Он зевнул. «Я сейчас засну. Ведь я так устал. Я непременно засну». Он лег и потушил свет.
Ему показалось, что он засыпает, ни о чем не думая. Вернее, стараясь ни о чем не думать. Он почти засыпал. Но вдруг почувствовал, что опять, как всегда, воспоминания туг, а сна нет. Лишневский повернулся к стене и застонал.
…Всю эту весну его чувства были как бы раздвоены. Он уверял себя — все хорошо, все по-прежнему, ничего не изменилось. Она — его Лена — так же нежна, даже еще нежнее. Ничего не изменилось…
И все яснее с каждым днем сознавал — все изменилось. Он искал внешних признаков этой перемены, но не находил. И пытался успокоить себя. Глупости. Все идет по-прежнему.
…Да. Она нежна… Как будто еще нежнее. Но это какая-то «формальная нежность». Он так и думал — «формальная». И, едва успокоившись, едва уговорив себя, что она — та же, чувствовал — в ее улыбке, движении, взгляде — нет, не то, не то…
…Было жарко и душно. Начало июня в Париже. Трамваи, переполненные воскресной публикой.
Он пришел к ней, как всегда, в три часа. И все было как всегда.
— Хочешь чаю?
— Пожалуйста. Сегодня так жарко.
— Ах да! Я очень рада, что мы уедем послезавтра. Здесь становится невыносимо.
— Ты рада? Правда?
Она удивленно посмотрела на него.
— А ты сомневаешься?
— Да… Мне все кажется… — Он поднял ее за плечи. — Слушай, поклянись мне, что ты не бросишь меня…
— Зачем? Я никогда не клянусь.
— Нет, поклянись, поклянись. Я прошу тебя.
Она пожала плечами.
— Ну, хорошо. Клянусь.
Он снова обнял ее.
— Ты вся моя жизнь, — сказал он грустно. — Я так тебя люблю.
Улыбаясь, она высвободилась из его рук.
— Какой ты смешной!
Потом достала из картонки большую соломенную шляпу.
— Послушай, — в ее голосе была робость, — ты не будешь сердиться? Я обещала поехать пить чай с Львовым.
— Опять! — он встал. — Ты опять уходишь? Когда же конец этому?
— Но ведь мы уезжаем послезавтра. Мне надо проститься.
— Разве ты не можешь написать? И ведь ты видела его вчера.
Он опустила глаза.
— Это последний раз. Если ты хочешь, конечно, я не поеду, но…
— Нет, поезжай, пожалуйста. Не могу же я тебя держать взаперти.
Он думал, что она откажется. Но она стала быстро одеваться.
— Знаешь, там будет Арбузова. Она еще не видела моего нового платья. Пусть позавидует. Если бы не она, я бы не поехала. Мне с тобой гораздо веселее. Ну не сердись… Надень мне туфли.
…В половине восьмого Лишневский постучал в ее комнату. Ответа нет — еще не вернулась. Он ждет. Полчаса, час. Зачем он отпустил ее? Надо было не пускать. Хоть скандал сделать, но не пускать. Она была так рассеянна сегодня. О чем она думала? Глупости, она сейчас вернется — она вечно опаздывает.
Но она не возвращается. Он сидит в ресторане у окна и смотрит на улицу. Он уже не сердится. Разве он может на нее сердиться? Только бы скорее она приехала…
— Кофе? Нет, не надо.
Он снова стоит на улице. Она сейчас приедет. Не успеет он сосчитать до пятнадцати, как увидит ее. Раз, два, три, четыре… Из-за угла показывается автомобиль. Это она, ведь он знал, знал… Но автомобиль проезжает мимо.
Проходит еще полчаса. Зачем он отпустил ее? Где она? И что теперь делать? Ждать? Или ехать ее искать? Может быть, она там, в этом мерзком дансинге?..
…Он толкает дверь и прямо с улицы попадает в комнату, забитую танцующими. Грохот джаз-банда, табачный дым. Какая-то американка машет ему — подсаживайтесь. Лены нет. Он стоит и смотрит. Еще в пятницу они были здесь вместе. С тем длинным блондином она танцевала. Но где же она? Может быть, дома?
…Ее окно по-прежнему полуоткрыто и не освещено. Господи, что же это? Он ходит взад и вперед перед отелем. От фонаря до угла. — Ему кажется, что он обошел весь город…
И опять это отвратительное чувство раздвоенности. Глупости. Поехала ужинать или кататься… Нет — это конец.
Он садится в кафе на углу. Отсюда видно ее окно. Сонный гарсон приносит ему стакан теплого пива. Кафе пусто. Уже половина второго. В два часа кафе закрывается. Опять улица, закрытый отель, желтый фонарь…[53]
…Светает. Он идет домой. От выпитого вина кружится голова. Неужели это Париж? Неужели это он, Лишневский, шагает по этим пустым, серым улицам? А Лена так и не вернулась…
На плас Пигаль[54] сидит знакомый инженер с русской, накрашенной и не совсем молодой дамой.
— Что с тобой? Ты похож на мертвеца?
Дама протягивает ему руку.
— Не стоит так убиваться из-за любви. Я тоже не знаю, где мой муж, а вот не скучаю. Садитесь к нам. Мы вспоминаем наш Петербург… Давайте говорить о нашем Парадизе…[55] — читает она нараспев…
…Он хотел встать в восемь часов, но старый будильник не позвонил, и он проснулся в полдень с тяжелой головой.
И снова ее отель, лестница, дверь в ее комнату. Он стучит. Ответа нет. Тогда он толкает дверь. В комнате беспорядок. На полу бумаги, пустой шкаф, с кровати снято одеяло. Ни сундука, ни чемодана… На столе вынуты из воды цветы…
Хозяин в бюро любезно улыбается: