободных табуретов.
Когда мы сошли на берег, Оронапи не встал нам навстречу, как Екуана у себя в деревне, а продолжал сидеть горделиво и важно, не сводя взгляда с нашей группы. Неторопливым шагом я шествовал к нему в сопровождении Манаури, Екуаны, Арнака, Вагуры и Фуюди. Оронапи продолжал сидеть. Как видно, он себя ценил высоко и намерен был сидеть, пока мы не подойдем вплотную.
Когда мы прошли уже примерно половину пути, Манаури шепотом посоветовал мне остановиться. Я так и поступил. Тогда Екуана, несмотря на свою тучность, проворно подскочил ко мне и стал горячо убеждать идти дальше. Но Манаури оборвал его, предложив идти одному, без нас. Екуана умолк и горестно сопел, не зная, что предпринять.
Оронапи, заметив издали происходящее, как видно, решил смирить свою гордыню, быстро встал и направился к нам походкой менее важной, чем надлежало, издали выражая свою радость и приветливо взывая:
- Добро пожаловать, друзья! Идите, идите! Идите смело и весело, смело и весело, идите смело, весело и спокойно...
Повторяя без конца эти слова приветствия, он приблизился, взял меня за руку и под доброжелательный гул собравшихся повел под сень навеса.
Холодок между нами если и появился, то вмиг растаял. Остановившись перед табуретом Оронапи, я с показным вниманием стал рассматривать его, словно какое-то диво, и наконец с нарочитой серьезностью спросил:
- Неужели на нем так удобно сидеть, что не хочется даже вставать?
Оронапи понял иронию и обратил ее в шутку, тут же предложив мне самому сесть на этот табурет.
- Попробуй сам, Белый Ягуар!
Я уселся на его царственный табурет, и началось веселье: танцы, песни, поглощение в неимоверных количествах печеной рыбы, всяческой дичи, сладких плодов и, конечно же, кашири, которое я теперь лишь пригублял.
Празднество проходило столь радостно, с таким искренним и сердечным радушием, что оставалось только удивляться.
Улучив минуту, я шепотом спросил у сидевшего рядом Арнака:
- Ты что-нибудь понимаешь? Я - нет!
- Да, что-то очень уж они стараются...
- В чем же дело? Может быть, предстоит война?
- Похоже на то. Кажется, на них кто-то готовится напасть...
Оронапи в отличие от жизнерадостного толстяка Екуаны производил, пожалуй, впечатление человека хмурого, сурового и даже грубого, но в этот день всячески стремился быть приветливым и обходительным. Он буквально рассыпался в любезностях, стараясь нам угодить и понравиться. Его заинтересованность в нас была настолько очевидной, что явные проявления ее меня порой даже смешили.
Будучи и сам в состоянии приподнятом (как-никак толику кашири я все-таки выпил), я в конце концов решил без обиняков, быть может, несколько бесцеремонно, спросить, чему и каким добрым ветрам мы обязаны столь гостеприимному и радушному приему?
Оронапи взглянул на меня озадаченно, захваченный врасплох таким вопросом, но замешательство его длилось недолго. Он сразу стал серьезен, с минуту задумчиво смотрел на тыкву с кашири, которую держал в руке, потом выплеснул ее содержимое на землю далеко в сторону в знак того, что не хочет больше пить.
- Мне нужен союз с тобой! - твердо проговорил он, глядя мне прямо в глаза. - Мне нужна твоя дружба, Белый Ягуар!
- Догадываюсь, - ответил я полушутливо, не принимая его торжественного тона, - но почему тебе это нужно?
- Ты хочешь знать? Мне это нужно потому, что ты храбрый воин! И ты, и твои друзья - храбрые воины!
Наступила минута молчания.
- Теперь слушай, Белый Ягуар, что скажу тебе я, вождь Оронапи.
И Оронапи изложил просьбу, адресованную не столько мне, сколько Манаури.
Он предлагал нам не плыть дальше, а поселиться здесь, возле его деревни, на высоком берегу, где рос прекрасный лес и было много плодородной, пригодной для обработки земли. Оронапи обещал нам всяческое содействие в устройстве, а поскольку у нас мало женщин, предлагал выбрать из его племени для каждого нашего мужчины в качестве жен и подруг самых здоровых девушек.
Некоторым аравакам слова эти пришлись по сердцу - кашири изрядно подогрел уже их аппетиты, а шнырявшие вокруг варраульские девушки отнюдь не дурны были собой. Манаури, однако, вежливо поблагодарив Оронапи за доброту, заявил, что не может принять его предложения, ибо долгом своим почитает явиться в свое племя.
- Но я всегда буду помнить твои добрые слова, - закончил Манаури, - и если вождю Оронапи потребуется наша помощь, мы тебе в ней не откажем, даже в случае войны с врагами. Пусть свидетелем тому будет сам великий Белый Ягуар. Но и мы тоже надеемся в трудную минуту найти у тебя помощь!
- Вы найдете ее! - поспешил заверить Оронапи.
Мне изрядно надоели все эти церемонии, недомолвки, торжественные заверения, и я решительно предложил Оронапи прямо сказать, какие тучи сгущаются над этой рекой и какой грозы он опасается. Ибо я предпочитаю ясность в любом неясном деле.
- Ты прав, дело неясное! - согласился Оронапи. - И вы должны знать, конечно, чего мы опасаемся.
Празднество с танцами и песнями под бой барабанов шло своим чередом, а мы - Оронапи, Екуана, Манаури, Фуюди, Арнак, Вагура и я - придвинулись друг к Другу и стали внимательно слушать Оронапи, которого переводил Фуюди.
На западе, на берегах Ориноко, находятся поселения испанцев, которые ведут себя довольно мирно. Зато на юге, ближе к морю, на реках Эссекибо, Демерара и Бербис, в районе, именуемом Гвиана, обосновались голландцы и вроде бы еще англичане и французы. Сначала они занимались лишь обменом товаров с индейцами, и все шло хорошо.