— Стыдно хандрить, Вера. Тебе скучно, а нам от этого тошно. Вот и Мурзик загрустил, — Люка высоко подняла шубу. — Видишь, Даже рукава повесил. Улыбнись Мурзику, Вера, а то он обидится.
— Отстань, Люка.
— Фу, какая ты злая, слышишь, Мурзик говорит: для того ли я пятнадцать тысяч стоил, чтобы на меня и взглянуть не хотели. Для того ли я такой пушистый и теплый. Ну, улыбнись, а то Мурзик обидится. Неужели ты больше не любишь его?
— Что там любить, подумаешь. Ведь это только шуба. Пускай дорогая, но все-таки только шуба, больше ничего.
Люка, прищурившись, взглянула на сестру.
— А ты что хотела, чтобы шуба Исаакиевским собором была?
Вера рассмеялась.
— Ты глупая, Люка. Ну пойдем, помоги мне одеться. И Мурзика тащи. Хочешь, поедем с Володей в Булонский лес чай пить?
Люка запрыгала. Рукава шубы замахали в воздухе.
— Ура! Не сердится, не сердится. Только пить будем не чай, а шоколад, хорошо?
Накануне дня свадьбы приехала из Бордо тетя Варя и теперь сидела за столом в столовой.
Люка внимательно разглядывала ее. Мамина сестра, а совсем не похожа. Такая толстая, самоуверенная. Только на три года старше, а совсем старуха.
— Это хорошо, — говорила тетя Варя, — что замуж выходит. Тебе легче будет. Да и спокойней. Долго ли с теперешними до греха. Очень я рада, что у меня сын, а не дочь. Вот и Люку поскорей пристрой.
— Ну, Люка еще ребенок…
— Я и не говорю, чтобы сейчас. Когда шестнадцать лет будет. Что же это Вера так долго. Завтра свадьба, выспаться даже не успеет. Эх, как все неправильно.
Екатерина Львовна улыбнулась.
— А ты по-прежнему хочешь, чтобы все правильно было?
— А то как же? — удивилась тетя Варя и, поставив локти на пеструю скатерть, поправила шпильки в прическе. — Все должно быть правильно, не так, как у тебя. В доме беспорядок, да и в жизни твоей всегда беспорядок был. Никогда ты не знала, что хочешь. Вот и дочку так воспитала. Любит она хоть жениха своего?
— Кажется, любит.
— Кажется? Мать, а не знаешь. Эх ты, — презрительно мотнула она головой. — Да и то, какая у них, у теперешних, любовь.
— Да ты, Варя, не волнуйся, — успокаивала Екатерина Львовна. — Вот, попробуй варенье. Я сама варила…
— Ты мне, Катя, зубы вареньем не заговаривай…
Вера бросает шубу на диван, снимает туфли.
— Ноги даже заболели. Люка, тащи саночки.
Люка бежит за саночками, Вериными утренними туфлями.
— Так смешно, — рассказывает Вера, там какой-то длинный все на меня смотрел, а Володя злился.
— Ты причащалась, Вера? — неожиданно спрашивает тетя Варя.
— Нет. А разве надо было?..
Тетя Варя всплескивает руками.
— Господи, да что же это такое?
— Ничего, ничего. И так окрутят. Вы не беспокойтесь, тетя. Ах, как я устала.
— Но ты хоть бы подумала серьезно о том, что в новую жизнь вступаешь…
— О чем там думать. Все уже передумано. Спать надо. Ну, спокойной ночи.
Вера встает и, на ходу развязывая пояс платья, идет в спальню. Люка бежит за ней. Вера садится на кровать.
— Завтра меня уже тут не будет…
Люка, сидя на корточках, стаскивает с нее чулки.
Вера брыкается.
— Оставь. Щекотно.
— Позволь. Позволь. Ведь в последний раз.
Люка тянет воздух носом.
— Как хорошо пахнет. Ты зачем колени душишь?
Вера улыбается.
— Затем…
— Нет, скажи, зачем, — Люка нагибается вперед и целует Верино розоватое гладкое колено.
Вера, смеясь, толкает ее ногой в грудь. Люка опрокидывается на спину на ковер.
— Убила, убила, — кричит Люка, складывая руки на груди.
— Нет, не верю. Те, которые мертвые, ногами дрыгают и «Боже, Царя храни» поют…
— «Боже, Царя храни», — громко поет Люка.
В дверь просовывается голова тети Вари.